Георгий Зангезуров - У стен Москвы

• Название: У стен Москвы
• Автор: Георгий Зангезуров
• Издательство: Воениздат
• Жанр: О войне
• Год: 1976

Роман Георгия Зангезурова посвящен самому тяжелому периоду в истории Великой Отечественной войны — осени и зиме 1941 года.

На защиту Москвы от надвигающихся гитлеровских полчищ встал весь советский народ, вся страна. Кубанский казак Александр Кожин и сибиряк Иван Озеров, московский рабочий Степан Пастухов и студентка Наташа Ермакова, армянин Вартан Асланов и украинец Николай Бандура — эти и другие герои романа, красноармейцы и бойцы отрядов Московского ополчения, проявляют невиданную стойкость и героизм, отражая натиск врага.

Гигантская битва на подступах к столице закончилась разгромом немецко-фашистских войск и явилась провозвестницей грядущей победы.

---

— Мамка, да вон она, вон! — воскликнул сын и потянул ее за руку к голове колонны.

Забежав вперед, Дарья увидела совершенно седого, небритого военного, одетого в командирскую шинель с оторванными пуговицами. Он сильно хромал на правую ногу, но все-таки старался идти бодро.

По другую сторону от него шел невысокий сухощавый старик. Это был Митрич.

… Оставшись в ту ночь со Степаном Даниловичем на высоте Березовой, они приготовились к встрече врага и ждали. Вначале было сравнительно спокойно, а когда немцы заметили, что русские уходят из кольца, сразу же пошли в атаку на высоту и перекресток дорог. Выстрелив в одном месте, старики переходили на другое и стреляли, стреляли… Так же действовали все бойцы группы прикрытия.

Первое время хитрость удавалась. Немцы не решались близко подходить к переднему краю, а когда поняли, что русские их дурачат, хлынули всей массой. Теперь Степану Даниловичу и Шмелеву было не до перебежек. Они стояли метрах в тридцати друг от друга и пулю за пулей посылали в наступающих немцев. Шмелев видел, как к окопу Данилыча устремились немецкие автоматчики. Он бросил в них одну за другой две гранаты. Гитлеровцы припали к земле, а потом поднялись и снова ринулись к окопу. В руках Данилыча была еще одна граната, но он ее не бросил почему-то. «Что он задумал?» — мысленно спрашивал себя Митрич, продолжая стрелять из винтовки. Он стрелял теперь в ту группу, которая бежала к окопу Данилыча, пытаясь отвлечь внимание гитлеровцев.

— Прощай, Ми-три-ич!! — крикнул охрипшим голосом Степан Данилович, и тут же раздался сильный взрыв.

«Противотанковую рванул, старый. А я все покидал. Ничего не оставил напоследок, — подумал Митрич и побежал по траншее к окопу Пастухова. — Может, еще живого застану, помогу…»

Правее седого военного, ближе к Дарье, шагала Наташа. Девушка так сильно изменилась, что Дарья Степановна с трудом узнала ее. Не обращая внимания на конвоиров, женщина рванулась вперед и сунула Наташе мешочек с сухарями.

— Нате, ешьте, родимые, ешьте!

— Цюрюк! Назад, матка, назад! — кричали конвойные, пуская в ход приклады.

Дарья не отходила от пленных. Она шла рядом с первой шеренгой и все время посматривала на Наташу. «Родимая моя, что же с тобой будет, если не подоспеют наши?» Дарья оглянулась, отыскивая глазами Надежду Васильевну. Она увидела ее у калитки. Неуверенными шагами, как слепая, протянув руки вперед, та бежала к пленным. Со всех сторон к колонне мчались односельчанки Дарьи: кто с кувшином молока в руках, кто с хлебом, кто с отварной картошкой.

— Ба-а-бы-ы! Несите, что у кого есть. Скорее несите! — на всю улицу сильным голосом закричала Дарья.

Женщины побежали быстрей, но возле самой колонны остановились, боясь приблизиться и передать пищу пленным.

Дарья, заметив замешательство своих односельчанок, крикнула:

— Да не бойтесь вы этих иродов! Не бойтесь! — и, подбежав к одной из женщин, схватила ее узелок с провизией и сунула крайнему пленному; — Возьми! Ешь на здоровье.

Потом она вырвала из рук второй женщины миску с картошкой и отдала другому пленному:

— Бери.

Глядя на Дарью, осмелели и остальные женщины, все разом ринулись к колонне.

— Цюрюк! На-за-ад!! — орали конвоиры, пытаясь восстановить порядок, но ничего не помогало. Женщины смешались с пленными, нарушили строй.

Во время этого переполоха Наташу кто-то тронул за рукав. Она повернула голову. Рядом стояла мать.

— Мама! — вырвалось у нее.

— Наташенька!..

— Мама, почему ты здесь?

— Молчи. Слушай… — украдкой оглянувшись на конвоиров, сказала Надежда Васильевна. — Мы в отряд послали Нюшу. Вас попытаются выручить…

Больше Ермакова ничего не успела сказать: гитлеровцы оттеснили женщин… Пленные двинулись дальше…

18

Сводная группа Кожина находилась в Горелом лесу. Бойцы спали в наскоро сделанных шалашах, а Кожин и Воронов никак не могли уснуть. Их беспокоила судьба тех, которые остались на перекрестке дорог, прикрывая их отход. Ни Степан Данилович, ни Митрич не сумели пробиться к своим вместе с группой Соколова. Соколов уверял, что старики погибли, а Александр все на что-то надеялся. Ждал, что вот-вот и они появятся между деревьями и присоединятся к отряду.

В полночь разведка донесла, что немцы готовятся оставить Березовок. Эта весть сразу же облетела все подразделения. Люди приободрились. «Значит, наша берет. Значит, скоро мы соединимся со своими и вместе будем громить фашистов!»

После короткого совещания с командирами было решено: о намечавшемся отступлении немцев сообщить по радио в штаб армии, а самим опять выйти к автостраде, занять там немецкие траншеи, оставшиеся после октябрьских боев, и, насколько это возможно, помешать беспрепятственному отходу противника.

По заснеженной лесной дороге подразделения сводной группы двинулись к автостраде. Горбясь под тяжестью станин «максимов», минометных стволов, опорных плит и всего того, без чего невозможно обойтись на войне, бойцы быстро шли вперед.

Командир сводной группы, по колено утопая в снегу, стоял на обочине дороги и пропускал мимо себя подразделения. С ним поравнялся первый батальон. При свете луны он еще издали увидел пулеметчиков Озерова и Чайку. Они, как всегда, были рядом. Иван, наклонившись вперед и ворочая могучими плечами, с силой отталкивался лыжными палками от снежного покрова и уверенно продвигался вперед. Он шел так свободно, будто все эти дни полк не находился в тылу врага, не бился с немцами смертным боем, а отдыхал в свое удовольствие. Шагал так, будто за его плечами вовсе и не было ни ручного пулемета, ни вещевого мешка с десятком дисков. Чайка не поспевал за ним.

Озеров, косо посмотрев на него, решительно сказал:

— А ну, давай твой пулемет.

— Зачем?

— Давай. Не могу я смотреть, как ты враскорячку плетешься за мной.

— Ладно, иди уж. Без тебя справлюсь.

— «Справлюсь», — передразнил его Озеров. — Скоро из него дух вон, а он все храбрится. Давай, тебе говорю!

Первый батальон прошел.

— Быстрей, ребята, быстрей! — донесся до слуха Кожина хриплый, простуженный голос.

Взглянув вправо, командир сводной группы увидел артиллерийские упряжки. Это приближался артдивизион. Теперь в нем было пять батарей. Для удобства управления огнем полковую батарею Кожин подчинил командиру дивизиона.

Ездовые торопили лошадей, чаще взмахивали плетками, понукали. Выпуская клубы пара из расширенных ноздрей, артиллерийские кони, с опавшими боками, заиндевевшей, дыбом торчавшей от мороза шерстью, сильно натягивали постромки и, напрягаясь до предела, тянули за собой тяжелые орудия.

Рядом с первой батареей ехал на сером коне Асланов. Он был чуть не до самых глаз закутан в красный казачий башлык. Только горбатый, еще больше заострившийся нос виднелся на похудевшем, заросшем черной бородой лице. «Опять нарушает форму, дьявол горбоносый!» — подумал об Асланове Кожин и хотел отчитать его за это, но потом передумал. Не до этого было, да и знал, что Асланову труднее всех приходится сейчас от этих морозов. Вартан, почти всю жизнь проживший в теплых краях, никак не мог привыкнуть к холодам, которые так лютовали в эту зиму под Москвой.

Перед рассветом сводная группа вышла к автостраде. Кожин приказал срочно очистить бывшие немецкие траншеи и занять оборону по обеим сторонам дороги.

Утро застало людей уже в окопах. Они так хорошо замаскировались, что их трудно было заметить не только с земли, но даже и с воздуха. Александр стоял в своем окопе, словно зонтом, прикрытом сверху ветками огромной ели, и смотрел в бинокль. Широкая бетонированная дорога, вырвавшись из леса, на опушке которого стоял Кожин, круто стала спускаться в лощину, метров триста пробежала по низине, потом начала карабкаться вверх, перевалила через гребень возвышенности и скрылась с глаз. Эту лощину местные жители называли Волчьей падью. Наверное, когда-то в этих местах водилось много волков. Вдоль дороги, словно часовые, стояли телеграфные столбы, связанные между собой белыми от инея, отвисшими проводами.

Чем больше проходило времени, тем чаще на шоссе появлялись немецкие машины. Они с шумом проносились на запад. Справа и слева к автомагистрали вплотную подступали деревья, сверху донизу покрытые толстым слоем пушистого снега. Немцы посматривали из машин на этот русский лес, одетый в сказочный зимний наряд, и не подозревали, что в нем притаились советские бойцы и ждут момента, когда можно будет прямо в лицо врагу полоснуть пулеметным и орудийным огнем.

Кожин долго и напряженно смотрел в бинокль. Потом опустил его и обернулся к радисту. Тот сидел рядом, в глубоком капонире, и настраивал рацию.

— У тебя все готово, Гришин?

— Готово, товарищ майор!

— Смотри, чтобы связь работала как часы.