Пьер Грималь - Цмцерон

• Название: Цмцерон
• Автор: Пьер Грималь
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1991

Книга посвящена Марку Туллию Цицерону, знаменитому оратору и государственному деятелю Древнего Рима, автору философских работ и теоретику красноречия. Она написана крупнейшим специалистом в области римской литературы и истории, автором многих книг, бывшим профессором Сорбонны Пьером Грималем.

---

Однажды, правда, Цицерон все-таки попытался добиться триумфа — по завершении его наместничества в Киликии, когда он в начале 49 года под грохот уже начинавшейся гражданской войны появился в Риме. Он был назначен наместником Киликии вопреки своему желанию и одержал там победы, которые, как ему казалось, заслуживали высшей награды. Он стал ее требовать, почти было получил, и лишь обстоятельства сделали триумф невозможным — впрочем, для престарелого консулярия, уже стяжавшего громкую славу, триумф так или иначе стал бы лишь еще одним очередным знаком почета, и у Цицерона не было, в сущности, внутренних оснований требовать, чтобы он еще и как полководец получил то, чего уже добился как оратор. С точки зрения традиционной общественной морали такая смена ценностей была своего рода «моральной революцией». Основой системы ценностей, характерной дотоле для гражданской общины Рима, были воинские таланты и доблести, а ее воплощением — победоносные полководцы. Теперь в ореоле почета представал человек, сделавший карьеру самостоятельно и не на войне, а в области политики, в которой члены его рода ранее не играли никакой роли, человек, сумевший занять первое место в государстве, когда кругом царил мир, и тем самым как бы указавший на никчемность всех других путей к вершинам почета и славы. Вполне очевидно, что столь новая dignitas вызвала вражду и зависть, а столь необычный ее носитель поплатился изгнанием, которого потребовала и на которое согласились все три человека, стоявшие в ту пору у власти — Помпей, Цезарь и Красс. Уничтожить Цицерона окончательно им, однако, не удалось, ибо достоинства, ему присущие, были очевидны, прочны и от него неотделимы. Победоносному полководцу после того, как триумф его миновал, оставалось лишь жить былой славой. Помпей, сумевший добиться триумфа с огромным трудом, а потом, с таким же трудом — и его естественного дополнения — раздачи земель ветеранам, познал все это на собственном горьком опыте. Цицерон же, напротив того, и по завершении своего консульского года остался тем же великим оратором, речи его не стали хуже, и победы, которые они ему приносили, следовали одна за другой; это стало особенно очевидно, например, после смерти Цезаря, когда он вернулся во вновь обретший свободу сенат, стал выступать и очень быстро начал играть в нем главенствующую роль. Примечательно, что и несколькими годами раньше, когда Помпей и сенат почти в полном составе находились на Востоке, победоносный Цезарь, пытаясь поставить свою власть на законную основу, не смог обойтись без Цицерона.

Чем же все-таки были обусловлены престиж и влияние, которыми столь явно пользовался Цицерон? Сказать, что он добился их своим красноречием, значит, еще ничего не сказать. Подлинно красноречив тот, кто умеет убеждать. Почему умел убеждать Цицерон? Потому что умел придавать гармонию словам и звукам? Подобная гармония, красота речи, то изящная, то суровая, разумеется, играли свою роль, но играли ее потому, что выражали нечто иное и большее. Столь постоянный успех мог объясняться лишь тем, что Цицерон воплощал силу, ранее никогда столь ясно не выступавшую, как бы разлитую в общественном сознании римлян и носившую преимущественно нравственный характер, подобно той, что оставалась у победоносного полководца после того, как бывали забыты насилия, им причиненные, и кровь, им пролитая. Авторитет Цицерона зиждился, как нам представляется, на присущих ему умеренности, предусмотрительности и ясности взгляда, на его мужестве и чувстве справедливости, основанном на законе и праве, которые все вместе составляли особого рода мудрость. Он делом доказал, что обладает каждым из этих свойств. Те особенности его поведения во время гражданской войны, например, которые принято рассматривать как нерешительность, объясняются не боязнью действия, а отвращением к насилию — отнюдь не свойственным экстремистам, окружавшим Помпея. В судебных речах, произнесенных им на протяжении жизни, он стремился защищать закон и справедливость — во всяком случае, таково было впечатление, им производимое. Во времена Берреса он пытался бороться против тирании и произвола при управлении провинциями, которые вошли в обычай. Во времена Катилины он сумел обнаружить заговор, и если ликвидировал его не сразу, то это объяснялось лишь осторожностью, без которой вину заговорщиков так и не удалось бы доказать. В эти же трудные дни он в отличие от большинства тех, кто его окружал, а также скорее всего от своего коллеги Гая Антония не стал искать примирения с заговорщиками, обнаружив немалое мужество и презрение к опасности, нависшей над его жизнью.

Таков был облик Цицерона в последние годы его жизни, и именно на нем основывался его нравственный авторитет как оратора и консулярия. Конечно, есть полная возможность увидеть Цицерона и в другом свете, истолковав поведение его в отрицательном смысле. Мы говорим, например, о его мужестве; но можно указать и на тот упадок духа, который охватил его перед вынужденным отъездом в изгнание. Можно отрицать его умеренность, напомнив о казни заговорщиков 63 года и утверждая, что она отнюдь не диктовалась государственной необходимостью. Можно обратить внимание и на его частную жизнь — на его постоянное стремление к обогащению. Позволительно также усомниться в допустимости превозносить судебного защитника за справедливость и верность законам, если он добивался оправдания виновных, защищал Фонтея, при этом обвиняя Верреса. Можно поставить под сомнение и его предусмотрительность, если взглянуть на отношения его с Октавианом: сначала Цицерон пытался использовать молодого честолюбца в своих целях, потом устранить, а в конце концов тот сумел перехитрить его. Говорят сами за себя и отдельные места из писем Цицерона, отдельные суждения его о людях, дальнейшее поведение которых полностью их опровергло. Зрелище этой жизни, так широко распахнутой перед нашими глазами благодаря сохранившимся пусть частично, но все же в достаточном изобилии письмам самого Цицерона и его друзей, допускает самые разные оценки, особенно если рассматривать лишь поверхность событий и факты сами по себе. Но суть человеческой жизни скрыта глубоко под поверхностью событий. Она, эта суть, связана с интеллектуальными, а может быть, и еще сложнее — с духовными основами личности, с теми горизонтами ее бытия, где определяется выбор решений и которые ускользают от взгляда историка-«позитивиста». И первое, что побуждает нас быть крайне осторожными, истолковывая те или иные факты, это уважение и похвалы, которыми так щедро осыпали Цицерона и его современники, и последующие поколения. Разве стали бы они рассматривать его как образец для подражания, если бы он был той незначительной личностью, которую нам подчас изображают? Неужто авторитет его не основан ни на чем, кроме обмана и лжи? А людей, его окружавших, он убеждал лишь потому, что умел красно говорить?

На самом деле, как нам представляется, Цицерон дал ответ на один из самых мучительных вопросов, стоявших перед его эпохой. Вопрос этот возник перед римлянами в начале I века до н. э., когда будущий оратор был еще ребенком и детские годы его протекали в одном из поселений, затерянных среди равнин Лация. К этому времени Рим покорил больше половины земель известного в ту пору мира. На Востоке примерно полувеком ранее Греция была обращена в римскую провинцию Ахайя. В Малой Азии Пергамское царство, переданное в 133 году римлянам по завещанию его последнего монарха Аттала III, нещадно эксплуатировали римские откупщики, выкачивавшие из края его богатства. На периферии земель, образовавших римскую провинцию Азия, зависимые царьки с помощью разных ухищрений старались сохранить свои владения, вступая в союз с новыми хозяевами. На Западе в обеих испанских провинциях, связанных с Италией тем проходом между приморскими Альпами и Пиренеями, который образовывала Нарбонская Галлия, долгое время полыхали грандиозные восстания, но в конце концов были замирены и эти провинции —- теперь они принимали колонии италийцев, опиравшихся на местную племенную аристократию и тем обеспечивавших себе спокойствие и процветание. В Африке карфагенские земли (примерно совпадающие с территорией современного Туниса) также превратились в провинцию, а остальная часть северо-западной Африки (нынешний Магриб) была поделена между союзными Риму царьками. Восстание, поднятое одним из них по имени Югурта, породило было беспокойство в Риме и вызвало политические трудности, отмеченные нами выше, но в описываемые годы было уже почти подавлено. В Италии власть Рима простиралась не только на весь полуостров, Сицилию, и Сардинию, но также на край венетов и Цизальпинскую Галлию, то есть на долину По вплоть до подножия Альп. На восточном побережье Адриатического моря Иллирия обеспечивала связь с Македонией и Ахайей. Таковы были края и земли, подчиненные Риму — imperium Romanum.