Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6341 ( № 40 2011)

• Название: Литературная Газета 6341 ( № 40 2011)
• Автор: Литературка Литературная Газета
• Жанр: Публицистика

"Литературная газета" общественно-политический еженедельник Главный редактор "Литературной газеты" Поляков Юрий Михайлович http://www.lgz.ru/

---

Утро следующего дня было тяжёлым, и Степаныч решил продолжить. Продолжал недели две, всё дальше уходя от мыслей о работе и своей новой судьбе. Жить было хорошо! Прикладывался и дома, и в соседнем баре, где уже и друзья появились, пока не напоролся на Дарью. Та схватила его за грудки и что было мочи запричитала:

– Перестань, Степаныч! Перестань, родной! Перестань, сволочь! Перестань в память о Марине!

Обхватила Степаныча и потащила домой. Дарья напоила его крепким чаем, уложила в постель и ушла домой. И Степаныч заснул. Заснул лёгким, блаженным сном.

Пробуждение было обычным. Но всё же проснувшись, Степаныч ещё не решил, какую жизнь он будет вести дальше. Должно было произойти что-то такое, что вернуло бы его в прежнее состояние почти трезвости. «Почти» – это потому что в своей прошлой жизни Олег Степаныч Климов никогда и не был полным трезвенником. Впервые же попробовал обжигающей влаги ещё тогда, когда был «сыном полка». А как пил и палил в воздух его взвод в День Победы! Вся Австрия дрожала. Это он запомнил на всю жизнь. С чувством, что, может быть, самое трудное время для человека – время выбора, Степаныч вышел на улицу.

В мусорных баках рылся какой-то бомж. И чем ближе подходил Степаныч к бакам, тем всё больше он удивлялся необычному виду бомжа. Уж больно чист был специалист по помойкам. И лицо его было не как у всех привычно толсто-красное, а какое-то худое, бледное и интеллигентное. Приблизившись, Степаныч понял, что лицо бомжа ему знакомо. Ну, конечно! Это же инженер-испытатель из соседнего отдела Куроедов. Ну он же, он! Вместе ещё на испытания приборов в Геленджик мотались!

– Петро! Петя! Курочка! Ты что тут делаешь, мать твою за ногу! – завопил Степаныч.

Пётр Сергеевич Куроедов поднял голову, внимательно поглядел на Климова и хриплым голосом как бы выдавил из себя:

– Здорово, Олег! Да не пугайся, я не объедки ищу. До этого ещё, слава богу, не дошёл. Я, ты ведь знаешь, большой любитель почитать дома на диване свежие газеты да журналы. Но дорогие они больно стали теперь. На это, сколько ни экономь, моей пенсии всё равно не хватает. А читать-то хочется. Вот я и роюсь. Всё, что надо, нахожу. Недавно выловил «Новый мир» за шестьдесят второй. Весь одним махом проглотил. И «Один день Ивана Денисовича» перечитал. Знаешь, как в первый раз! Спасибо Твардовскому. Это он тогда, сколько помню, в журнале заправлял. И Александру Исаевичу низкий поклон. А теперешних и читать не хочется. Нашёл я тут на днях какую-то «Генерацию». Ну, чушь собачья! Отнёс назад на помойку.

Климов слушал этот монолог со смешанным чувством восторга, жалости, удивления и даже лёгкой зависти. Надо же Курочка! Во даёт!

– Может, когда и свидимся, – выдохнул он, приобнял Степаныча и зашагал в сторону трёх вокзалов.

Встреча с Петром Сергеевичем произвела на Климова убойное впечатление. Он минут пятнадцать стоял у грязных баков, переваривая всё услышанное, пока настоящий бомж не оттолкнул его и не занялся своей привычной ежедневной работой. Степаныч стал потихоньку ощущать, что эта встреча, может, и является тем толчком, о котором думал, проснувшись утром. Выпив всё же бутылку пива, чтобы полегчало, он пошёл искать Дарью.

Дарья Васильевна нашлась быстро и выслушала внимательно. А через пару дней доложила:

– Слушай, Олег, работа у нас, конечно, особая, просто так людей не принимают. Надо сначала хотя бы диспетчером поработать. Там ведь полно всякой связи и возни с камерами, что установили по дворам и подъездам.

– Да что ты, Дарья! – замахал руками Степаныч. – Я диспетчером?!

– Вон какие мы! – обиделась Дарья – Ну тогда иди, торгуй в палатку или дворником!

И тут Олега Степановича осенило. Да пошли они все! Ну, разумеется, дворником! И только дворником. Возраст, конечно. Ноги к тому же побаливают, и сердце пошаливает, но силы всё же пока есть, покидаю снег на свежем воздухе, глядишь, и засыпать лучше буду. Да и время на другие занятия останется.

В дворницкую службу Степаныч втянулся быстро, но что-то скребло на душе. Как и при Марине, хотелось чего-то ещё, чего-то светлого, далёкого и неясного. И однажды, слушая по «Маяку» передачу о туристических поездках, он наконец понял, чего ему недоставало. Парижа! Да-да, Парижа, куда они с Мариной всё собирались поехать. Но не случилось. И Степаныч начал собирать всю информацию о поездках в волшебный город их мечты. Звонил в агентства, где оформляли путёвки. И скоро выяснил, что поехать, конечно, теперь можно, но денег на эту затею, хотя и оформил пенсию, у него всё равно не хватит. Тихая тоска опустилась на Степаныча, и он поплёлся к скверу, искать Власа.

И пока шёл, светлая, светлейшая даже, идея всё овладевала и овладевала им. И наконец овладела совсем. Перед глазами стояли трое афганцев. Он их увидел вчера, выступающими прямо на ступенях подземного перехода. Красивая военная форма с орденами, две гитары и бесчисленное количество песен боевого Афгана. Благодарил народ эту троицу хорошо. И Олег Степанович решился попробовать. Конечно, выступать так, как музицировали целые ансамбли на старом Арбате, ему не под силу. Но и попрошайничать по примеру безголосых декламаторов блатных песен не хотелось. Ориентиром стала тройка афганцев.

В то утро он надел гимнастёрку и пилотку, подаренные со своего плеча ещё взводным, нацепил награды, включая боевые. Не забыл и медали «Ветеран труда» и к 100-летию Ленина, взял гармошку и пошёл в переход, что отстоял от афганского метров на пятьсот.

Когда он положил перед собой коробку из-под обуви, лёгкая тревога и стыд охватили Степаныча. Он уже было хотел повернуть назад, отказаться от этой безумной затеи, но вспомнил любимую присказку взводного: «Только вперёд! И ни шагу, мать твою так, назад!» Какая-то давно забытая бесшабашность охватила Степаныча, и он грянул:

Я не знаю, где встретиться

Нам придётся с тобой.

Глобус крутится, вертится,

Словно шар голубой.

Голос его всё креп и креп, а инструмент звучал всё громче и чище.

Но ещё таких пунктиров нету,

По которым нам бродить по свету.

Репертуар, конечно, был студенческий, к тому же 50–60-х годов, но многие всё же останавливались, а некоторые и кидали что-то в коробку. К Степанычу приходила уверенность.

А я еду, а я еду за туманом,

За мечтою и за запахом тайги…

«Это кто же теперь едет за туманом, а тем более за запахом тайги. Всё больше за запахом, сам знаешь чего», – проворчал среднеодетый мужчина, бросая смятую десятку.

Степаныч расходился всё больше. Но тут-то и подошли два милиционера…

Один совсем сопливый сержантик, второй офицер – весьма, весьма упитанный, с лицом красным, как перезрелая малина.

– Лейтенант Востряков, – представился он. – Кто таков? И почему нарушаете?

Степаныч не то чтобы испугался, но очень смутился. И стал сбивчиво рассказывать биографию. Всю. Начиная с «сына полка» и до работы в НИИ. Лейтенант внимательно рассмотрел паспорт Олега Степановича, даже, кажется, понюхал его и неожиданно спросил:

– А что ещё-то можешь? Или, может, у тебя репертуар какой-нибудь блатной или криминальный. Давай, покажись!

И Степаныч что было мочи и настроения пошёл:

Наступает минута прощанья,

Ты глядишь мне тревожно в глаза...

И, видя, как внимательно слушает его лейтенант, на полном подъёме закончил:

Прощай, милый взгляд.

Не все из нас придут назад…

– Ну, уважил, – по-простому сказал Востряков. – Это же моя любимая. И где эта славянка? Где её любовь? Ладно, приходи. Только завтра захвати орденские книжки, а то, может быть, ты эти значки в соседнем переходе прикупил, чтобы граждан разжалобить.

В переход Степаныч приходил почти каждый день, и даже постоянные слушатели постепенно появлялись. Репертуар пришлось немного обновить. Но Степаныч разучивал только проверенные песни, а не эту современную лабуду: «Ты меня встретила, я тебя встретил, ты не заметила, я не заметил» – и так до скончания века. Нет, этого он петь никогда не будет, твёрдо порешил Степаныч. Другое дело «На позицию девушка провожала бойца» или «День Победы», который порохом пропах. Его особенно любили слушать 9 мая, так что приходилось за день петь раз пять. И благодарили в эти дни щедро. Честно говоря, очень. Однажды какой-то молодой, судя по одежде из «новых русских», даже сто долларов положил со словами: у меня дед на той войне погиб, спасибо тебе, отец.

Сначала деньги он не считал, а только складывал в старый портфель, с которым ещё ходил в НИИ, а когда посчитал, понял: время, когда можно будет не только помечтать, но и реально подумать о Париже, ещё очень, очень далеко. Пожалуй, несколько лет. Лёгкий холодок сомнения пробежал по телу. И Степанычу очень захотелось плюнуть и на снег, и на гармошку – на всё. Но властный голос взводного – «Только вперёд!» – остановил.