Михаил Литов - Картина паломничества

• Название: Картина паломничества
• Автор: Михаил Литов
• Жанр: Детектив

---

Уже дома Лоскутников сообразил, откуда это ощущение подмены: Буслов, тот самый, который превосходно разъяснил сущность национальной идеи и тем занял позицию учителя, первый начал тут историю превращений, бросившись вдруг разыгрывать роль оскорбленного супруга. Но он справился с этой ролью отлично и даже усмехался в сознании своей победоносности. А Лоскутников, который был готов остаться перед Бусловым в роли послушного ученика, но внезапно получил щелчок в нос, не придумал ничего лучше, как удариться в бегство, и тем самым он потерял всякую роль, даже возможность иметь ее. И что ему оставалось теперь, если не бежать дальше до бесконечности и в неизвестность?

Но куда все-таки? Он жил в маленьком домике, и это сразу его ограничило, замкнуло в стенах и сузило, истончило до того, что он мог бы пожить какое-то время незаметно, невидимо даже на таком тесном, просматриваемом одним взглядом пространстве. Еще возник у него вопрос, доходит ли у рассудительного, умного, все как будто постигшего Буслова до любви к тем великим вещам, суть и значение которых он столь хорошо поясняет. И мучился он стыдом оттого, что Буслов, видимо, давно знал о его связи с Тонечкой и наблюдал ее и даже после того, как эта связь лопнула, ухищрялся представлять дело таким образом, как будто он стоит гордо, а у его ног копошатся подлые изменники. Лоскутников был не прочь объявить и доказать Буслову, что у него не было ничего с Тонечкой после душеспасительной беседы на веранде. Но объяснение в таком роде обернулось бы шагом в сторону твердого, выстраивающего общество и его законы реализма, который теперь спустившегося с небес на землю Лоскутникова устрашал больше, чем раньше, когда он просто томился от переизбытка кофе, табака и духовных исканий. Теперь ведь надо было и отвечать за то, что он делал в прошлом, да и прогонять через испытание все накопленное в душе после совершившегося с ним переворота. А это казалось ему страшным, далеко не тем, к чему можно по-настоящему подготовиться.

Проведя ночь без сна, в неизбывной маете, Лоскутников утром не пошел в редакцию, и это получилось как бы само собой, словно он обдумал все и принял решение не ходить. Полилось рекой кофе, и табачный дым, малюя в своих медленных извивах сизые рожицы и коварные ухмылки, заволок домик. Ничего не сделал Лоскутников, не бросился искать другую работу, где бы у него не было надобности каждый день встречаться с Бусловым, не попытался продать домик и уехать в другой город, чтобы начать жизнь заново. Выходила его бездеятельность похожей на желание конца, смерти, хотя он сам, вдумываясь в то, что рискует просто замучиться голодом, испытывал какое-то странное воодушевление и вовсе не находил свое положение безысходным. Разве что в иные минуты ему хотелось, чтобы пришел Буслов и попросил возвращения к прежним добрым отношениям.

Но от Буслова не было ни слуху ни духу. Неожиданно пришел редактор газеты, высокий хорошо одетый старик, вальяжный и, кажется, по легкомыслию или неосмотрительности с большим успехом принявший на себя роль субъекта несколько глуповатого.

- Сынок, - сказал он, снисходительно усмехаясь и, чтобы придать ситуации оттенок комичности, выставляя телом какие-то несообразные с его внешним строением движения, - наслышан о твоих приключениях.

- Буслов рассказал?

Лоскутников вскрикивал и ахал. Ему показалось бы совсем уж постыдным и невероятным его положение, если бы Буслов распустил язык. Он прорывался к истине сквозь дряблую гущу живых картин, которыми гость бездумно испытывал искренность его разума, изображая разных заключенных в человеческом существе зверушек, и милых, и злых, и лукавых. То скакнет зайчонком, навострив длинные уши, то закосит хитрой лисицей. Лоскутников даже пугался, столь ему было не до артистических дарований начальника. А тот благодушно заметил:

- Да нет же, что Буслов! - Коротко прохохотал старик над тем, что больше не нуждался в бусловских достоинствах. - Нашлись свидетели, видели, что с тобой приключилось, когда ты внимал благовесту. Или что там такое было... благовест был? Бог знает какая все это чепуха! И случай с тобой произошел забавный! - воскликнул редактор со смехом отнюдь не старого человека, заржал юным идиотом. - Приходи к нам, - вдруг заключил он.

Лоскутников отрицательно качал головой.

- Буслов ушел, уволился, буквально на следующий день после происшествия, - рассказывал старик. - Не понимаю, на что он рассчитывает. Как он думает перебиться? Но это его дело, ты согласен? Захотел уходить уходи. Я ему так и сказал. Я ему сказал, что мы без него вполне обойдемся. А вообще-то люди нам нужны, предельно необходимы. Ты приходи. Мы не можем в нашем скромном городишке, где очень мало образованности и еще меньше талантов, разбрасываться людьми.

- Я приду... - пообещал Лоскутников. - Но Буслов... он из-за меня, из-за того, что сделал?

- Какая разница!

- Если из-за меня, если из-за того, что сделал, - горячо заговорил Лоскутников, - то это печально и нехорошо. Буслова надо вернуть! Пропадет человек!

- Не пропадет.

- Он из-за меня пропадет. В конечном счете из-за меня ведь... настаивал Лоскутников и ужасался своим выводам, своим мнениям.

А старик знай себе посмеивался.

- Не в чем тебе себя винить, и Буслов этот ни при каких обстоятельствах не пропадет, - обменивался он с собеседником выводами и мнениями.

- Впрочем, я только потому и выйду на работу, что там больше нет и не будет Буслова, - сказал Лоскутников.

На том и порешили. Провожая редактора к двери, Лоскутников говорил:

- Либо я, либо Буслов. Теперь так стоит вопрос. А в связке нам не быть.

Без Буслова в редакции стало скучно. Он всегда держался особняком, однако его авторитет умного, знающего и надежного человека хорошо организовывал всех в массу уверенных в полезности и важности своего дела сотрудников. Бусловым газете следовало гордиться, и ждали только, когда старый редактор окончательно выдохнется и уйдет, фактически выжив из ума, а здравый и цельный Буслов займет его место. Нынче же, когда ушел Буслов, людям представлялось, что у них отобрали какую-то сокровенную мечту. И хотя многие ненавидели Буслова как человека, превосходящего их во всех отношениях, все сообща, с большим или меньшим упорством, видели в Лоскутникове врага, из-за проделок которого Буслов вынужден был сломать свою карьеру. Неприязнь к Буслову некоторым образом перекинулась на Лоскутникова, поскольку вообще без этого было нельзя, и его хотели словно бы даже подтянуть немножко до уровня Буслова, чтобы нелюбовь не была маленькой и ничтожной. Лоскутников наблюдал все эти жалящие чувства и интриги, но не придавал им большого значения, ибо они копошились в мире, которого он теперь почти не касался. Ведь на нем по-прежнему висела тягость унижения. Он был унижен и щелчком по носу в древних стенах кремля, и тем, что Буслов ушел, как бы свысока, презрительно освобождая ему место.

Долго он не мог собраться с духом и осмыслить свое положение и состояние в целом, а когда это ему наконец удалось, вышло, что он как бы огромной, темной фигурой человека, живущего своей единственной и неповторимой жизнью, мучительно и не очень-то изобретательно стоит на перепутье, откуда одна дорога ведет, через унижения, к верной гибели, а на другой можно предполагать даже и некое великолепное будущее. Лоскутников с естественной в данном случае твердостью избрал лучшую дорогу. Великолепие будущего обуславливалось возможностью построить что-то мощное и основательное именно на фундаменте создавшейся у Лоскутникова за последнее время неплохой образованности, начитанности, уже и строилось оно добытым им опытом духовности, жгуче пропитавшей его склонностью к размышлениям и анализу. Он имел теперь некоторое право взглянуть на окружающих надменно. Но это было бы всего лишь отношением к людям, к коллегам по редакции и прохожим на улицах, которые все как один выглядели неучами, суетными и праздными людишками. Это была бы только часть решения проблемы, а Лоскутникову требовалось полное, безусловное решение, которое затрагивало бы и определяло прежде всего его собственную личность. И тут не было важнее дела, чем отделить право этой личности на игру с внешним, на высокомерные позы и взгляды, от ее действительного внутреннего положения и ее самосознания. А с этим складывалось не все ладно. Начинаясь в мелких снах, вдруг вырастал и надвигался на него какой-то общемировой кошмар, и если было от него спасение, то, казалось, одно только общее же, где-то уже с толком, с наглой уверенностью прописанное, а личного было и не разглядеть в этой картине, с суровой навязчивостью лезущей в глаза. Легко и безмерно, как от невыносимой боли, кричалось Лоскутникову, что уж знает он нынче признаки, свойства и вообще суть национальной идеи, и знает теперь не столько с подсказки Буслова, сколько силой набранного им опыта познания, а если так, то как же было не возникнуть вопросу, как ему дальше обращаться с этим опытом, на что употребить добытый груз, каким образом не только иметь идею, но и выразить ее или даже самому выразиться в ней?