Михаил Литов - Не стал царем, иноком не стал

• Название: Не стал царем, иноком не стал
• Автор: Михаил Литов
• Жанр: Детектив

---

Зоя словно ждала его появления, и как только муж заговорил, выясняя масштабы случившегося, она поднялась и молча, с некоторой горделивостью в осанке, увела его из магазина. Вид у нее в действительности был расстроенный, слабый и сердитый. Она передвигала ноги так, чтобы они постоянно оставались прямыми, словно в этом заключалось для нее облегчение или, может быть, правда человека, вернувшегося с того света. Шли медленно, и муж легонько и заботливо поддерживал жену. Он думал о том, что раз жена болеет и даже падает в обмороки, то у нее есть все основания покорно держаться за него и больше не длить затею с его превращением в правильного главу семейства, которая и вообще-то уже запоздала и нелепа для их возраста. Затем Зоя раскрепостилась и пошла своим обычным шагом.

- Так в чем же причина? - спросил Милованов задумчиво.

О причинах, вообще о своем недомогании Зоя говорить не пожелала. Это было личное. Прежде она по-настоящему не болела и уж тем более не падала в обмороки, да и в будущем, как вдруг Милованов почувствовал, не скоро у нее повторится нынешнее. И нужно забыть случившееся в магазине. Милованову такой поворот не слишком-то пришелся по душе, он чересчур ярко и вызывающе указывал, практически утверждал, что жизнь продолжается и, следовательно, продолжается все бывшее до сих пор. Милованов куда-то мысленно заторопился, ловя момент, останавливая время, в котором жена еще сохранялась опрокинувшейся на пол в магазине особой с короткими ногами и огромными, как театральный занавес, веками. Тут бы и сказать нечто важное, значительное, глубокое, выходящее из потрясенной души, ошеломить жену и заставить ее с улыбкой радоваться возвращению к жизни, которая, может быть, для того и задумана, чтобы люди говорили веселые и необычайные слова, однако Милованов лишь хмыкал, вертел головой и покашливал. Зоя сказала:

- А могла в сущности и ноги протянуть.

- Ну, это было бы слишком, - ответил Милованов.

Нужно было заканчивать дело с покупками для ужина, но Зое этого не хотелось, ее мысль принялась хитрить и извиваться, тут же представляя положение таковым, как если бы ее дух, при обмороке соприкоснувшийся с загробным миром, все еще блуждал в неведомых сферах, отрывая и ее всю от повседневности и выбивая почву из-под ее ног. Сначала убедила себя она в этом, а потом принялась колдовать над мужем. Она делала это ради своей давней мечты купить жакет, не очень-то дорогой, а все-таки и не дешевый, зато как раз укладывающийся теперь в ту сумму, которой она располагала. Жизнь сама устроила этот обморок, эту внезапную близость к смерти, чтобы мечта обрела больше твердости и потребовала немедленного воплощения. Страх не успеть разве не должен подстегивать мечту? Еще как подстегивает! Зоя жутковато вытаращила глаза, а личико все же сложила умильное, излагая свои доводы. Муж не протестовал. Жакет был, разумеется, чепухой для него. К примеру сказать, чем же они будут питаться, если Зоя купит себя эту игрушку? Но Зоя вырвалась из лап смерти и нуждается в том, чтобы ей сейчас как можно лучше угодили изнутри этого подверженного всяким опасностям и бедам человеческого мира, куда она благополучно вернулась, а кому и делать это, как не мужу? Обрадованная жена побежала в магазин, а он остался на улице покурить.

Пускал он дым в небо, с неба же сыпал, медленно и стройно, снег. Он подумал о доказательствах бытия Божьего, которые вычитывал в эту пору в книге и которые заключались в том, что в мыслях присутствует Бог, что мысли - от Бога и они, говоря попроще, но и окончательно, Бог и есть. А был он, оторванный от работы известием о неудаче жениного здоровья и ждущий теперь, пока она вознаградит себя за страдания, и была книга, к выводам и назиданиям которой он вернется в другую свободную от работы минуту, и Бог совсем не устанавливался его мимолетной связью с этой книгой, и даже не возникал вопрос, идет ли речь о таком установлении. Он оставался при своей самостоятельности. Как всегда, когда ему за внешними явлениями или предметами мерещилось перелистывание книг, проповедующих высокие и глубокие мысли, он мысленно перенес себя из теперешнего случайного места домой, за работу, но не быструю и неизвестно откуда черпающую силы и вдохновение, а осмысленную, организованную до последнего атома по образцу совершенного механизма, не материального, разумеется, а духовного. Тяжело, досадно стоять по дурацкой причине возле магазина, когда как воздух нужна работа. Но не в этом одном было несовершенство. Вообще ему еще далеко до совершенства и работает он картины как обыкновенный в сущности человек и менее всего как ангел. Бог подсказывает что-то невзначай, но не входит в каждый мазок и даже в законченной работе ничего не говорит о своем бытии.

Возможно, впрочем, что вот эти выпадения из работы, эти поджидания жены, вознаграждающей себя за обморок покупкой жакета или, на худой конец, вздохами мечты о нем, даны для подготовки к подлинной работе, по крайней мере для того, чтобы он остановился, пока его работа не свелась к механическим усилиям, и угадал, что же в действительности нужно понять и освоить, чтобы его заботы, движения и мысли достигли наконец предела, за которым кончается обыденное и начинается настоящее. Красиво падал снег, и чем больше Милованов чувствовал в нем красоту, уже не внешнюю и одинаковую для всех, а крутящую узоры прямо над его сердцем, тем яснее он сознавал всю бедность сделанного им, но в то же время и огромность заключенных в нем сил.

Зоя вышла из магазина и в счастливом неведении его удаленности в будущие грандиозные труды показала мужу свое приобретение. На узенькой тропинке в тепло укрытом снегом сквере она пошла впереди, прижимая к груди сверток, и Милованов увидел, как она, притихшая и уменьшившаяся от своего счастья, наклонила низко голову, смотря себе под ноги, и вышагивает мелко, а все ее существо источает любовь к себе за свершившуюся с ним неописуемую радость. Эта фигурка даже в своем подавленном и оробевшем восторге от дарованного ей человеческого женского успеха все же расходовала себя на отвратительную мыслишку, что муж не понимает до конца ее счастья, а в каком-то высшем смысле не прочь и испортить ей настроение. Поэтому она несла радость бережно и ограничено, стараясь не мозолить ею глаза своему спутнику, но и не подпуская его к ней, взревновав бы сейчас больше к жакету, когда б ей вдруг пришлось выбирать между ним и мужем.

Она ждала только, чтобы Ваничка поскорее отсоединился от нее работой или сном, а она могла сполна упиться свалившейся на нее удачей. Засерел тягостный зимний рассвет за окном, она же все ползала в роскошествах и излишествах заново открывшегося ей, внутренне глубоко преобразившегося мироздания и примеряла, каково будет в жакете при том или ином наборе еще других одежд, уходя с головой в вещи и не сочетаемые, когда пыталась сложить в одну картину это прелестно сидящее на ней сокровище и печальные в своей ветхости башмаки или неожиданно представала перед зеркалом в одной лишь обнове, нагая, с выпяченным животом и пообвисшей грудью. Муж дико храпел в своей комнате, откатившись от всякого разумного сознания в глухоту сна, а она все обустраивала скрытость своего счастья и даже образа жизни, которая отныне должна будет только внешне оставаться прежней, а внутри извлекать все новые и новые возможности из наличия жакета, ставшего ее безраздельной собственностью.

Жакет стал ее тайной от мира и тайным средоточием, хранилищем нарождающихся или пробуждающихся в ней сил. А каково будет весной, когда наступит свежесть в природе и прозвучат всякие бодрые зовы? Не вечно же ей крепиться в соблюдении тайны и скрыто терпеть безудержное нарастание сил? Тайный круг, очерченный волшебством перехода от почти смерти в обмороке к счастью обретения новенькой, чисто бабьей вещицы, был для нее все-таки слишком тесен. Еще теснее была та минутная благодарность мужу, которую она пережила, когда он, пожертвовав сытостью своего желудка, разрешил ей вознаградить себя за стыд и отчаяние падения в магазине, на глазах у глупцов, которые и не догадывались, что ей, при ее нищете и скудости, может быть, давно уже опостылела жизнь. Нарисовалось в ее воображении, как трагически она упала и лежала потом на полу, а зеваки с готовностью к бездумному сочувствию комическими движениями выталкивали ее назад в постылое существование. В действительности она любила жизнь. Из падения нужно было встать, но уже иной, обновленной, чуточку высокомерной, не обращающей внимания на то, как ее продолжают все еще подталкивать к полному выздоровлению и на прежний, будто бы верный путь. Муж наградил ее за пережитый позор, но нельзя же вечно после этого мучаться признательностью за ее великодушие.

Проходит времени немало, прежде чем от чего-то убедительного в прошлом отделит настоящее пропасть, зато как из этого вечно цветущего, вечно обновляющего и сопричастного будущему далека отрадно смотреть на былые провалы, ужасы, тщеты, на все эти загадки былой невероятной нищеты, оказавшейся почему-то терпимой. Каким жалким и одновременно трогательным предстает то убедительное, что согрело или, напротив, изнурило в некие далекие дни. Сейчас не то место в повествовании, где следует рассказывать, как она впервые вывезла мужа на своей машине в географически удаленный пункт, издавна манивший его к себе, но не помешает вскользь упомянуть, дать понять о первом и остром еще тогда проникновении в ее существо чувства хозяйского владения не только дорогой, а следовательно, и миром, но и душой мужа, которого она быстрым перемещением к его мечте заставила радоваться детской радостью. Впрочем, иных, кому скажи только о поездке, заинтересует и заставит трепетать одна лишь география, некая метафизика места. Шальные фанатики старины и достопримечательностей, в сравнении с которыми муж выглядел всего лишь простодушным зевакой, снабжают путешественников в дорогу довольно-таки пылко написанными справочниками и рекомендациями, истерическими описаниями давних и, может быть, давно загубленных красот, но не им объяснять Зое, как и что должна испытывать она на переломах от нормальной жизнедеятельности к гостеванию в таинственных и запущенных мирах прошлого.