Григорий Ряжский - Наркокурьер Лариосик

• Название: Наркокурьер Лариосик
• Автор: Григорий Ряжский
• Издательство: Лимбус Пресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-8370-0003-8

Кинематографическая природа остросюжетной прозы Григория Ряжского очевидна — как несомненны и ее чисто литературные достоинства. Мир страшен и кровав — и страшнее всего, пожалуй, в заглавной повести «Наркокурьер Лариосик», — но и не восхититься его красотой нельзя.

В литературу — с парадного подъезда престижной серии — входит зрелый мастер.

---

Музыка не стихала… Наоборот, устремленная навстречу восходу, грустная мелодия набирала обороты и становилась еще грустней и пронзительней. Внезапно в воздухе захлопали крылья. Не переставая водить огромным смычком, скрипач задрал голову вверх. Прямо на него пикировал человек-птица, с синими босыми ногами, скрученными в канат, на поверхности которого выступали набухшие вены, и раскинутыми в стороны руками темно-вишневого цвета. Поверх рук были еще белые крылья, которые и издавали хлопающий звук. Страдальческий, ничего не видящий взгляд его, упирался в кончик длинного птичьего клюва. Голову его плотно обтягивала ермолка, тоже темно-вишневого цвета. Человек-птица пронесся в сантиметре от скрипача, сорвав с него шляпу мощным воздушным потоком, и унесся вдаль, превратившись в точку. Шляпа медленно покатилась по соломенной крыше, упала на кучу дров, скатилась с нее и покатилась по двору на удивление желтым осликам. Один из них догнал ее, сбил быстрым точным клевком, недоверчиво понюхал и медленно, со вкусом, начал жевать, словно какое-нибудь обычное жвачное животное, не маленькое и не желтое… Зеленоклювый недовольно покосился на ослика и издал предупредительный рев. В этот момент одна из часовых гирек достигла смычка и музыка прекратилась. Скрипач перетянул гирьки, и горький плач вновь поплыл по местечку… Утро постепенно растворялось в воздухе, в полной гармонии с теми, для кого оно рассвело…

Свет в зале зажегся… Продюсер сидел молча.

— Идем дальше? — спросил его переводчик.

Дэвид вышел из оцепенения:

— Я хочу посмотреть это еще раз. Прямо сейчас…

Фильм прогнали повторно, и снова зажегся свет. Дэвид продолжал смотреть на погасший экран…

— Итс бриллыэнт… — тихо промолвил он. — Итс джаст риллы, риллы бриллыэнт уорк. Анбеливбл…

Переводчик ждал дальнейших указаний.

— Как зовут автора? — спросил Дэвид.

Переводчик сверился с бумажкой:

— Айтанян, Армен Айтанян, двадцать восемь лет, из Грузии, Высшие курсы режиссеров и сценаристов, одна часть, дипломная работа…

— Джорджиа? — удивился Дэвид. — Так он американец?

— Нет, — засмеялся переводчик, — у нас тоже есть Джорджия рипаблик, тоже на юге.

— О’кей, — подвел итог чернокожий продюсер. — Этот южанин мне нужен в списке под номером один… Надеюсь, он не расист?..

…После обеда заработал телевизионный экран. Начался какой-то вестерн. Мыриков вперился в экран и подвинул к себе рюмку. Ким вырубился на своем месте — дало о себе знать количество выпитого спиртного.

«Подкаблучник, — почему-то подумал про него Армен. — Слабый мужчина… А кино хорошее снял…»

…Кроме Армена в состав группы молодых кинематографистов попал оператор Сергей Баранов, красиво снявший короткометражку «Там, где земля переходит в небо», и совсем молодой режиссер Сашка Ким, очень удачно стартовавший с игровой двухчастевкой по рассказу Брэдбери.

— Все правильно, — издевались сокурсники над счастливчиком Кимом. — Американец своих берет, кто по Брэдбери снимает…

— Ну, так и вы снимали бы… — обижался Сашка.

— Нам нельзя, — отвечали они. — Мы, в отличие от некоторых, патриоты Шосткинского комбината…

— Ну, а Айтаняна тогда почему взяли? — не унимался ущемленный Ким. — У него-то вообще фильм местечковый, с петухами да калачами.

— Вот именно, что местечковый, — не сдавались сокурсники.

— У продюсера знаешь, фамилия как? На «ман». И зовут — Давид…

— Да он же черный, — искренне удивлялся Ким. — При чем тут это?

— Неважно, — ржали они, — у них там все схвачено…

А самый остроумный добавил:

— И вообще — что чернокожие, что черножопые — все они… Друзья и братья навек…

Он тут же осекся, вспомнив о Кимовой узкоглазости, но было поздно… Ким сам продолжил его вывод:

— А я, стало быть, косоглазый… Двоюродный брат черножопокожих. Навек…

— Да, брось ты, Сань… — примирительно сказал один из них.

— Он сам скрытый полужидок! — и указал на остроумного студента…

Кроме везучей троицы летел и «опекун», проректор Высших курсов, Мыриков. Это было категорическое условие Госкино, вплоть до отказа от программы стажировки вообще. Мотивы при этом не излагались. «Согласно действующему положению» — фигурировало во всех документах. Дэвид плюнул и согласился.

«Черт с ним, — подумал он, — пусть летит. Я его туристическим классом отправлю, персонально…»

С Арменом Дэвид задружился насмерть, с первого дня, как только познакомился. А произнесенный кавказцем тост: «Я пью за твой гроб, который будет сделан из столетнего дуба, который мы посадим через сто лет…» — добил его окончательно.

— Я не знаю, где ты нашел этого художника, — объяснял он ему потом, имея в виду Гения, — но вы с ним молодцы. Даже меня, циника из Голливуда, на корпус прошибло… В первом классе полетишь…

Перед отлетом, уже в Шереметьево-2, Дэвид, прощаясь, один на один, уже без переводчика, вручил Армену визитную карточку и подмигнул:

— Все есть можно платит. Без денги. Будет ферст класс, дринк, еда лубой и… — он снова подмигнул, — хост, ай мин, стуардесс, сем сот бакс, я тоже платит… — он весело засмеялся, — программ баджет фаундэйшн — олл инклудед, все вклучено. Сии ю, ин октиабре, бай-бай, ну-у?..

Они обнялись, и Дэвид скрылся в таможенной зоне.

«Вай ме-е-е! — только сейчас он врубился в последние слова Дэвида. — Прямо в самолете… Кто бы мог подумать… А как же сказать-то?» Он почесал затылок и сказал сам себе с грустной обреченностью:

— Надо было язык учить тогда, а не джинсой фарцевать…

…Верхний свет в салоне первого класса автоматически приглушился. Пришла Ким и принесла пледы. Мыриков взял два… Один отложил, другим накрылся, натянув не выше подбородка, чтобы продолжать бдеть, и затих… Закончив с пассажирами, она зашла за перегородку и устало опустилась в кресло, у себя в закутке, не задергивая шторку. Армену опять были видны только ее красивые ноги. Было совсем темно, лишь слабо мерцал свет от видеоэкрана. У него отчего-то два раза подряд дернулась щека… Он прижал ее рукой и немного подержал. Потом медленно отпустил руку и замер в ожидании… Все было в порядке… И вдруг он отчетливо понял, что просто тянет время, что просто подсознательно выискивает повод, чтобы как-то оттянуть, отогнать неясный, ноющий где-то там, в глубине живота его, чудовищной и тайной силы мужской зов… Он встал и пошел в закуток… К Ким… Ему показалось, она совсем не удивилась, когда его фигура возникла в проеме незадернутой шторки. Придав лицу небрежную веселость, с расслабленным видом скучающего путешественника, утомленного долгим перелетом, Армен сел рядом, на соседнее кресло, совершенно не понимая, с чего начать очередной корявый разговор. Выручила она сама…

— Уот из е филм эбаут, Армн? Е анимэйшн…

Тема, безусловно, была спасительной… Вопрос он сумел понять безошибочно, однако первая же попытка изложить сюжет, даже в самых примитивных формах, потерпела полнейший провал. Тогда он попытался перечислить хотя бы основные персонажи. Для начала он помахал крыльями и пару раз по-вороньи каркнул, — Ким засмеялась — способ изложения был ею принят, — потом гавкнул и повилял хвостом и, наконец, вытянув вперед голову и придав лицу грустное лошадиное выражение, поцокал губами, имитируя стук копыт…

…Послышался скрип колес… Ломовой тяжеловоз с черной лохматой гривой и с аристократически утонченной голубой мордой, откуда грустно взирали на мир человечьи глаза, тянул крытую повозку. Из нее сыпались яблоки, синие, с серебряными плодоножками. Их было много, и они засыпали всю дорогу. Сзади, прыгая часто-часто, их преследовала белая ворона с кроваво-красным кружевным платочком на шее, в такого же цвета ермолке и с рыжим собачьим хвостом-крендельком. Она клевала каждое упавшее яблоко ровно один раз. Дорога была усеяна яблоками насколько хватало глаз, и они все не кончались. Ворона клевала и клевала, без устали, кто кого… На спине у ломовика стояла девочка в белом бальном платье и подпрыгивала, вращая вокруг себя цирковой обруч в такт равномерной ходьбе. Ложбинка, которая образовывалась на стыке шеи и туловища всякий раз, когда лошадь выкидывала вперед правую переднюю конечность, резко распрямлялась и выталкивала маленькую прыгунью наверх, пропуская под ней обруч. Оторвавшись от лошадиного крупа сильнее, чем обычно, девочка ненадолго зависла в воздухе и прощально помахала скрипачу рукой. Тот ответил ей грустной улыбкой… В этот момент путешественники достигли колодца. Колодезный журавль, наблюдавший за воздушными упражнениями девочки, упруго прогнулся, скрипнув несмазанной уключиной, резко распрямился, освободив свое деревянное тело, выдернул цепь с ведерком из холодных оков колодезной воды, подняв целый сноп искристых брызг, и, оторвавшись от земли, взмыл в небо. По пути он прихватил и девочку, зацепив своей цепью ее обруч, и унес их с собой, высоко в небеса, прощально курлыкнув родному местечку. Брызги, вырвавшиеся на свободу, не желавшие залетать назад, в темную глубину колодца, собрались вместе, тесно прижавшись друг к другу, не сливаясь, но продолжая переливаться на солнце, каждая отдельно. Внезапно этот волшебный сгусток выстрелил в солнце жгутом из семи разноцветных дуг, который, не долетев до него самую малость, загнулся и приземлился где-то там, в конце булыжного пути, воткнувшись во влажную землю другим своим концом. Девочка совсем не испугалась, она лишь поудобней устроилась на обруче, свесив в воздух босые ножки, и залилась счастливым смехом под тоскливую мелодию рвущих жилы скрипичных струн. Вдалеке, с высоты своего журавлиного полета, они обнаружили городок, с садами, улочками и невысокими крышами домов, сквозь которые прорезались маковки церквей. Туда журавль и взял курс, поднырнув длинной шеей под радужную арку. Ломовик, задрав голову в небо, внимательно исследовал поднебесье, а затем, понятливо и не спеша, последовал в том же направлении. Скоро укатанный грунт перешел в булыжник. Ворона неотступно следовала за повозкой, с остервенением нанося синим яблокам разящие уколы и в ярости выплевывая серебряные плодоножки…