Григорий Ряжский - Наркокурьер Лариосик

• Название: Наркокурьер Лариосик
• Автор: Григорий Ряжский
• Издательство: Лимбус Пресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-8370-0003-8

Кинематографическая природа остросюжетной прозы Григория Ряжского очевидна — как несомненны и ее чисто литературные достоинства. Мир страшен и кровав — и страшнее всего, пожалуй, в заглавной повести «Наркокурьер Лариосик», — но и не восхититься его красотой нельзя.

В литературу — с парадного подъезда престижной серии — входит зрелый мастер.

---

До стойбища от Марухи оставалось ходу минут пять, не больше, и Немка точно шла по графику. Сердце билось сильнее, чем обычно в обеих ее жизнях, вместе сложенных — той и этой.

«Гутен морген, Аусвайс! — мысленно поприветствовала она друга-соседа-собрата. — Как спалось?»

…На месте ее вчерашнего еще обитания не было никого. Аусвайсова палатка была завалена наполовину, и оттуда не исходило ни малейших признаков жизни. То же она почувствовала и в отношении своего бывшего дома — постройки на апельсинах. Все это было в высшей степени странно. Она опустила сумку на землю и попыталась восстановить палатку, подставив под верхушку вместо опоры ворошильный крючок. Ее собственный, между прочим, крючок.

«Где же кто, интересно?» — подумала Немка и приподняла брезентовый полог. Там, внутри, с закатившимися вверх мутными белками глаз лежал на спине мертвый Аусвайс. Она поняла это сразу — мертвее быть невозможно. Голова у него была задрана вверх, кадык на горле обострился, а руки были согнуты в локтях и направлены к шее — так и застыли. Немка отпрянула назад.

«Господи Боже, — подумала она в страхе, — а где же Мотор с Ваучером?»

Резким шагом она подошла к постройке и заглянула внутрь. Там, тихим кроликом, со счастливым выражением лица сидела Генриетта-висельная и улыбалась чему-то своему. Она взглянула на Немку, хорошо так, по-доброму, и сказала:

— Пришла все-таки. Молодец, Немка…

Только сейчас Юлия Фридриховна поняла, что на Генриетте был надет ее белый двубортный брючный костюм, тот самый, что она выбрала для посольского приема, и который был куплен в дорогом магазине эксклюзивной моды, что на улице Блур, в самом центре Торонто. А на ногах у Генриетты были ее лодочки, бывшие белые, те самые…

«Так… — подумала Немка, восстанавливая по деталям тот посольский вечер, — я помню, как вышла, потом — такси, у меня еще была сумка с… со всем на свете, потом ехали мимо Курского вокзала, это я почему-то помню, потом… Потом был провал… А потом она присела пописать на краю опушки перед тем, как… В общем, присела… Потом уже милиция. А в середине, получается, все это. Вся эта счастливая жизнь с 22 мая по… — она взглянула на часы, — по 18 июля… Не так уж много… — она опустилась на колени. — И не так уж мало, с другой стороны…»

Юлия Фридриховна вздрогнула. Кто-то тянул ее за рукав, она очнулась…

— Слышь, Немка. А ведь это они из-за тебя Аусвайса-то порешили, — улыбнулась Генриетта с хитринкой в глазах. — Я туто вон вешалась, — она махнула рукой в направлении края опушки. — Я все поняла… Тебя они делили, Немка, потому что. Делили и не поделили до конца. А тогда его после удавили. Вдвоем удавили. Ваучер удавливал с Мотором. А я вешалась… — она снова довольно хихикнула, — и тоже не довесила… А потом они разделились по сторонам и ушли. И не будет их больше здеся. И не ищи тоже. А теперь мне дворец этот будет. Весь мой будет теперь… — Тут она с опаской посмотрела на Немку: — Ты ведь без них-то не будешь туто, а? Или будешь?

— Не буду, — тихо ответила Немка и заплакала, — не буду я. Живи, Генриетта, на здоровье…

Она встала, подтащила к постройке сумку и вывалила содержимое внутрь, на апельсиновый картон:

— Это тебе, Генриетта… — сказала она, — тоже на здоровье…

«Ниссан» ее был цел и невредим, как она и предполагала, не считая разбитого бокового стекла, пропажи вывороченной из гнезда магнитолы и исчезнувшего со спинки водительского сиденья массажера из деревянных шариков, очень любимого Владленом Евгеньевичем, считавшим его необходимым для позвоночника. К себе на Нежданова она вернулась, когда на улице уже стало темнеть. Она подняла голову и посмотрела в летнее небо. Звезд там не было никаких, но для них еще было рано, и она подумала, что к ночи они обязательно проявятся, и завтра будет хорошая погода. Или очень хорошая, как сегодня…

Дверь в квартиру она открыла своим ключом. Владик вышел к ней навстречу сразу, как только она отперла замок.

— Значит, так, — сказала мужу Юлия Фридриховна Эленбаум, — завтра ты забронируешь билеты Москва — Нью-Йорк — Торонто. В один конец. — Владлен Евгеньевич со страхом посмотрел на жену. Со страхом в глазах и ужасом. Жена продолжала: — Оттуда мы полетим в Кемер, на неделю. В пять звезд. — Владик слушал, не веря своим ушам. — Алиску я оставляю в издательстве — она мне нужна, но в дом не пущу. А ты… Впрочем, ты сам теперь знаешь, что делать, — она посмотрела на мужа чужим, новым для него взглядом, не из той ее жизни и не из этой, и добавила: — Все! Гутен морген, Аусвайс!

— Что? — не понял Владлен Евгеньевич. — Что ты сказала?

— Кирдык! — ответила Юлия Фридриховна. — Я сказала: кирдык! И сбегай за «Беломором»! Теперь понятно?

— Понятно… — растерянно ответил муж и два раза овеществил глуповато моргать щеки улыбки глазом…

Рассказы

Апрель

Столичные наладчики из Энергоугля, что просидели с полтора месяца на пуске после монтажа, уехали во вторник, закрыв последнюю процентовку. Перед отъездом напоследок дернули ковш: тягой — от себя-на себя, подъемом — вверх-вниз, после — поворот — влево-вправо, ну и шагнули пару раз, как водится.

— Ну, чего, нормально, Петро? — спросил на прощанье их старший.

— Ну, — ответил он и сел за рычаги сам.

Наладчики уехали не совсем, а переехали неподалеку, на Нижний Ковдорский разрез, сорвать халяву на экэгушках — малых карьерных экскаваторах ЭКГ-4,6, которыми буквально напичкан был карьер. Там, на Нижнем, вовсю шла добыча, и двадцатисемитонные БелАЗы, пыхтя и воняя черно-синим дымом, с утра до вечера ползли бесконечной спиральной лентой оттуда, с самого дна распахнутого чрева преисподней, а в миру — железнорудного карьера. Стоял октябрь, и потому ночь ото дня здесь, в заполярной широте, сильно не отличалась, и, не будь будильника, определиться в местной жизни новому человеку можно было лишь при помощи интуиции, да по усиленным сигналам мочевого пузыря. Как раз они, все трое, и были здесь людьми новыми, выписанными руководством Верхнего Ковдорского разреза из разных мест развалившегося к тому времени Союза. Ко дню отъезда наладчиков они уже неплохо знали друг друга, составленные начальством в единый экипаж на шагающий экскаватор ЭШ-20/100, собранный здесь же, на месте, уралмашевскими монтажниками.

Бригадиром, или, по-горняцки — бугром, приказом назначили Петро Гнисюка — хохла, крепкого, средних лет семейного мужика, опытного машиниста экскаватора, прибывшего с пожитками, тещей, женой и четырьмя сыновьями-подростками из ставшего теперь забугорьем эстонского городка Силламяэ, со сланцевого разреза.

— Лучше тут впотьмах спотыкаться, чем там терпеть, от Геббельсов ихних, — сообщил он Аверьяну, новому помощнику, второй руке. — Если б не уехал я оттуда, точно умника этого в отвал бы зарыл, Иху Блюмквиста. Он поначалу у меня тоже во вторых руках ходил, как ты, в помощниках, послушный был, как пудель какой, улыбался постоянно, а сам щуплый такой и на все: «спасиппо» да «пошшалуста». А потом, когда отделились они совсем, просто зверем стал, никогда бы не подумал — первым митинг против русских созвал и в начальство через это пролез, через ненависть, в замдиректора по производству. Вот оттуда гнобить меня и начал, ну, что в помощниках у меня бегал, за это. И еще, что не их я, не эстонской нации, — бугор сплюнул на землю семечковую шелуху и продолжил: — А сам, между прочим, не настоящий эстонец, а тоже финн, ну или там норвеженец какой-то. В общем, не чистый. Ну, я это на митинге-то и выдал. Так они меня чуть за решетку не закатали, за разжигание… А что сами делают, с русскими-то, ну и с прочими — это ничего-о-о, это у них норма-а-ально, — он снова сплюнул, но уже не шелухой, а так просто, от ненависти к собственному повествованию, и сказал: — Хочешь, к примеру, анекдот про них расскажу?

— Про кого? — уточнил Аверьян.

— Да про них же, сволоту эту, эстонцев ебаных. — Они сидели в кабине экскаватора. Бугор приподнял ковш и опробовал командоконтроллером привод тяги, поначалу на первом положении, на себя. Двадцатикубовое чудовище послушно двинулось навстречу, цепляя метровыми зубьями верхний слой грунта. — Так я и говорю, — удовлетворенный то ли работой тягового движка, то ли будущим анекдотом, продолжил бугор, — построил он себе дом, в одну комнату…

— Да кто построил-то? — никак не мог уразуметь Аверьян.

Бугор задумчиво посмотрел на помощника, вздохнул и, спокойно чеканя слова, ответил:

— Ебаный эстонец этот построил. А его после спрашивают: «А почему только одна комната-то?» А он спокойно так отвечает: «Меньше смысла не ппыло…»

— Как это? — снова не очень врубился Аверьян. — Меньше одной, в смысле? — он пожал плечами. — Так это и есть мало, чего там — одна-то всего…