Анастасия Павлик - Перламутр (СИ)

• Название: Перламутр (СИ)
• Автор: Анастасия Павлик
• Жанр: Любовно-фантастические романы

Он — подонок, однажды получивший свой счастливый билет. Она — уже не человек. Это — грустная история. История любви, дружбы, предательства, мести, погони за мечтой. Но, в первую очередь, конечно же, любви. Любви, пахнущей перламутром и дымом. Потому что любовь — это огонь, сжигающий все на своем пути: и прошлое, и настоящее, и будущее. Потому что любовь не знает пощады.

---

— Она не человек.

— Больше нет, — улыбнулся я.

Константин стоял у окна, сунув руки в карманы своих мегаобтягивающих кожаных штанов, глядя на прослойки песка цвета сливочного масла — результат деятельности предприятий по производству пищевых добавок. Он любил носить кожаные шмотки на голое тело. Молодой, стремительный, готовый к приключениям, легко увлекаемый, его постель — свободная территория. За парнем тянулся ярко-красный шлейф; его душу уже не спасти.

Блондинка промывала рану на лице мальчишки. Девочка от силы лет восемнадцати. О ней я знал лишь то, что Константин нашел ее на черных фермах, где она торговала нелегальными проклятиями. Я то и дело ловил на себе взгляд ее лунатических глаз — нимфетка украдкой поглядывала на меня сквозь упавшие на лицо светлые пряди. О, сразу видно, она осознавала, что нравится окружающим, и безбожно пользовалась своей дьявольской притягательностью. Пользовалась даже тогда, когда знала, что в соседней комнате, унесенная технологической лихорадкой, спит моя девушка.

Что ж, ей придется обломаться.

Я сел в кресло и закурил. Светало, и улицы обливал грязный свет — бешеная смесь отсвета столицы и солнца, заправленная пурпуром с предприятий и узором из пластики рисунка.

— С ней конкретно что-то не так. Впервые слышу, чтобы кто-то заразился программой, как вирусом.

— В ваших животиках тоже много технонаркоты, дети, — сказал я.

Константин очаровательно ухмыльнулся:

— Забей, она везде. Сейчас даже души механизированы.

— Люди любят это, и Лев — не исключение. Кстати, как он поживает?

— Его подстрелили.

Это сказал мальчишка. Он смотрел на меня. Стриженный под ежик, глаза синие, как ночной неон публичных домов, как самый чистый лед; тату на шее, разбрызгивающее по телу капли перманентов. Ангельский лик с полотен мастеров живописи. Я сразу понял: с парнем не все тип-топ.

Мальчишка первым отвел свой неоновый взгляд.

А я печально ухмылялся и думал: да, Лев, да, старина, это должно было произойти — рано или поздно пуля достала бы тебя. Некоторое дерьмо неизбежно. Например, смерть. Или любовь.

Лев, мой давний друг, был слишком популярен среди неформальной молодежи. Новый пророк. Мессия. Неуловимый, чистый, проповедующий, его «браунинги» знали свое дело. Мы начинали с этим парнем вместе, но продолжил он один. Я отошел в сторону, завязал как с зернами, так и с наркотой. Встретил Агнию.

Бывает так, вам удается поставить крест на прошлом и зажить с мыслью о будущем. Гордитесь собой, если у вас это вышло. А если нет — купите на черном рынке пистолет и станьте подонком. Не церемоньтесь ни с кем, ведь отныне вы — король без королевства, а жизнь — стерео любви и ужаса, и часто смысл не идет с ней в комплекте.

Итак, присмотритесь: я и Агния. Высокий угрюмый тип с длинными черными волосами и ухмыляющимся черепом на поясе. И хрупкая молодая женщина с бесконечно прекрасными глазами и загадочным вытатуированным огнем вокруг запястий. Мы были. Мы изменились. Осели на окраине столицы, на Песках. Мы не являлись поклонниками интуитивной математики или технологической магии, перемешавшей в своем огромном коммерческом чреве викторины, лотереи и телевизионные розыгрыши, однако мы любили друг друга и однажды захотели детей.

В любом случае, это уже не имеет значения. Ничего не имеет значения, кроме сиюминутности.

— Сукин сын был мне как брат, — сказал я. — Как брат.

— Да, и теперь он умирает.

Прикрыв глаза, я затянулся сигаретой.

— Хорошо, дети. Я помогу вам достать зерно.

— Не просто зерно, — хихикнул Константин, — а Папу Чистильщика.

Пепел горкой праха упал на ковер. Я пристально посмотрел на Константина. Расстегивая верхние пуговицы на своей черной кружевной рубашке, он улыбался как закинувшийся мощным галлюциногеном любовник. Малыш был в ударе.

— Эта дрянь не для шуток! Совсем не для шуток, черт возьми!

— Да, именно, охренительно, к черту шутки, — Константин привалился плечом к стене. Щелкнула зажигалка, выпуская язычок пламени. Блондинка смотрела на него и в ее глазах была чистая страсть. Она хотела его так же, как он хотел Папу Чистильщика. — Папа в порошок стирает кости, индивидуальность. Мощная штучка. Защекочет до смерти. Кстати, народ, как насчет чашки чая?

Ладно, думал я, дети знают нюансы. Они тоже готовились к смерти, но перед этим хотели прихватить с собой пару-тройку засранцев. Добиться справедливости в обществе, где балом правит борьба, эксплуатация, неудовлетворенность и разрушение. Я тоже когда-то был обдолбанным бунтарем, а теперь моя девушка умирала, а внутри меня пускал корни перламутр — я чувствовал это, чувствовал его движение и соки. И я был бережен с ним.

За окном занимался светодиодный пожар. Звенели, закручивались в спирали электрические осадки. Просыпался город обкуренных людей.

Пристроившись на подоконнике, раскуривая женскую тонкую сигаретку, Константин посвящал меня в великий план мести. Чувак был великолепным рассказчиком, его ругань была гармоничной, почти камерная музыка, под которую хочется плакать

В жизни всякое случается: ногти иногда скрипят по стеклу, высыпаются волосы или пахнут какой-то левой сукой руки. Но слезы — это портал в никуда. Поверьте, я знаю.

Я слушал Константина, время от времени поглядывая на ангельского лика мальчишку, и постепенно до меня доходила белая и лучистая истина: мальчик ни кто иной, как Человек, исключение, выделенное вишневым курсивом. Вот что с ним не так. Вот почему этим сумасбродам нужен Папа Чистильщик. Потому что мальчишка — Человек, без подсаженных генов и проглоченных ранее зерен. Чистенький как младенец. При особом подходе способный стереть в пыль любого, кто встанет у него на пути.

Моей Агнии не помог бы даже Чистильщик. Она любила зерна также сильно, как любила меня, и закидывалась ими, если могла раздобыть. Думаю, именно из-за этого, из-за дикого микса программ в ее теле нанотату на ее запястьях каким-то образом мутировало, эволюционировало, начало сбоить — не знаю.

И теперь ей не то, что Чистильщик, — смерть не поможет.

Я закурил третью по счету сигарету. Святая троица: Отец, Сын и Святой Дух. Мы охотились за Отцом, и в этом нам должен был помочь Сын и Святой Дух. Сын в данный момент грелся разглаживал несуществующие складки на своих кожаных штанах, а Святой Дух отсутствующе смотрел в окно. Да, в этом юноше определенно была святость — святость незачумленного технологией и генным строительством духа. Он мог гордиться собой.

Сигарета тлела в моих пальцах, тлели мои мозги. Мое сердце было застрелено.

* * *

Крабы — это шлюхи современности. Они распродают свое тело постепенно, по кусочкам, истинным ценителям человеческой органики, славным малым — фермерам. Они также сотрудничают с нами, толкачами. Если вы занимаетесь сбытом запрещенных конфеток, крабы помогут вам сохранить ваш продукт в целости и сохранности. Этакие живые камеры хранения.

Но приходит время платить по счетам и забирать свое. А я всегда забираю свое. Всегда.

Мой краб работал в метро, на станции Земляничные Поля. Он сидел возле двери в сортир; табличка на его груди гласила: «Я хотел, чтобы мир обтесал меня, но не хотел, чтобы так сильно и так больно». Я нашел это поэтичным. Что ж, возможно, это было его откровение, его песнь. Меня, впрочем, совершенно не интересовало, чего когда-то хотел или не хотел этот обшарпанный кусок собачьих экскрементов. Мне лишь нужно было забрать у него то, что принадлежало мне по праву. У этого жалкого подобия на человека все всегда что-то забирали, но никто никогда ничего не давал, даже проржавевшая банка перед тем, что когда-то было ногами, была пуста — ни монеты, ни жетона, ни огрызка.

Я подошел и сверху вниз уставился на краба. Не тело, а разваливающаяся от холестерина, жира и синяков луковица. Быть может, во мне проснулась жалость (кто знает?), и я достал из кармана двадцатку, наклонился и сунул в банку. Банка была в клочьях налипшей шерсти. Краб поднял на меня налитые дешевой технонаркотой глаза. Секундное замешательство. Потом грязная рука скользнула в накинутую на плечи тряпку и извлекла нож. О да, мой краб был рад видеть меня.

Я ударил толстяка коленом в лицо и, когда он взвыл от неожиданности и боли, ткнул стволом в лоб. Это был отличный револьвер, купленный за полцены по связям у старого приятеля Моисея, инвалида-извращенца, которого пришлось застрелить с этой же пушки — чувак линял и, соответственно, располагал в тот момент нечеловеческим аппетитом. Револьвер стал моим новым приятелем.

— Спрячь нож, красавчик, иначе я засуну его по самую рукоять в твою продажную задницу. Или, может быть, ты предпочтешь мою сталь?

Краб завизжал, плюясь кровью из расквашенного носа. Я вновь ударил его. Его лицо было рубиновой маской. Потрясающий абстракционизм.