Валидуда Анатольевич - На задворках галактики

• Название: На задворках галактики
• Автор: Валидуда Анатольевич
• Жанр: Боевая фантастика

Преследование звездолёта чужаков приводит охотников в малоизученную спираль галактики. Вот он финиш погони, казалось бы, добыча в руках и развязка близка. Но всё только начинается. Планета, что считается погибшей века назад в галактической войне, таит в себе не мало тайн. Темискира — мир, на который претендовали несколько звёздных держав, мир, ставший домом колонистам и беженцам. Там, в затерянном мире, выживший осколок человечества все эти века ведёт борьбу за существование. На Темискире идёт очередная война, грозящая перерасти в новую континентальную. И в этом затерянном мире затаилась зловещая тень Врага — старинного врага человечества.

---

Крепыш бросил окурок под ноги и затоптал. Потом, хитро прищурившись, спросил:

— Погоди, паря, ты, значит, про сдачу Вежецка не помнишь или не знаешь?

— Не уверен, что ответить, — дёрнул плечами Максим. — По внутреннему ощущению, скорее не знаю.

— Да-с, — протянул крепыш озадаченно. — Дела, чтоб их… Ты, Макс, выходит, до этого самого, значит… допрежде сюда попал?

— Выходит, что так. А может быть и не так. И может быть и не сразу сюда, может ещё где побывал. Надеюсь, потом память восстановится…

Масканин замолчал, решив немного сбросить скорость, заметив впереди группу больших валунов. Небо, к счастью, не было сплошь затянуто облаками, потому окончательно воцарившаяся ночь озарялась светом Ирисы — большой блёкло-жёлтой луны. Не выглядывай Ириса из-за туч, тут, возможно, и настал бы конец их бегству. Стоило налететь 'Дюркису' на валуны, не известно как бы он справился.

Обогнув опасное место и вновь набрав предельную скорость, Масканин раздумывал, что напарник ему попался идейный, возможно, умышленно сгущающий краски. И просто замечательно, что память у него прорезалась, хоть и частично, но всё же. А раз так, решил Масканин, надо бы прояснить кое-что, глядишь, и у самого может что прояснится.

— Мне вот интересно… Вот взяли велгонцы Вежецк, а войск на его прикрытии не было что ли? Что случилось с третьей армией?

— Я почём знаю! — крепыш плюнул в ближайший триплекс и даже попал. — От отступавших слышал, вроде бы фронт надвое разрезали. Такая бойня повсюду началась! А потом когда Таранский республику провозглашал, в Вежецке и в уездах уже велгонцы шастали. Позахватывали всё что эвакуировать не успели. Госпиталя, комендатуры и кое-где какие-то там склады. Тут же откуда-то повсплывали всякие подпольные партии, анархисты даже, всякие боевые отряды. Их до этого в том году разгромили, оказалось не всех добили. Потом, значит, дезертиры к ним стали прибиваться. Не знаю, много дезертиров не видал, но то что они дезертиры — это точно. Им, сукам, — что? Или к стенке, или с новой властью. Но дезертиры уже когда фронта не стало прибивались. А поначалу в некоторых уездах даже велгонцев не было, всё партийные отряды делали, до зубов вооружённые.

— Я смотрю, ты никак очевидцем был.

— Очевидцем и был, — согласился крепыш. — На моих глазах всё было. Я у свахи две недели сидел… А Вежецк наш хоть и не самый большой, но город губернский. Сам видел, как на театральной площади губернатора и его не успевших удрать администраторов вешали. Видел, как калабыри банки обчищали. Много чего ещё видел. Мы об этом с мужиками из моего цеха вдосталь натрепались. Может, я языком чего натрещал, раз сюда попал…

— А что губернатор ваш? Бежать не успел?

— Знать, не успел. Не нянька я ему…

— Да уж… Сдаётся мне, что-то не то. Я откуда-то знаю, что мы успешно на всех фронтах наступали. А что с Хаконой?

— Сейчас, понятное дело, не знаю. А тогда, значит, велгонцев из неё почти выбили. Да и на Пеловском фронте газеты писали, что велгонец драпает.

— Драпает… — Максим хмыкнул. — Хорошо же он драпает, аж до Вежецка.

На душе у него стало как-то тяжело от прозвучавшего рассказа. Новости, что не говори, аховые. Хоть, впрочем, и новостями их назвать нельзя. Конец зимы тогда был, а сейчас? А сейчас, если Масканин ничего не путает в определении широты и в рисунке редких среди разрывов облаков звёзд, где-то конец лета. Северного лета. А может и середина. И находятся беглецы где-то на севере Велгона. Это ж как домой добираться? Лихо, однако, дела идут. Ну ничего, рассветёт, скорректируем координаты, а там посмотрим.

— Бежать нам с тобой, Михалыч, домой и не представлять, что нас там ожидает.

— А я, Макс, домой не собираюсь. Боюсь я теперь в моём Вежецке появляться. Надеюсь, хоть семью не тронули. Ну да ничего, — вздохнул он мечтательно, — изловчусь потом им как-нибудь весть подать. Ежели нас велгонцы не нагонят.

— Не нагонят. Я уж постараюсь.

Дальше ехали молча. Обоим зверски хотелось спать — тут и хроническая усталость сказывалась, и систематическое недосыпание, да и мягко подползающая, убаюкивающая иллюзия безопасности, когда часа три ни одного преследователя не видно.

Стемнело окончательно — тучи уплотнились, совсем закрыв Ирису. Масканин сбросил скорость, всерьёз опасаясь налететь на невидимые теперь возможные опасности. Крепыша разморило, он дремал, не смотря на неудобную позу и периодические подпрыгивания, от чего его голова стукалась о стальные листы. Максим ему даже слегка позавидовал, сам-то он вздремнуть права не имел. А веки, как нарочно, всё больше тяжелели, когда он до рези в глазах пытался разглядеть дорогу, проклиная, что нельзя в данных обстоятельствах воспользоваться фарами. Испытывать судьбу — тем самым давать хоть малейший шанс погоне, он считал просто преступным.

Стрелка датчика топлива перевалила за последнюю красную риску, доходя до полного нуля. Что поделаешь, 'Дюркис' — не верх совершенства, его двигатели жадно пожирали горючее, почти полные баки опустели за каких-то три часа.

И тут это случилось.

Масканина словно головой окунули в горячую воду. Но даже вскрикнуть не успел от шока и боли. Дыхание спёрло, словно на грудь навалилось нечто непомерно тяжёлое. Задыхаясь и борясь с наступающим приступом паники, он вдавил педаль тормоза. В ушах нарастал звон, пульсирующий в такт сердцебиению, а зрение отказало вовсе. Он больше ничего не видел! Хоть глаза выдери — вместо зрения нечёткие и неясные, наплывающие друг на друга пятна. Пришла очередь осязания, руки переставали чувствовать то, к чему прикасались. Вскоре и сами руки, а за ними ноги и остальное тело переставали существовать. Только дикая, всё раздирающая головная боль. Внутри черепа во всю долбили кувалды, с усердием палача намериваясь расплющить голову в тоненькую лепёшку. Боль была такой, что хотелось выть, но он не мог выдавить ни звука. Вопль ужаса и боли так и не смог разродиться, застряв где-то в глубоко в горле. То, что навалилось на грудь, не давало ни вдохнуть, ни выдохнуть.

Что это? Смерть? Явилась, обнажив свою безобразную личину? А что потом, конец мучениям и покой от всех жизненных невзгод?

Нет уж. Просто так он сдаваться не собирался. Много, слишком много у него скопилось злости, чтоб поддаться вдруг возникшему зову, обещающему покой и забвение. Не все счета оплачены. Да и в забвение он не верил.

Он пытался бороться — выбраться из БТРа, куда-то убежать, отчаянно желая понять, что же это с ним сейчас происходит. Сознание угасало. Угасало медленно, как будто не торопясь, неумолимо. Среди всего хаоса мелькавших и тут же растворявшихся мыслей, промелькнула одна — что, возможно, его хотят убить именно таким вот способом. Ментальным воздействием, подобным тому, что зомбирует заключённых в лагере. Так ли это или не так? А если так? А если это так, смог же он в лагере противостоять этому самому воздействию! Значит…

Всё это промелькнуло в голове за пару секунд. Бесконечно долгих, впрочем, секунд. Масканин успел ухватиться за эту забрезжившую надеждой мысль, ощущая, как скопившаяся в душе злость вот-вот готова вырваться. Надо только указать ей направление. Именно злость вытеснила нараставший ужас и притупила раздиравшую голову боль. Благодаря ей, мыслеформы становились всё чётче и ярче. Максим отстранился от самого себя, остановил внутренний диалог, и с некоторым даже удивлением как со стороны теперь смотрел на собственный вскрытый череп, по которому, резвясь, лупили, видимые как нечто материальное, кувалды, а чьи-то окровавленные, судорожно дрожавшие от напряжения, пальцы стискивали его обнажённый трепещущий мозг. Теперь он знал, что делать. Дикий, буйствующий поток, в раз получивший свободу, смял бесновавшиеся кувалды, покатился дальше, сметая все препоны. Максим чётко видел чужие руки. Вцепился в них, давил, грыз зубами и, наконец, наверное, от страха и отчаяния, создал мыслеформу до жути едкой кислоты. Залил ей всё, что воспринимал как чужое.

Раздался жуткий, как будто не человеческий вопль, в котором боль переплелась с отголосом удивления. Вопль этот слышался отнюдь не ушами, а как если бы кто-то чужой провопил внутри черепа.

И сразу стало легче. Лёгкие сами судорожно вздохнули. По мере того, как отпускала дикая боль в голове, начало возвращаться и зрение.

Ещё толком не придя в себя, Масканин вспомнил о крепыше. И испугался. Человек рядом с ним хрипел и выл, конвульсивно дёргаясь, раздирая собственное лицо, искажённое демонической гримасой непереносимого ужаса и нестерпимых мук. Масканин бросился к нему, попытался разжать его пальцы, вот-вот готовые выцарапать глаза. Но ничего не выходило. Не переставая истошно выть, крепыш извивался и зарядил коленом Максиму в пах, на что, однако, тот и внимания почти не обратил. Теперь Максим попытался проделать то же, что спасло его самого, но как на зло, никакие мыслеформы не выходили. Никак не получалось сконцентрироваться.