Лев Правдин - Бухта Анфиса

• Название: Бухта Анфиса
• Автор: Лев Правдин
• Издательство: Пермское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1974

Это роман о наших современниках, живущих на Урале, о доброте человеческой. Большое место в книге отведено отношению к родной природе.

---

И тут ему пришло в голову, что солдаты эти не на-стоящие, потому что у них в руках вместо автоматов какие-то сверточки. А в сверточках что? Но сколько он ни присматривался, ничего не заметил. Здорово притворяются!

Тогда он решил их перехитрить: зажмурил глаза — пусть они подумают, что будто он ничего не видит, и перестанут притворяться солдатами, а потом он неожиданно откроет глаза и увидит, кто они на самом деле. Но эти, которые прикинулись солдатами, оказались хитрее, шагают как ни в чем не бывало. Ну, ясно — это волшебные солдаты.

Самый первый, который размахивал игрушечным флажком, неожиданно свернул в боковую улицу, и, конечно, все остальные за ним. И у всех такой вид, будто они и не замечают Леньку. Тогда и он притворился, что идет совсем в другую сторону, но как только последний солдат, тоже с флажком, скрылся за углом, Ленька кинулся за ним, а солдаты уже исчезли, не слыхать даже топота их сапог. Ленька обомлел, но ничуть не удивился. Понятно, какие это солдаты!..

Как бы подтверждая его прозорливость, на дорогу свалилась стайка драчливых воробьев. Они кинулись чуть ли не под самые ноги и такой затеяли скандал, что Ленька сразу понял, как ловко его обманули эти солдаты, превратившись в воробьев.

Он не знал, что теперь делать, но в это время из ближайших ворот вышла жирная серая кошка. Воробьев как ветром сдуло. Кошка посмотрела вверх и облизнулась. Потом она посмотрела на Леньку, прищурила желтые глаза и сказала:

— Мяу!..

Это значит: «Тебе тут чего надо?» Ленька сразу ее понял.

— Кис, кис! — ответил он, что значит: «Давай поиграем».

Кошка согласилась: подняв хвост трубой, она пошла навстречу. Кошки поднимают хвост, когда злятся или когда ласкаются. Сейчас злиться было не на что, значит, она к Леньке всей душой. Ленька присел и погладил ее. Она потерлась о его ноги и пошла по улице. Он последовал за ней и вдруг во дворе, откуда вышла кошка, увидел солдат. Они сидели на скамейках, положив свои сверточки на колени, разговаривали и смеялись. Некоторые курили. Двое стояли около голубого киоска и пили из больших толстых кружек.

У одного солдата из сапога торчал красный флажок. Ленька медленно подошел к нему.

— Вы солдаты или кто? — спросил он.

Тот, конечно, не ответил: притворился, будто не понял, и сам спросил:

— Откуда ты возник?

— Ниоткуда, — ответил Ленька, зная, что если скажешь правду, то всем приключениям конец.

— С луны свалился, — засмеялся солдат, разглядывая рыжего, замирающего от интереса и, видать, очень доверчивого мальчишку. — Пить хочешь?

Ленька вцепился в кружку с волшебным напитком, очень похожим на обыкновенный квас, и пил до тех пор, пока не отяжелел. Внезапно ему захотелось спать. Но он поборол себя, сказал спасибо и выбежал из ворот.

Дар природы

1

Андрей Фомич и в самом деле чуть не опоздал. Поезд неожиданно и очень близко от вокзала заиграл в мелколесье всеми своими огнями, когда Андрей Фомич только еще добрался до площади. Ну, тут, конечно, пришлось ему поднажать. Веселая перспектива ночевки на жестком диване в прокуренном и прохладном зале ожидания подгоняла его, придавая необыкновенную резвость. Известно, сколько стоит поезд на таких станциях, — полминуты, не больше. Вот уже притихло мягкое шмелиное гудение электровоза, вот зашипели тормоза, и не кончили они еще своего шипения, как дважды звякнул колокол. А вот уже и сирена пропела отход. Все.

Поезд тронулся, но Андрей Фомич успел поймать проплывавшие мимо него поручни. Громыхая сапогами, он ввалился в тамбур. Успел! Отдуваясь, вошел в пустой вагон, прикрывая глаза от ослепительного света. В вагоне все сияло: полированные планки диванчиков, многочисленные шляпки шурупов, захватанные ручки, пыльные стекла окон, и это многократное сверкание создавало впечатление ослепительного света, хотя матовые плафончики на потолке горели не очень ярко, вполнакала.

Андрей Фомич упал на диванчик и закурил.

Мимо открытых окон с грохотом и свистом проносились бесформенные тени деревьев и скал, мелькали синие просветы неба, как клочья разорванной стремительным поездом ночи.

Сейчас же появилась проводница в старой стеганке и в форменной фуражке. Отчаянно зевая, она оторвала от рулончика билет.

— Ты как сюда залетел? — спросила она.

— А что?

— Так вагон же детский. Матери и ребенка.

— Да ну?! А я смотрю: пусто.

— Потому и пусто, что наши пассажиры все спят давно. — Она снова зевнула. — Дай-ка и я закурю. Пойдем в тамбур, здесь нельзя.

— Так никого нет…

— Правила вон для чего-то повешаны.

Она закурила и ушла. Он послушно вышел в тамбур. Поезд, накреняясь, огибал горы, проносился по просекам и ущельям, каменные утесы то взлетали под самое небо, заслоняя звезды, то проваливались глубоко вниз, тогда поезд бежал почти бесшумно по гребню высокой насыпи и звезды спешили вслед за ним, как опаздывающие пассажиры. Или, как мысли, которые никогда не оставляют человека в одиночестве.

Последняя электричка по горнозаводской дороге пробегает свой путь за час двадцать. Требуется всего восемьдесят минут, чтобы перенестись из зеленого мира тишины с запахом нагретой солнцем хвои в пестрый и бодрый городской мир, где солнечный луч пахнет пылью, а тишины не бывает даже ночью. Всего восемьдесят минут!..

И вот где-то на тридцатой или сороковой минуте, когда поезд мягко притормозил прямо в лесу, этот тихий, зеленый мир снова напомнил о себе, как бы на прощание помахал рукой. Андрей Фомич выглянул из двери: ни огня, ни единого голоса. Вагонные ступеньки бесприютно свисают над темной пропастью. На свет из окон, из глубокой черной темноты, дружески тянутся мохнатые хвойные лапы, и, как тихие, бестрепетные костры, зажженные в тайге, вспыхнули желтые и красные кроны берез и осин.

«Это как подарок мне, — подумал Андрей Фомич, — прощальный привет». Подумал и усмехнулся: откуда такое на него свалилось, нежность эта, лирика! Подарок? Надо же! И потом он не раз вспоминал и эту минутную ночную остановку в тайге, и непонятно откуда взявшиеся мысли о подарке, и сам подарок. Вспоминал не раз с изумлением и благодарностью.

2

Как только поезд остановился и внезапно притих на одну лишь минуту, Андрей Фомич услыхал задыхающийся, отчаянный голос:

— Ну, вы там, да помогите же!..

Какая-то девчонка изо всех сил старалась поднять сонного мальчика. Она уже посадила его на подножку, но, чтобы просунуть его в тамбур, ей самой надо взобраться хотя бы на нижнюю ступеньку. Сделать это она никак не могла. Мальчик все время валился ей на руки, она снова поднимала его и уже дошла до полного отчаяния, потому что ничего у нее не получалось, а поезд вот-вот должен тронуться.

— Да вы что же? — кричала она. — Вы что же!..

Все получилось так неожиданно, что Андрей Фомич не сразу догадался, чего от него хотят, а когда сообразил, то поезд уже тронулся. Он подхватил ребенка, свободной рукой поймал девчонку за руки и уже волоком втащил ее на верхнюю ступеньку. Она упала на пол, потом поднялась, бессильно прислонилась к двери. Теперь он увидел, что это не девчонка, а вполне взрослая девушка, может быть, даже женщина. Только вряд ли этот мальчишка может быть ее ребенком: ему не меньше пяти лет, а ей вряд ли набежит двадцать. Впрочем, Андрей Фомич слабо разбирался в этих делах.

Он стоял и растерянно улыбался, а мальчишка уже крепко спал, уткнувшись головой в плечо, и от него шло нежное тепло, как от реки, нагретой солнцем. А девушка сидела на полу, у двери, и все никак не могла успокоить судорожного дыхания и отделаться от страха, который только что ей пришлось пережить.

— Стоит, как идол, — плачущим голосом протянула она, бессильно закидывая голову. У нее были румяные, полные щеки, чем-то испачканные и мокрые от слез. — Как идол, стоит, смотрит. А если бы я осталась? Ох, да он еще смеется!

Она вскочила, схватила ребенка и убежала в вагон. Сквозь стеклянную дверь Андрей Фомич видел, как она положила мальчишку на жесткий диванчик и растерянно оглянулась: на ней ничего не было, кроме платья из синей фланели, и не было даже платка, чтобы укрыть ребенка. Он зябко покрутился на холодном скользком диванчике и, подтянув ноги к самому подбородку, замер. А она все стояла и оглядывалась, хотя не могла не видеть, что в этом безнадежно пустом, сверкающем вагоне никто ей не поможет, кроме того самого «идола», который растерянно выглядывает из тамбура и который один раз уже помог ей.

Но он сам обо всем догадался, вошел в вагон и снял стеганку:

— На, укрой.

— Намучилась я с ним, — всхлипнула девушка и стала укрывать мальчишку.

— Чего ж теперь плакать-то? — сказал Андрей Фомич, подумав, что у девушки, которая одна ночью куда-то бежит с ребенком, как раз, наверное, есть от чего удариться в слезы. Но что делать и какими словами утешить ее, он не знал. Он только смотрел на ее вздрагивающие плечи, на ее полные, крупные руки, которыми она то вытирала глаза, то зажимала себе рот и нос, чтобы заглушить рыдания, и жалел ее.