Андрей Лях - Реквием по пилоту

• Название: Реквием по пилоту
• Автор: Андрей Лях
• Издательство: Армада: Альфа-книга
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2000
• ISBN: 5-93556-011-9

Главный герой романа Андрея Ляха — Эрлен Терра-Эттин — довольно необычный человек. Его отец — инопланетянин, а воспитатель — человек-робот. По профессии Эрлен — пилот, и ему предстоит участвовать в соревнованиях на звание чемпиона Летной ассоциации. Во время соревнований в Эрлена вселяется дух маршала Кромвеля. Довольно странные получились соревнования…

---

На Вертипорохе был новый комбинезон, и даже на бороде его заметны явные следы расчески.

— Экипаж! — сказал Кромвель начальственным голосом. — Слушай мою команду. Все предыдущие распоряжения отменяются. Пилоту разрешается сжечь машину, запороть, не думать о страховке, вытворять в воздухе все, что вздумается, если только это будет доставлять ему удовольствие. Никаких ограничений, единственное пожелание — выиграть этап. Только пожелание. Механик, время.

— Девять двадцать три.

— Пора. Облачаемся.

В десять утра в Ванденберге уже было жарко. Море людской толпы окружало летное поле, и над разогретым бетоном, в воздухе, сотрясаемом радиокомментариями, тоже царила невероятная толчея. Проносились парадным строем модели предыдущих лет, этажом ниже рисовали разноцветные дымные хвосты моторные дельтапланы, еще ближе к земле демонстрировали свое искусство расписанные рекламой параглайдеры.

А на девяти взлетных кругах, оранжевых и белых концентрических окружностях, влитых в покрытие, стояли девять самолетов последнего, суперкрейсерского класса — тяжеловесы, рассчитанные на планеты со сверхвысокой атмосферной активностью, — два «локхида-фантома», вишневый «Кранфилд А-177», серебристый с черным «Боинг», коричневый с полосами испано-английский «Матадор», пятнистый, как ягуар, «Викинг», снежно-белый «Окинава», зеленый тупорылый «Москито» и серо-голубой, самоуверенно-горбатый «Милан». Под брюхом его, с полным презрением к предстоящим парламентским дебатам, нагло выставляли себя торпеды топливных кассет; на трапециевидных консолях были вызывающе оставлены пилоны с инструктивной разметкой и непристойно обнаженными разъемами пусковой электроники, которая должна была удивительным образом совпасть с независимо от Бэклерхорста где-то сделанными ракетами.

Согласно «Интеллидженсеру», основная борьба обещала развернуться между чемпионом мира Эдгаром Баженовым на «Викинге» и Такэдой Сингэном на «Окинаве». На предыдущем этапе мастеровитый японец неожиданно близко подобрался к чемпиону, и теперь многие ожидали, что Баженов примется энергично наверстывать упущенное во славу датского авиастроения и в честь памяти легендарного короля пилотов.

Как заяц в сундуке, а селезень в зайце, так в двух шагах от Эдгара в кресле-скафандре «Милана», погруженном в вязкую амортизационную толщу, лежал Эрликон, а в нем пристроился и сам легендарный маршал. В эту минуту Кромвель не ломал комедию, в душе его — Эрлен ясно слышал — звучала неопределенная, но торжественная мелодия; маршал готов был не уступать до последнего и шел на турнир, как на бой; открывалось: нет, не был Дж. Дж. лишь живым воплощением зубоскальства да насмешки над всем белым светом, была в его натуре и иная, азартная сторона, жадная к борьбе и успеху.

— Тридцать четвертый, как слышите меня? Двухминутная готовность.

— Я тридцать четвертый, слышу вас хорошо, двухминутная готовность.

Рука Эрлена в сенсорной перчатке пробежала по тумблерам. Системы контроля: зажигание, гироскопы, локация, зажигание, тяги.

— Тридцать четвертый, разрешаю запуск двигателей.

— Вас понял, запуск двигателей.

— Тридцать четвертый, разрешаю занять стартовую позицию.

— Вас понял, стратовую позицию.

Дыша невидимым пока еще жаром, «Милан» медленно всплыл над стартовым кругом и завис, едва заметно покачиваясь. На экранах заднего обзора фигура Вертипороха ушла вниз, механик отступил, поднимая два больших пальца, потом повернулся и побежал к аэродромной бронированной галерее.

— Всем на старте! — завыл металлический голос. — Даю отсчет! Внимание, отсчет!

Вот оно. В груди у Эрликона привычно дрогнуло, но тотчас же все исчезло — мозг и нервы заполнил Кромвель. Пришло великолепное спокойствие, и пропала всякая отчужденность между его живым существом и машиной, энергия самолета стала его энергией, и его воля сделала многотонную махину послушной, как пластмассовую учебную модель; некое сожаление мелькнуло и отлетело; десять, сказал неживой голос. Дж. Дж. включил запись. Девять. Черный ручеек пленки потек через головки. Восемь. Шорох, первые аккорды. Семь, шесть, пять. Элтон Джон в полумраке сцены, за роялем, повернулся к микрофону. Четыре. Свечи льют на клавиши свой неверный свет, фитили еще не обгорели. Три. Сейчас вступит бас-гитара. Два. Один. Ноль. Старт!

Что тут произошло, Эрлен понял много позднее, его задвинутое в угол сознание убийственно не поспевало за той коловертью, которую закрутил Кромвель. Элтон Джон хватил вроде бы что-то несусветное, земля ухнула вниз и, словно коршун раскинув крылья, трижды обернулась вокруг; пронеслись какие-то желтые дымы; как взбесившиеся часовые стрелки, провернулись тени на приборных шкалах, и вновь распахнулась неоглядная синева.

Случилось вот что. Без всякого разгона, прямо со старта, врубив суперфорсаж и сжигая совершенно неоправданное количество горючего, Кромвель дал одновременно основную, боковую тяги и крутанул известную «кромвелевскую спираль сокращения», изредка выполняемую некоторыми отчаянными головами, не боящимися развалить свою машину в воздухе и задеть кого-нибудь, не к месту оказавшегося. Но ни одному нормальному человеку не могло бы прийти в голову проделать этот трюк в тесноте комплексного старта.

Будто рехнувшаяся ведьма в ступе, пронесся перед не разомкнутым еще строем самолетов безжалостный «Милан». Отвернуть не успел никто. Двадцатиметровый форсажный факел, рвущийся из сопел, огненной метлой прошелся по антеннам, кабинам, тестерным пазам; чуткая аппаратура ослепла, оглохла, сгорела, скрутилась, как лист. Три машины — оба «фантома» и «Матадор» — немедленно сели на аварийном автопилоте; многообещающий Такэда, потеряв ориентацию, свернул с трассы синтоистским богам ведомо куда и был посажен наземной контрольной службой. А в это время электронный мозг, судья соревнований, зажег на табло против номера тридцать четвертого число 99 — максимальные очки за данную фигуру — техническая безупречность плюс особый артистизм исполнения. Увы, ни в каких правилах не оговаривалось, на каком участке полигона пилот имеет право совершать программные эволюции. Дж. Дж. не зря выучил наизусть весь кодекс летных законов и все прецеденты за последние пятьдесят лет.

Тем временем уцелевшие пять машин, выстроившись одна за другой, с ревом буравили стимфальские небеса. Первым, как и предполагалось, шел Баженов на сильно закопченном, но невредимом «Викинге», за ним — питомец «боинга», следом — Кромвель, потерявший таки время на своих хулиганских выходках, дальше — обугленный, как картофелина, «Москито» и последним — ушедший с трассы в нижний эшелон и все не решающийся сесть «Кранфилд».

Но дело было неладно. Едва Кромвель выпустил Эрликона из наркотических объятий, как у парня потемнело в глазах и прервалось дыхание. Мерзкими струями по коже тек пот, адски ломило левый висок, легкие, кажется, отрывались от плевры, и каждый вздох дергал сердце, словно клещами. Дж. Дж., придержав руку Эрлена, только успел выровнять машину.

— Джон, я тебя не вытяну, — прохрипел Эрлен. Кромвель молчал: такого поворота событий он не предвидел. Проклятая разница в реакциях дала себя знать слишком рано.

— Держи горизонталь сам, — вымолвил он наконец, — береги силы. Прибавь оборотов. Еще, еще. Крен до пятнадцати. Прижмись к «боингу», не бойся выхлопа. Фильтры опусти.

Земли не было, она осталась где-то в другом мире. Слева, сияя, встали неведомо откуда горы облаков, позади широким шлейфом расходился инверсионный след, много ниже висел злосчастный «Москито», солнце сверкало на полусфере кабины.

— Отдай левую ногу, — приказал Кромвель, — прибирай ручку. Бери ближе. Я сказал — ближе! Держись, сейчас включаюсь.

Оба понимали без слов: резерв скорости у «боинга» выше, и на прямой он без труда уйдет. Тот, другой пилот, тоже прекрасно знал это. Он не был ни новичком, ни теленком, и, когда у него за плечом вырос зловещий горбатый силуэт, летчик вполне закономерно предположил, что его хотят обойти на стандартной «змейке»; помня о превосходстве своего планера и имея в запасе не менее восьмидесяти секунд до начала фигуры, он позволил себе не спешить и лишь наклонил машину вправо, готовясь перехватить соперника на обгоне.

Дж. Дж. страшно оскалился, наблюдая эти маневры, взгляд его светился безумной радостью. «Не стрелять», — скомандовал он шепотом неизвестно кому, но Эрликону в его горячке померещилось, что вокруг — справа, слева, снизу, сверху — летят на изувеченных машинах все мертвые пилоты второй мировой войны и лишь ждут команды своего маршала, досадуя на то, что он не отдает вожделенного приказа.

Все свершилось мгновенно. Самолет вновь с чарующей легкостью отдался в руки Эрлена, боль и муть в голове растворились без остатка, запели боковые тяги, облачные громады заплясали джигу под хор Сая Оливера. «боинг» появился почему-то в экранах заднего вида, солнце пролетело через кабину, и Эрлен был потрясен удивительным фактом: «Милан» шел на обгон, встав вертикально, как лошадь на дыбы, и совершает эволюции, и удерживает ход. Без единой мысли проскользнуло дикарское, безграничное восхищение тем, кто может сделать такое, а дальше «боинг» окутался голубым дымком, и обшивка на нем как будто закипела. Загудел контрольный зуммер, Кромвель вошел в «бочку», начав ее с двойного переворота, а «боинг», благодаря роковому превосходству в скорости прошедший под выхлопами всех «миланских» тяг, словно кабан под паяльной лампой, полностью лишился приборного контроля, тщетно задействовал регенерацию — упустил режим и, отброшенный реактивным потоком, покинул дистанцию.