Дмитрий Быков - Статьи из газеты «Известия»

• Название: Статьи из газеты «Известия»
• Автор: Дмитрий Быков
• Жанр: Культурология

---

Утешает, однако, то, что следующему поколению достанется осваивать и осмысливать тему «оттепели» и увлекательнейшего советского шестидесятничества. И тогда трифоновский метод пригодится ― ибо ТАКОЙ историей поверять современность уже можно. Тогда мы перечитаем Трифонова новыми глазами и дождемся тех его последователей, которые снова заставят мир говорить о великом русском романе.

27 августа 2010 года

Интервью с кардиналом

425 лет назад, 9 сентября 1585 года, во Франции родился ее фактический правитель с 1624 по 1642 год, прозванный «Красным кардиналом», поскольку серым он никогда и не был: серый — тот, кто правит в тени, а Арман-Жан дю Плесси де Ришелье, богослов, писатель и первый министр при Людовике XIII, как вышел из нее с легкой руки королевы-матери, так и оставался на виду у всей Европы до самой своей смерти, которую он встретил в полном сознании и с большим достоинством. Королева-мать каялась потом, что извлекла его из авиньонской ссылки, да поздно. Оппозиция ежегодно провозглашала, что уж на этот-то раз Ришелье падет, и 10 ноября 1631 года вроде бы достигла своего — король поклялся отправить его в отставку; но Ришелье добился аудиенции, и положение его упрочилось, а оппозиция разъехалась по ссылкам. С тех пор 10 ноября во Франции называется «Днем одураченных».

Недавно мне случилось в Париже выпивать с французскими коллегами. Дебатировался вопрос — с кем из великих деятелей прошлого хорошо бы сделать интервью. Будучи воспитан на «Трех мушкетерах», я романтически предположил, что вот уж с кардиналом Ришелье могло бы получиться феерическое общение.

— Как же! — воскликнул французский коллега. — Так он и сказал бы вам что-нибудь.

— Быть не может, — возразил я. — Мы с отечественными властями общаемся — и то умудряемся что-то выспросить.

В ту же ночь мне приснился удивительный сон — интервью с кардиналом Ришелье. Почему-то я разговаривал с ним в карете, причем на козлах правил он, как простой кучер. Вероятно, этим он хотел показать, кто в действительности правит всем во Франции, включая лошадей.

— Ваше преосвященство, — сказал я любезно, — спасибо, что подвезли.

— Ничего-ничего, — отвечал он рассеянно, — это я так отдыхаю…

— Вся Европа, — робко начал я, — говорит о том, что вы рветесь к политической власти…

— Утомила уже эта болтовня! — воскликнул кардинал. — По-моему, Луи отлично справляется… Я всегда могу к нему зайти, если что. Мы встречаемся в Королевском совете.

— Но говорят, что все в стране решаете вы…

— Ну что за чушь! — обиделся он. — Это говорят английские агенты. Он просыпается сам? Сам. Умывается сам? Сам. Завтракать я ему мешаю? С Анной Австрийской он тоже сам справляется. Мне это не нужно, моя супруга — церковь. Еще какие-то мушкетеры у него есть — Атос, Портос, Арамис… язык сломаешь. Я разве против? Пусть играется. Но вбивать клин-то зачем? Король мне не мешает. Не вижу я особенных проблем.

— А вот д'Артаньян видит, — сказал я полушепотом, в надежде, что он не расслышит.

— Д'Артаньян? — переспросил он. — Не знаю о таком. «Графа Монте-Кристо» читал, «Королеву Марго» читал, а этого как зовут, простите?

— Но вы с ним говорили…

— Ах, да мало ли с кем я говорю! И каждый уверен: все дураки, а я д'Артаньян! Французским языком сказано: дуэли запрещены. Кто будет драться — будет получать дубиной по башке. Не согласен? Запрись дома и не соглашайся там сколько влезет. La massue sur la tete! (Дубиной да по башке! — фр.), — повторил он по-французски с особенным смаком.

— Но д'Артаньяном протест не ограничивается, — залепетал я. — Гугеноты утверждают, что нарушаются их конституционные права…

— Какие права? — насторожился он.

— А как же, — напомнил я, — Нантский эдикт 1598 года, данный покойным Генрихом IV… Свобода совести и богослужения… Разве это не документ прямого действия?

— Эва что вспомнили! — сказал он недовольно, нахлестывая лошадей. — Сами же сказали: покойным. Жил-был Анри Четвертый, он славный был король, любил вино до черта, но трезв бывал порой… Порой бывал, порой не бывал. Государство при нем сами помните в какое состояние пришло. Суверенитет пошатнулся. Кому было хорошо? Олигархам. Герцогу Сюлли, придворному болтуну Лаффема… Вы, может, олигарх? Нет? А то можно и la massue sur la tete, — и он улыбнулся чему-то своему.

— А ведь он вас любил, — прошептал я горько. — Он называл вас «мой кардинал».

— Так и я его любил! — воскликнул он. — Я ему многим обязан. Если б кто-нибудь его жизнеописание написал, я бы охотно дал предисловие. Но поймите: время другое. Вот ты, допустим, гугенот, молись как хочешь. Но где написано, что можно англичанам помогать? А они полезли. И тогда извините. Тогда будет Ла-Рошель. Жестоко? Да. Пятнадцать тысяч от голода? Нет. Четырнадцать — да. Боятся? Пусть боятся. Я не комитет помощи голодающим.

— Позвольте, — не согласился я. — Карл I Английский все время говорит о перезагрузке. Может, пора того… ослабить конфронтацию?

— Говорит-то он говорит, — неохотно признал первый министр. — Я допускаю даже, что он искренне хочет… Он даже вон женился на Луевой сестре, Генриетте-Марии… Но говорить — одно, а какие действия мы видим? Бекингем этот вообще… — Он сплюнул. — На море конфликты всякие… Нет, моя антигабсбургская речь не теряет актуальности. Я вообще, — заметил он мечтательно, — не вижу особенных ошибок.

— И преемника вы сами назначили, — не отставал я. — Мазарини. А разве это принято?

— Слушайте, — рассердился он. — Кого мне было назначать — д'Артаньяна? Мазарини нормальный мужик. Нам надо было, не теряя стабильности, перевалить через неурожайный 1642 год. Если вы хотите расшатывать — может, вы сами гугенот?

— Правильно, правильно, — буркнул я. — У нас в стране на каждый лье по сто шпионов Ришелье…

— Это Ряшенцев, — отмахнулся он, — что он понимает? Он при мне не жил. А вот Корнель жил, и ему все нравилось. Я его академиком сделал, за пьесы про то, что суверенитет выше любви…

— Но если все так благостно, — заметил я почтительно, — может, вы смягчились бы относительно своих недавних врагов? Взять хоть Анри II, герцога Монморанси…

— А что с ним случилось? — быстро спросил он.

— Его приговорили к смерти.

— Так он, наверное, сделал что-нибудь?

— Он предоставил убежище вашему противнику Гастону Орлеанскому.

— Да? Интересно, — протянул Ришелье. — Но это же не ко мне. Я по церковным делам все больше. Это судебная власть. Вы же не хотите, чтобы я вмешивался? И потом, чего это он, правда, убежище… Если бежит — значит, совесть нечиста.

— Кстати о совести, — заторопился я, видя, что мы почти приехали. — Вот тут говорят, что именно ваше правление ознаменовалось разгулом коррупции…

— Друг мой! — рассмеялся он. — А где ее сейчас нету, коррупции? В Англии, может? В Испании? В Священной Римской империи? Вы историю Средних веков читали вообще-то? Это времена сейчас такие — средние и ниже.

— Но я не верю, что в Штатах воруют так же! — воскликнул я пылко.

— Правильно, — кивнул кардинал. — В Штатах не воруют. А знаете почему? — Он подмигнул и расхохотался. — Потому что их еще нету!

— Неужели все это навсегда? — спросил я скорей его, чем себя. — Будет ведь и…

— Лет через 150, не раньше, — откликнулся он. Положительно, этот человек читал мысли. Впрочем, чего не бывает во сне.

— Благодарю за беседу, ваше преосвященство, — сказал я, вылезая из кареты. — Жаль, что эпоха измельчала и таких политиков, как вы, больше нет. Боюсь, что сегодня в Европе уже нельзя править вашими методами — ни людьми, ни даже лошадьми.

— Серьезно? — заинтересовался он. — Интересно, почему же?

— Демократия, — пожал плечами я. — Свободные выборы.

Он улыбнулся, потом усмехнулся, а потом — впервые за весь разговор — захохотал в голос, и в унисон ему заржали лошади, которым все это, включая кнут, очень нравилось.

Это ржание, когда я проснулся, долго еще раздавалось у меня в ушах.

3 сентября 2010 года

Уход как жест

О двадцать третьей московской книжной выставке — главном книжном, а по мне, так и литературном событии года — каждый посетитель составит мнение соответственно темпераменту: одни увидят упадок, другие расцвет, одни не увидели достойных новинок, другие скупали их чемоданами, одни ходили посмотреть на живого Владимира Соловьева, другие — на живого Андрея Макаревича, а третьи — на стенд Белоруссии (почетного гостя ярмарки; поистине своевременное решение на фоне ссоры с Лукашенко в верхах). Можно спорить о том, почему российские прозаики почти не пишут о современности, а если пишут, то фантастику. Хотя как раз с фантастикой в этот раз туговато — ее заедает серийность: «Метро» или «Сталкер» — миры с заранее заданными декорациями, и создать оригинальный шедевр в этих рамках проблематично. Что до меня, я отметил бы очередной прорыв жанра non-fiction. Двумя главными книгами, представленными на ММКВЯ, мне представляются «Бегство из рая» Павла Басинского (АСТ) и «Ельцин» Бориса Минаева в серии ЖЗЛ («Молодая гвардия»). Впрочем, именно с ними связаны два самых громких события ярмарки: исследование об уходе Толстого стало «Книгой года», а на презентации «Ельцина» на стенде «Молодой гвардии» побывал Владимир Путин, автор предисловия к первому фундаментальному жизнеописанию президента.