Дмитрий Быков - Статьи из журнала «Крестьянка»

• Название: Статьи из журнала «Крестьянка»
• Автор: Дмитрий Быков
• Жанр: Публицистика

---

Честно говоря, подозреваю, что рассказывала она не сказки из «Тысячи и одной ночи», которые таким способом просто нанизали на один сюжетный шампур, а подробно объясняла царю Шахрияру, насколько он во всех отношениях прекрасен. Только такую информацию способен воспринимать на протяжении тысячи и одной ночи менеджер высшего звена, особенно восточный. Это не надоедает никогда, в отличие от похождений, допустим, Синдбада. И в смысле комплиментов трудящаяся женщина Востока в самом деле неистощима — вы непремен- но узнаете от нее, как вы умны, тонки, никем не поняты, как у вас прекрасно это получается, как вы превосходите всех, кто занимался этим с нею до вас, и всех, кто вообще занимался этим когда-либо, и всех, кто еще займется. Ей нравится в вас решительно все: живот (если есть живот), торчащие ребра (если торчат), борода (символ традиционализма), усы (приятно щекочут), гладкие щеки (не колются), ей нравятся ваши маленькие добрые глазки или распахнутые трагические глазищи, ваши лобзания — умелые (знак опытности) или неумелые (знак чистоты); ей нравится, что вы так молчаливы, говорливы, образованны, дики, хвастливы, скромны. Ее устраивает решительно все, и ваша мужская сила становится практически неистощима в этом потоке косхалвы. Особенно — если учесть, что трудящаяся женщина Востока, как правило, хороша собой.

У нее страстные глаза — чаще всего карие. Кто-то скажет «коровьи» — и будет дурак. Это называется «око с поволокой». Она ими моргает. Иногда они наполняются слезами, а уста, подобные лепесткам розы, при этом приоткрываются. У нее тяжелая грудь, широкие бедра, живот, которым при случае можно станцевать танец живота (как заметил недавно историк моды Александр Васильев, идеальным животом для этого танца является такой, чтобы в пупок помещалась унция розового масла — это немало, скажу я вам). Женщина Востока крупна, медлительна, сладострастна, покорна.

Она феноменально готовит — знает от прабабушки уникальные рецепты, хранит в специальном шкафчике набор пряностей, стремительно накрывает на стол, принимает любое количество гостей и всех их может накормить на тысячу рублей. Готовит плов с тысячью сложных примочек. Маринует шашлык ускоренным методом (но жарить доверяет только вам, вовремя умея подчеркнуть свою слабость).

На мужские прерогативы вообще не посягает: машину водит, но делать этого не любит, неустанно нахваливая именно вашу манеру рулить. Дома всегда идеальная чистота, дети расчесаны, высморканы, усажены за пазл или книгу. На всем салфеточки. Холодильник полон, на столе ваза с хурмой и гранатами, сама свежа… Постель… О, постель — отдельная тема. Стоны начинаются задолго до того, как вы кончите, и даже до того, как начнете. Исполнение малейших прихотей, готовность к экспериментам, многолетний опыт (тоже наверняка от прабабушки) в сочетании с девической стыдливостью. Как сказано у Пушкина, «и делишь наконец мой пламень поневоле» — в том смысле, что никаких тебе вакханских взвизгов, подгоняний пятками в бока, воплей «Ещщщооо!». Максимум — тихое, деликатное постанывание в нужный момент, чтобы ничем не отвлекать вас от главного дела, требующего тишины и сосредоточенности. Никто так не умеет сочетать разнузданность и кротость, прохладу и жар — только в садах мусульманского рая можно увидеть подобное: там среди пламенеющего зноя таится в листьях прохладная слива… или скорее груша, имея в виду форму… В общем, только таким слогом и можно говорить о трудящейся женщине Востока, сладкой и вязкой, как классическая арабская сказка или проза Орхана Памука, большого любителя турецких сладостей. «О, где она! — воскликнете вы. — О, дайте мне ее, покажите портрет, укажите адрес, приведите мне эту Шахерезаду, Зульфию, Гюльчатай, и я никогда не отвлекусь на корыстных дочерей Запада, развратных дочерей Юга, угрюмых дочерей Севера! Поместите меня в этот Эдем, где сам собою готовится плов, стираются носки, крахмалятся скатерти, где каждое мое слово ловят с открытым ртом, где клянутся мне в любви с первого взгляда, где ничего не делают без моего совета, где я могу заявиться с работы хоть пьяным, хоть злобным, хоть пахнущим чужими духами — и всем моим грехам найдут оправдание, какого я и сам не выдумаю! Дайте, дайте мне ее сюда — и я сложу к ее ногам весь свой наличный капитал: изверившуюся душу, измученную печень и капитально подорванное либидо».

Но не спешите, мой доверчивый друг. Не повторяйте репризы «Восток — дело тонкое». Восток — дело толстое, вязкое, липкое. Вы не скоро выпутаетесь оттуда, если выпутаетесь вообще. Однажды мы с первой женой — остроумная девушка, до сих пор дружим, — пошли в Ялте в ресторан «Восток», где в меню не было решительно ничего восточного: сплошная какая-то яичница и салат из кальмаров. Помнится, я спросил: «Надька, почему, по-твоему, Восток?». А она ответила: «Ну как же… Обслуживают с восточной медлительностью и восточным же деспотизмом».

Помните, что Восток — это прежде всего деспотия. Или даже скажем так: есть такой тип поклонников высокого искусства, который готов носить вас на руках — ровно до тех пор, пока вы соответствуете его представлениям об этом высоком искусстве. Но стоит вам что-нибудь сделать так, как вы хотите, на миллиметр выскочить из намеченных для вас пределов, как от вас с презрением отворачиваются, на вас плюют, вас запихивают обратно в рамки. Классическим образцом такого отношения к любимому творцу служит медсестра из кинговского романа «Мизери», за каковую роль Кэти Бейтс в 1991 году огребла «Оскара». Она там, кстати, и внешне похожа на женщину Востока: длинные, черные как смоль волосы, тяжеловатый подбородок, фигура кариатиды. Собственно, психоз ее заключался только в одном: она ничего не могла любить просто так. Ей надо было присвоить. И женщина Востока будет делать для вас все возможное и невозможное — при единственном условии, что вы принадлежите ей целиком. Можете даже изменять — это неважно. Важна зависимость. Чтобы из любого другого дома вас тянуло к ней, в ее квартиру, где на всем салфеточки и пряности в шкафчике. Чтобы вы отовсюду возвращались к ней, ненасытной паучихе своих молодых грез. Бойтесь ваших желаний, они осуществляются: вот вам мечта любого мужчины, которая всегда хочет, всегда стонет, всегда кормит… и никогда никуда не отпускает. А почуяв независимость хоть в чем-то — немедленно превратит вашу жизнь в ад, как Шарлотта Гейз, классическая восточная женщина с Запада, недолгая спутница Гумберта.

Она будет переворачивать ваши бумаги, просматривать ваши эсэмэски, звонить на службу и страстно дышать в трубку. Если вы женаты — она будет караулить вас в подъезде и резать себе вены на лестничной клетке. Если холосты — она переедет к вам со всеми салфеточками и пряностями, и ваш чудесно преобразившийся, отмытый, сверкающий дом через неделю станет вам невыносим, ибо она будет везде. Женщина Востока занимает весь предоставленный ей объем, не оставляя вам ни единого кубического сантиметра для личных занятий и левых симпатий. Ваши друзья, которых она встречала с распростертыми объятиями и пловом на двадцать персон, скоро покажутся ей надоедливыми, шумными, слишком низменными для такого тонкого человека, как вы. Она начнет невзначай капать вам на мозги, рассказывая, как они вас недостойны, — и скоро умудрится-таки вбить между вами клин. Она поделится с вами десятками ужасных подробностей обо всех, кого вы любите. Если вы курите, она вас аккуратно отвадит. Если пьете — ладно: алкоголь расслабляет волю, а ей только того и надо. Она сделает для вас все и больше, чем все, — при единственном условии: вы должны будете превратиться в ее куклу, мягкую игрушку, ее вечного ребенка, которого можно усаживать за пазл и высмаркивать каждые полчаса. И примерно через месяц такой жизни вы поймете, что надо делать ноги… а делать-то уже почти нечего!

Потому что вы привыкли к яствам и отяжелели. Вы уже верите в свою гениальность и не можете общаться с теми, кто спорит, а не смотрит вам в рот большими коровьими, да, коровьими глазами! Вы привыкли к чистоте, к скатертям, к тому, что все делается само — ибо на Востоке история свелась в точку. Ее там нет. Как поет Михаил Щербаков: «Там и только там мыслитель волен наяву постигнуть вечность. Ибо не умрет вовеки то, что не рождалось никогда».

Да, мой доверчивый друг! История Запада — спираль, история России — круг, история Востока — точка. Точка наивысшей полноты, конечно, предельного зверства и запредельной сладости. Но развития там нет, или, по крайней мере, оно осуществляется в недоступных нашему восприятию тонких сферах. Жизнь Востока традиционна в любой мелочи, и шаг вправо, влево, вперед и даже назад приравнивается к посягательству на святыню. Жизнь с женщиной Запада, хороша она или плоха, — всегда история, приключения, эволюция. Женщина Запада может разлюбить, и ничего страшного — ведь это тоже часть жизни, столь же естественная, как смерть. Жить и бояться умереть — все равно что трахаться и бояться кончить, тысячу раз простите меня за это уподобление. Женщина Востока может кончать хоть десять раз за ночь, но это не придаст вашим отношениям фабулы. Вы провалитесь в дурную рахат-лукумную бесконечность, которая незаметно обессилит вас и лишит того главного, для чего существует любовь: вы не проживете отдельную жизнь. Или, точнее, эта жизнь сведется к одному бесконечному мгновению, приторному, как роза Шираза, и столь же неподвижному.