Дмитрий Быков - Статьи из журнала «Эхо планеты»

• Название: Статьи из журнала «Эхо планеты»
• Автор: Дмитрий Быков
• Жанр: Поэзия

Политическая и литературная публицистика Дм. Быкова в журнале «Эхо планеты» с 2009 по апрель 2011 г.

---

Поэтому бессмысленно спрашивать, что было бы сейчас с Высоцким. Что было бы с мамонтами после ледникового периода? Немыслимы они в новых обстоятельствах, мир их вытеснил. Вопрос, впрочем, некорректен ещё и потому, что само присутствие Высоцкого ― и других людей его поколения ― могло остановить коллапс системы или по крайней мере скорректировать его сценарий.

Лично я думаю, что последний поворот был пройден Советским Союзом в 1962 году, когда Хрущёв, цепляясь за власть, решительно отказался от реформ, расстрелял новочеркасскую мирную демонстрацию и поссорился с интеллигенцией. Может, в шестьдесят втором году у власти были ещё рычаги, чтобы реально изменить положение сверху. Шестьдесят восьмой в этом смысле уже мало что решал. Но в семьдесят третьем запахло разрядкой и конвергенцией и в мирный переход к половинчатому, но всё-таки легальному капитализму поверил даже Сахаров. В конце семидесятых на доске стояла чрезвычайно сложная комбинация, всё могло развиваться по китайскому сценарию, а могло ― по более жёсткому и всё-таки не ведущему к распаду СССР; почти вслух обсуждались варианты либерализации ― казалось, что достаточно «сказать правду», легализовать Высоцкого, напечатать Солженицына…

Но как раз в 1979–1980 годах система в очередной раз упустила шанс ― на этот раз уж точно последний ― переформатироваться мирным путём. Отказ от конвергенции, новый виток конфронтации, Афган, Андропов, южнокорейский лайнер… короче, в 1980 году тут уже не было никакого сценария, кроме распада, разрыва по всем швам, и жертвой этого последнего советского заморозка стал Высоцкий. Не один ― в жутковатое и призрачное пятилетие 1980–1985 уезжали, спивались и кончали с собой все, ради кого стоило терпеть Советский Союз. Все уже всё понимали. Фарисейство становилось неприличным, нестерпимым, но, как показала перестройка,― назвать всё вслух значило уже не спасти, но погубить. Есть болезни, при которых правдотерапия выручит, а есть такие состояния, когда больной уже слишком слаб и может слушать только Аллу Пугачёву.

Не думаю, что Высоцкий умер от естественных причин. Его последние годы прошли в бессмысленных попытках пробить лёд, он жёг свечу с двух сторон, стратегия его была откровенно самоубийственна. Елена Иваницкая в одной из лучших статей о Высоцком ― «Первый ученик», имея в виду ученичество Высоцкого у советской романтической традиции,― сказала жёстко и честно: чувствуя недостаток дарования для полноценного следования высшим образцам, Высоцкий добирал энергетику за счёт биографии, так что его авторский миф строился на самоуничтожении. Спасать его было бессмысленно. От самоубийства такая стратегия отличается только тем, что рассчитана на годы.

Впрочем, попробуем вообразить невообразимое и допустим, что в этом случае саморазрушение оказалось не фатально. Каковы были варианты? Думаю, что Высоцкий повторил бы путь большинства шестидесятников: эйфория ― разочарование ― поиски индивидуального совершенства. Пока большинство наиболее знаменитых ровесников Высоцкого шествуют именно этим путём, если только не впадают в маразм на почве алкоголизма или самообожания.

Есть версия ― её разделяет подавляющее большинство исследователей,― что Высоцкий не ограничился бы песнями,

театром и актёрскими работами в кино. Он мечтал о режиссуре, имел для неё все данные. Почему этот вариант кажется мне не слишком реальным? Потому что никаких данных о режиссёрских попытках Высоцкого у нас нет, хотя большинству поклонников очень хотелось бы видеть кумира в одном ряду с Тарковским или как минимум с Говорухиным. Отсюда легенда о том, что на съёмках «Места встречи» Высоцкий отстранял Говорухина и сам начинал командовать оператором.

В действительности Говорухин один раз вынужден был уехать со съёмок, и без него сняли пару не самых выразительных сцен, но никаких режиссёрских попыток Высоцкого в картине нет, как бы ни старались фанаты представить его истинным и единственным виновником успеха. Говорухин любил Высоцкого, как мало кто в киносообществе, и вряд ли утаил бы от публики его режиссёрские подвиги. Сам Высоцкий собирался в 1981 году запуститься с «Зелёным фургоном» ― экранизацией детективной повести Козачинского про одесский угрозыск; он уже поучаствовал в записи пластинки по мотивам этой вещи, написал для неё две песенки,― и вещь действительно славная, но предположить, что её экранизация стала бы художественным прорывом, воля ваша, никак невозможно. (Кстати, в советском кино их было две, и ни одна не может считаться событием.) Пусть даже Высоцкий сделал бы крепкую жанровую картину, боюсь, она оказалась бы клоном «Опасных гастролей» или «Места встречи».

Вообще, в позднесоветские годы многие актёры пробовали себя в режиссуре, устав от рабства и плохого материала, надеясь полнее реализоваться, но что-то я не помню крупных удач, кроме, может быть, фильма «Нас венчали не в церкви» Бориса Токарева. Случаев, когда режиссёр хорошо сыграл,― масса; случаев, когда актёр хорошо поставил,― почти не помню. Например, опыт другого таганского артиста, Ивана Дыховичного, царство ему небесное, не вдохновляет: умный человек и сильный артист, он сделал один по-настоящему удачный фильм ― «Чёрный монах» ― по сценарию профессионального режиссёра Сергея Соловьёва.

Гораздо перспективней уход артиста в литературу ― помимо Высоцкого, тут и Смехов, и Филатов, и Демидова, и Золотухин (тоже Таганка), и Василий Ливанов (с менее бесспорным результатом), и Коренева, и Качан, и, кстати, Галич, если уж вспоминать бардов (он начинал как актёр в студии Плучека и Арбузова). Есть интересная теория Новеллы Матвеевой о том, что барду с годами легче всего переквалифицироваться в драматурга ― ибо большинство бардовских песен ролевые, драматизированные (исключение составляет Окуджава, почти всегда писавший от своего лица и даже пиратский «Портленд» умудрившийся сделать личным высказыванием). Высоцкий-драматург, а может, сценарист ― вполне вероятный сценарий, а Высоцкий-прозаик успел даже начать «Роман о девочках», хотя там слишком много любования протагонистом. Проза Высоцкого ― яркая, неожиданно абсурдистская, с отличными диалогами ― могла стать открытием восьмидесятых, и Владимир Новиков, автор первой научной биографии нашего героя, предполагает для него именно такой путь, с возвращением к песням в начале восьмидесятых, когда среда опять загустевает и отчётливо пахнет совком.

Третий вариант ― самый экзотический ― связан с эмиграцией: в семидесятые он пообещал: «Не надейтесь ― я не уеду», но вполне мог сбежать из рушащегося советского мира потом, не в восьмидесятые, так в нулевые. И это было бы оправданно ― рыба не обязана оставаться в пересыхающей реке. В пользу этого варианта ― неуклонный рост славы Высоцкого за границей, культовость его песен и киноработ во времена, когда в России стремительная деградация аудитории оттеснила его в ряд классиков, которых уважают, но не знают. Многие ли сегодня процитируют хоть одну его песню?

Возможно, сегодня он в самом деле предпочёл бы жить и гастролировать во Франции или Штатах. Высоцкий давно маялся в застойной России, писал о чувстве постоянной нехватки воздуха, достиг своего потолка и мечтал пробить его ― а возможностей для такого прорыва за границей было достаточно. Он мечтал о новом этапе, а с этим, что греха таить, в России 1980 года были проблемы: чтобы прорваться куда-то в одиночку из такой вязкой среды, нужен был бэкграунд, которого у Высоцкого не было (да и у кого был? Сомневаюсь, что последние киноработы Тарковского были прорывом в новое измерение, хотя в «Жертвоприношении» чем-то таким веет). Нужна была резкая смена образа жизни. Думаю, что эмиграция могла дать такой толчок, хотя могла и погубить ― тут не угадаешь.

Однако при всех этих превосходных вариантах не будем забывать и ещё об одной возможности, не столь радужной. Высоцкий сегодня мог бы ― не знаем мы, что ли, таких случаев?― стать заложником былой славы, гостем парадных концертов или частных рублёвских тусовок. Но в это я, пожалуй, верю с трудом, как и в участие его, допустим, в концерте ко дню милиции году этак в 2005-м…

А вот что в девяностые он оказался бы в патриотическом или по крайней мере в антилиберальном стане ― это для меня практически несомненно, потому что русский либерализм, присвоивший это название без всякого права на него, обесценивал всё то, чем Высоцкий жил: искусство, слово, независимость, правду, нонконформизм. Ни секунды не сомневаюсь, что Шукшин и Тарковский были бы скорее с почвенниками, хотя впоследствии жестоко разочаровались бы в них. Почти уверен, что Трифонов не был бы либералом ― не стал же им Искандер, истово пытающийся примирить идею Родины и личной свободы в своей апологии Дома. Не сомневаюсь, что Абрамов в либералах и почвенниках побывал бы и не задержался бы ― как Астафьев, умерший не только от болезни, но и от разочарования.