Оливия Уэдсли - Ты и я

• Название: Ты и я
• Автор: Оливия Уэдсли
• Издательство: Квест
• Жанр: Классическая проза

Оливия Уэдсли — известная английская романистка, культивировавшая жанр любовного романа. Творчество ее, рассчитанное на массового читателя, насыщено мелодраматизмом, отличается глубиной проникновения в женскую психологию.

---

Минутку он молча смотрел на Тото, потом повернулся и вышел из комнаты.

Когда дверь захлопнулась, Тото позвала:

— Дэдди!

Карди заколебался на мгновение… и пошел дальше, — обратно к Вероне.

Глава VIII

Карди осторожно объяснил Темпесту по телефону, что положение немножко изменилось, и его просят не завтра к завтраку, а сегодня к обеду.

— Очень благодарен, — ответил Темпест.

Когда он пришел, Верона и Карди ждали в гостиной, где был разведен небольшой огонь и стояли коктейли. Тото опаздывала.

Она спустилась вниз в своем черном платье, с пучком белых гардений на плече, и выпила коктейль.

— Ведь вам, наверное, известно, что я, покончив уже с ученьем, снова уезжаю завтра в школу, а мама и дэдди, давно покончив с семейным счастьем, снова отправляются в свадебное путешествие? "Ну, не забавный ли мы народ?" — как говорят в Нью-Йорке.

Темпест смеялся, держа ее за руку; ему нравился в ней этот задор, в котором — он это понимал — было гораздо больше смелого вызова, чем просто ребяческой дерзости.

Он сказал, беря у нее из рук стакан:

— А что же будет с моими друзьями? С кем они останутся?

— Скуик не могла расстаться с Ионафаном, — ответила Тото. — Есть какая-то ассоциация между коленями и пекинской собачкой, правда? Саула я хочу отдать Чарльзу Треверсу, пока не смогу взять его к себе. А Давид — хотите взять Давида?

Она подняла на него глаза, и он ясно прочел в них просьбу.

— С радостью, — поспешил он сказать. — А затем, если позволите, я временно помещу его у моего друга-датчанина, владельца крупного поместья близ Выборга. Там прекрасная охота, которая Давиду, наверное, придется по вкусу.

— Очень любезно с вашей стороны, Ник, — вмешался Карди, — но боюсь, мы злоупотребляем вашей добротой.

— Дэдди хочет перекладывать свою ответственность на других, не причиняя в то же время никому никаких хлопот, — засмеялась Тото.

Темпест вторил ей; трудно было устоять; раньше он не замечал, как Тото находчива и остроумна. Он спокойно спросил ее:

— Вы сегодня, кажется, опасны?

— Только естественна, — ответила Тото, — как все мы. По моим наблюдениям, достаточно быть естественным, чтобы добиться того, что тебе нужно. Только люди, которые вечно тревожатся, как бы не задеть других, получают в конце концов — как выразился бы Бобби — по загривку.

— Уж не предстоящий ли отъезд в Париж оказал на вас такое влияние? — осведомился Темпест.

— Нет, мысль о Париже не могла оказать никакого влияния, потому что пока я просто-таки не могу осознать всего значения этой перемены. Видите ли, я никогда не была в школе… то есть в закрытой школе, вдали от дома.

— Ну, это не так плохо, — проговорил успокаивающе Темпест, а про себя подумал: "До чего она будет томиться там!"

Он попытался представить себе Тото сидящей за длинным столом с дюжиной других семнадцатилетних девушек — девушек, которые от ровной и однообразной семейной жизни перешли к ровной и однообразной пансионской жизни. Они не скитались по Европе одиннадцать лет, они не катались верхом, не плясали, не учились в каждой столице понемножку, их не баловали с утра до ночи, не баловал человек щедрый, с широкими замашками, человек, который жил с небрежной грацией, что само по себе заменяло целую систему воспитания. Из виллы в голубом и золотом Сорренто, из апартаментов в Вене и Будапеште, в Париже, Гамбурге и Риме — попасть в тесный пансион, в рамки узкой дисциплины и духовного убожества!..

— О чем это вы задумались, скажите, пожалуйста? — спросила Тото.

— Я думал о вас, — был ответ.

Глаза их встретились на мгновение. Темпест выдержал ее взгляд и вдруг увидел, что нежная краска медленно заливает стройную белую шейку Тото. Сердце его бешено забилось, и он отвел глаза.

Он упорно смотрел в сторону, упорно разговаривал с Карди и Вероной, но все время ощущал близость Тото.

Позже, когда Верона и Тото вышли и они вдвоем с Карди непринужденно болтали за стаканом вина, он ловил себя на том, что снова и снова возвращается к моменту, когда взгляды их обнялись, пытался разобраться в этом.

Сейчас, как и раньше, с первой встречи с Тото, он чувствовал, что его влечет к ней и что вместе с тем в душе шевелится смутное чувство стыда. И, отдавая себе отчет в своем увлечении, он в то же время понимал, почему не должен увлекаться.

Тото, в конце концов, ребенок, и ребенок очень неосведомленный.

Но именно поэтому разбудить ее было бы изумительно!

От этих мыслей его отвлек голос Карди.

Тот подошел к больному вопросу, бросив недовольным тоном, не вынимая изо рта сигары:

— Может быть, и в самом деле эта затея со школой — ошибка?

Карди нагнулся вперед. Сегодня он выглядел старше обычного; морщинки залегли вокруг ясных глаз. Он говорил очень медленно, уставившись в блестящую поверхность стола:

— Скажи мне кто-нибудь полгода тому назад, что случится то, что случилось, я рассмеялся бы ему в лицо. Я был уверен, что уже справился с тем, что разбило мою жизнь. Как я был глуп! Мужчина не может забыть женщину, раз он расстался с ней, продолжая любить ее. А я расстался с Вероной, любя ее до безумия. И она это знала, оттого и позвала меня снова. Как медленно ползли поезда и пароходы, когда я ехал в Лондон, Ник! За время моего переезда — четырнадцать лет разлуки стерлись. Их словно не бывало. К Вероне спешил опять юный влюбленный. Не умею объяснить, но это так. И с той поры, кто бы ни становился на пути, возбуждал во мне только раздражение. Трусливо, недостойно, если хотите, но это так. Устраиваться по-семейному казалось нелепо. Это связывало бы по рукам и по ногам. Мужчина должен постепенно развивать в себе отцовские чувства; меня же исключительные обстоятельства вдруг сделали отцом, и теперь, в нормальной обстановке, я оказался не на высоте.

Он вскочил на ноги так стремительно, что стаканы перевернулись.

— Довольно. Пойдем к ним. Он смотрел на Темпеста.

Тем временем подошли Бобби и Чарльз Треверс; Бобби разглагольствовал, оплакивая отъезд Вероны.

— Без вас здесь будет ад настоящий, — жалобно кощунствовал он.

Верона улыбалась ему. Освещенная огнем камина, она казалась очень молодой и необычайно золотой. Бобби смотрел на нее с обожанием. Она же перевела взгляд на Темпеста и слегка нахмурила брови.

— Посидите возле меня, Ник, — подозвала она его и немного подвинулась, освобождая ему на диване место рядом с собой.

Темпест сел, зажав руки между коленями и обернувшись к Вероне в профиль.

— Ник!

— Верона!

Он глянул на нее с усмешкой.

— Вы считаете меня очень жестокосердой и очень упрямой?

— Я считаю, что у вас голова Венеры и что вам безраздельно принадлежат сердца всех, попадающих в поле вашего зрения!

— Лестно, но неубедительно! Вы прекрасно понимаете, что я хочу сказать!

Темпест засмеялся.

— Отвечу вопросом на вопрос. Когда мать не бывает матерью?

Верона вскинула белые веки и заглянула в его веселые, немного дерзкие глаза.

— Никогда не умела разгадывать загадки.

— О, это не загадка. Ответ — вывод, сделанный на основании фактов. Сказать?

Он нагнулся, взял ее руку и, целуя, шепнул:

— Когда она жена.

Он выпрямился, постоял, с улыбкой глядя вниз на Верону, затем с легким поклоном отвернулся и перешел через комнату к Тото.

Верона провожала его глазами, и выражение в них было странное.

Она прислушивалась к голосу Темпеста, но он проговорил что-то быстро и вполголоса, после чего вместе с Тото вышел на веранду.

Верона вытянула на диване маленькие ножки в атласных туфельках, запрокинула голову и улыбнулась Бобби, для которого ее диван, как магнит для иголки, имел неотразимо притягательную силу.

В саду было прохладно и темно; пахло дождем, вверху слабо шелестели листья, напившиеся после долгой засухи; плеск волн доносился едва слышно, сливаясь с шорохом листьев и лепестков.

Темпест предложил Тото сходить за Давидом, но, выйдя в темный пахучий сад, остановился; его сигара горела красной точкой.

Тото сказала нерешительно и совсем тихо:

— Сюда надо идти…

И услыхала голос Ника:

— Не надо никуда идти пока… Побудем здесь. Из освещенной комнаты плыла музыка. Верона пела: "Четыре утки на пруду…" Слова неслись во мраке, одно за другим, безукоризненные, божественно модулированные.

И вдруг, когда музыка оборвалась, Тото сказала:

— Я буду помнить… сегодняшний вечер… годами… со слезами вспоминать… этот смешной садик. Сегодняшний вечер проводит границу — за ним начинается для меня новый мир.

— Год пройдет быстро, — ответил Темпест и тут же готов был избить себя за банальную фразу, так как почувствовал, что Тото тотчас "ушла" от него, спряталась в себя и, как он предвидел, уже чужим голосом спросила: