Абдурахман Абсалямов - Белые цветы

• Название: Белые цветы
• Автор: Абдурахман Абсалямов
• Издательство: Художественная литература. Роман газета № 21-22
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1970

Герои романа — деятели медицины, ученые и рядовые врачи. В центре внимания автора — любовь Гульшагиды и Мансура, любовь необычная, но прекрасная и торжествующая.

---

— Ладно, загляну в следующий раз. А нынче некогда, тороплюсь вернуться в район: сегодня собрание актива. До свидания, Гульшагида!

Он уехал так же внезапно, как появился. Но все же счел своим долгом навестить ее. Это вселило в Гульшагиду спокойствие и уверенность в своей судьбе. Нет, она не одинока, земляки не забыли ее.

После работы Гульшагида решила наведаться в деканат. Вера Павловна обещала ей раздобыть через знакомых программы для сдачи кандидатского минимума. Гульшагида шла торопливо, — бодрое настроение после встречи с Гарифуллой не покидало ее. Да и погода изменилась к лучшему: еще вчера стоял мороз трескучий, а сегодня оттепель, даже снег чуть повлажнел. Хочется сжать в комок да и запустить в кого-нибудь. Смотри-ка, смотри, — в каком-то тумане словно бы маячит силуэт человека, — именно в него-то и хочется сейчас запустить снежок. Гульшагида опомнилась. Сердись на себя, отбросила снежный комок. Ведь она только что невольно подумала о Янгуре.

Вера Павловна уже поджидала ее в деканате. Передала необходимый материал. О вчерашнем разговоре не напоминала. И только в последнюю минуту, когда Гульшагида уже собралась уходить, как бы между прочим, сообщила, что звонил Янгура, просил передать привет.

— Верочка, зачем ты мне говоришь это? — Голос Гульшагиды задрожал от обиды. — Ты что, ходатаем выступаешь за Янгуру-абы? Пойми, это ни к чему не приведет…

На том и кончился их разговор и уж никогда не возобновлялся.

Личная жизнь, в общем-то, неудачно сложилась у Гульшагиды. Но дело не должно страдать из-за этого. Дело требует постоянного внимания.

— Алексей Лукич, у меня просьба к вам. Я уже советовалась с Абузаром Гиреевичем. Он одобряет. Нашему отделению необходимо обзавестись «пламенным фотометром», — обратилась она к главному врачу.

— «Пламенным… фотометром»? — растягивая слова, переспросил Алексей Лукич, даже изменившись в лице. — Вы что, любительский кружок фотографии собираетесь открыть?

После предупреждения профессора Тагирова Гульшагида и не надеялась быстро получить согласие Алексея Лукича, но его ответ озадачил сверх меры. Как это понять?.. Шутка?.. Нет, Алексей Лукич вроде бы не из шутников. Скорее всего — недоразумение какое-то.

— Алексей Лукич, вы должны понять, — все же продолжала Гульшагида, — невозможно полагаться на прежние методы диагностики, когда появились новые, замечательные аппараты.

— А вдруг подожжем всю больницу? — совершенно серьезно произнес Алексей Лукич.

Впервые в мыслях Гульшагиды мелькнуло тревожное подозрение: неужели главный врач больницы так погружен в административные заботы, что лишен возможности хотя бы просматривать новинки медицинской литературы? Нельзя поверить, что он не слышал о «пламенном фотометре», и теперь, задавая абсурдные вопросы, даже не старается скрыть свое невежество перед молодым врачом.

— Я видела этот фотометр в московских клиниках! — горячилась Гульшагида. — Право же, нет никакой опасности пожара. При помощи аппарата можно в течение нескольких минут определить химический состав крови.

— Сколько стоит этот аппарат? — вяло спросил Алексей Лукич. И когда Гульшагида назвала сумму, покачал головой. — Такой расход у нас не предусмотрен в смете.

— Так давайте внесем в смету на будущий год!

— Не знаю, утвердят ли такую сумму, — сомневался Алексей Лукич. — Нам ведь, Гульшагида Бадриевна, и на самые необходимые инструменты с трудом отпускают деньги. Вон в вашем отделении испортили аппарат Рива-Роччи, и я ломаю голову, где бы достать денег на покупку нового. Лев — могучий зверь, но и он не может перепрыгнуть через себя.

— Это не доводы, Алексей Лукич. Извините меня, но я не могу примириться с такими рассуждениями.

Алексей Лукич посмотрел долгим, испытующим взглядом на взволнованную молодую женщину и опять покачал головой. Потом захлопнул какую-то папку, лежащую на столе. Это означало: «Вы свободны, можете идти».

И Гульшагида вышла. А в вестибюле она чуть не столкнулась с Мансуром. Оба остановились от неожиданности. Гульшагида в упор смотрела на него, широко раскрыв глаза. А он, сразу потупясь, торопливо поклонился и повернул в хирургическое отделение, — должно быть, его пригласили туда на консультацию. Они не сказали друг другу и двух слов.

Домой Гульшагида вернулась сильно расстроенная. Некоторое душевное спокойствие, с трудом обретенное в последние дни, опять резко нарушено. Сердце заметалось в тоске и тревоге.

— Тебе письмо от Асии, — сказала Хатира, не замечая ее настроения.

— Спасибо, — ответила Гульшагида, стараясь показать радость, чтобы не обидеть добрую тетушку Хатиру.

«…Мы поднимаемся в горы, — писала Асия, — и чем выше забираемся, тем больше растет моя благодарность вам, Абузару Гиреевичу, Магире-апа и всем другим врачам. Сердце ничуть не болит, ни капли не устаю, дыхание нисколько не сдавливает. Правильно сказал Абузар Гиреевич: я теперь горная козочка! Могу быстро ходить на лыжах, даже хочется прыгать с трамплина. Бывало, я — хилая девчонка — не могла подняться без отдыха даже на второй этаж. А теперь забираюсь высоко в горы. Я никогда не испытывала такого счастья, как ощущение молодости и здоровья. Спасибо, тысячу раз спасибо врачам!»

Дальше она сообщала, что перед самым отправлением в поход получила письмо от Ильдара, только не успела сказать об этом Гульшагиде. «Так обрадовалась, даже плясала с письмом в руках». А в конце спрашивала: «Вы помните, Гульшагида-апа, наш разговор о выпавшей нам трудной любви? Ну что ж, наверно, есть такая любовь…»

Гульшагида отложила письмо, задумалась. Вспомнила сегодняшнюю встречу с Мансуром в вестибюле. Закрыла ладонями лицо, уронила голову на стол. «Нет, нет, даже трудная любовь — и та не выпала на мою долю!»

И вот Гульшагида сидит одна в полутемной комнате, опершись на руку, и смотрит в черное окно. Ни мыслей, ни чувств — все застыло, обледенело. Даже слез нет. Такое состояние она испытывала и раньше. Но на этот раз приступ тоски был особенно острым. Теперь ей стало понятно, почему безвольные люди, впав от неудач или горя в отчаяние, теряют всякий интерес к жизни.

Все же у Гульшагиды был ровный, сдержанный характер; она умела владеть собой. На другой день никто не заметил в ней резкой перемены. Но стоило вглядеться — и не трудно было увидеть: лицо у нее бледнее обычного, а под глазами залегли темные круги.

Едва она вошла в больницу и надела халат, как позвали к тяжелобольному. Она буквально побежала в палату. Диляфруз со шприцем в руках в полной растерянности стояла возле койки. Гульшагида взяла бессильно повисшую руку. Пульс совершенно не прощупывался. Послушала сердце — ни одного толчка. Больной был мертв.

Его, оказывается, привезли около часа ночи. Он возвращался откуда-то, страшно спешил домой. И вдруг упал на улице. В больнице, после уколов, пришел в сознание. Ночь провел довольно спокойно. Рано утром, несмотря на предупреждение дежурного врача, самовольно встал и…

Эта неожиданная смерть была последней каплей горя, переполнившей сердце Гульшагиды. Во время обхода профессора она, докладывая о состоянии больных, дважды перепутала диагноз. В первый раз Абузар Гиреевич тактично поправил ее. Но когда она повторила ошибку у постели второго больного, профессор недовольно спросил по-латыни:

— Что с вами? Прошу в следующий раз быть внимательней! — и направился к двери. Это был уже строгий выговор.

Гульшагида в растерянности стояла посреди палаты. И больные неловко молчали, чувствуя, что произошло что-то неприятное.

Гульшагида ожидала, что на планерке профессор разругает ее, стыдно будет смотреть в глаза коллегам. Но Абузар Гиреевич даже не упомянул о неприятном случае. Кажется, это было еще тяжелее для Гульшагиды. Выходя из кабинета, она услышала за спиной приглушенный голос Салаха Саматова: «Ишь как оберегаем делегатку… Ни звука!»

Кровь бросилась в лицо Гульшагиде. Отчитать обидчика?.. Но она, пересилив себя, направилась в палату.

А во время ночного дежурства одна из санитарок протянула ей клочок бумаги: «Вот — подняла с пола, не вы ли обронили?» Это была кем-то подброшенная записка без подписи. В ней было всего несколько слов: «Это тебе не по съездам разгуливать, не в глухом Акъяре карьеру строить».

Неужели начинается травля?..

Утром, перед сдачей дежурства, — новая беда. В кабинет зашла встревоженная Диляфруз, протянула прописанный Гульшагидой рецепт:

— Нет ли здесь ошибки, Гульшагида-апа?

Гульшагида взглянула на рецепт и побледнела. В нем была проставлена двойная доза лекарства!

Вскоре явилась расстроенная Магира-ханум, вслед за ней и сам профессор.

— Почему вы так рассеянны? — строго спросил Гульшагиду Абузар Гиреевич. — Что с вами?