Исаак Зингер - Враги. История любви

• Название: Враги. История любви
• Автор: Исаак Зингер
• Жанр: Классическая проза

---

"Почему же вы тогда не отправитесь к нему?"

"Они придут сюда". Он жаловался, что его жена, следившая за тем, чтобы кухня была строго-кошерной, заставляет его вечерами по пятницам произносить благословение над вином и ходить в синагогу. Перед пасхой весь дом пахнул мацой и борщом, сладким вином, хреном и другими блюдами, завезенными сюда из Старого Света. Эти запахи смешивались с запахом залива и океана.

Герман едва мог поверить в это — но Тамара нашли для него работу. Реб Авраам Ниссен Ярославер и его жена Шева Хаддас решили поехать в Израиль на довольно-таки продолжительный срок. Реб Авраам Ниссен намекал на то, что, возможно, он поселится там навсегда. Он скопил несколько тысяч долларов и получил деньги от отдела социального страхования. Он хотел быть похороненным в Иерусалиме на Масляничной горе, а не лежать на нью-йоркском кладбище среди бритых евреев. Одно время он хотел продать свой книжный магазин, но отдать его за низкую цену, которую ему предлагали, означало бы не уважать книги, которые он так тщательно собирал. Кроме того, возможно, он и не останется в Израиле. Тамара убедила своего дядю отдать магазин в ее надежные руки. Герман будет помогать ей в работе. Кем бы Герман ни был, но в денежных делах он честный человек. Тамара будет жить в дядиной квартире и платить за нее.

Реб Авраам Ниссен разрешил Герману придти и показал ему свой книжный фонд — все старые книги. Реб Авраам Ниссен уже давно никак не мог разобрать их. Запыленные книги штабелями лежали на полу, многие рассохлись, у других порвались переплеты. Где-то у него была опись, но найти ее было невозможно. Никогда он не торговался с покупателем: брал столько, сколько давали. Много ли надо ему и Шеве Хаддас? Квартплата в старом здании на Ист-Бродвее, где они жили, была ограничена по закону и не повышалась.

Старик знал об образе жизни Германа и все время настаивал, чтобы Тамара развелась с ним, — но все-таки сумел найти и для него оправдание. Почему он должен ждать веры от этих молодых людей, если его самого мучили сомнения? Как те, кто пережил подобное разрушение, могут верить во Всемогущего и Его милосердие? В глубине души реб Авраам Ниссен не испытывал симпатий к ортодоксальным евреям, которые пытались вести себя так, как будто в Европе не было никакого массового уничтожения.

Эти мысли реб Авраам Ниссен высказал Герману, когда они, перед отъездом реба Авраама в Израиль, имели длинный разговор. Он хотел остаться в Святой Земле, чтобы избавить себя от утомительного путешествия по подземным пространствам, которое придется предпринять мертвым, прежде чем они достигнут Святой Земли, чтобы восстать там при явлении Мессии. Старик не стал заключать с Германом никаких письменных соглашений. Они договорились, что Герман может брать себе из выручки столько, сколько ему надо для жизни.

С тех пор, как Маша приняла место в санатории, у Германа было чувство, что ему больше нечего сказать ей; так оно и должно было случиться. Он сделался фаталистом и на практике, и в теории. Он был готов подчиняться руководству высших сил, звались они судьбой, предопределением или Тамарой. Единственной его проблемой были галлюцинации: в метро он видел Машу в поезде, стоявшем напротив. Телефон в магазине звонил, и он слышал Машин голос. Проходило довольно много времени, прежде чем он понимал, что это не она. Чаще всего звонили молодые американцы, которые спрашивали, могут ли они продать или подарить книги, доставшиеся им от их умерших отцов. Он понятия не имел, откуда они знают книжный магазин реба Авраама Ниссена, потому что старик никогда не давал объявлений и не делал себе рекламу.

Для Германа все это было большой загадкой: доверие реба Авраама Ниссена к нему; Тамарина готовность помогать ему; самоотречение, с каким она заботилась о Ядвиге. С той ночи в бунгало Тамара больше не хотела физической близости с ним. Ее отношение к нему было чисто платоническим.

Скрытая доселе деловая хватка проснулась в Тамаре. С помощью Германа она составила каталог, установила цены и отдала развалившиеся книги в переплет. Перед Пасхой Тамара сделала запас Хаггады, салфеток для мацы, ермолок во всех стилях и всех расцветок, даже свечей и тарелок. Она утопала в платках для молитвы, в ремнях для молитвы, в молитвенниках, напечатанных на двух языках, на английском и на иврите, и в текстах, которые изучают мальчики к бар-мицве.

Ложь о торговле книгами, которую так часто повторял Герман, стала правдой. Однажды утром он взял Ядвигу с собой, чтобы показать ей магазин. Потом Тамара проводила ее домой, потому что Ядвига боялась одна ездить в метро, особенно теперь, в последние месяцы беременности.

Как странно было сидеть вместе с Тамарой и Ядвигой за предпасхальной трапезой и декламировать Хаггаду. Они настояли на том, чтобы он надел ермолку и совершил всю церемонию — благословил вино, отведал блюдо из петрушки, тертых яблок, с орехами и с корицей, а также яиц и соленой воды. Тамара задал четыре ритуальных вопроса. Для него, а возможно и для Тамары, это была только игра, ностальгическая игра. Но что, в конце концов, не было игрой? Он ни в чем не мог найти ничего "реального" — о так называемых "точных науках" и говорить нечего.

В личной философии Германа выживание всегда основывалось на обмане. От микроба до человека, из поколения в поколение, жизнь побеждала потому, что умела прокрадываться мимо ревнивых, разрушительных сил. Как контрабандисты в Живкове во время первой мировой войны набивали сапоги и рубашки табаком, прятали всевозможный контрабандный товар на теле, крались через границу, нарушали законы и подкупали чиновников — точно также мухлевала частичка протоплазмы, и точно также каждая каждое ее скопление прокладывало свой кружной путь сквозь эпохи. Так было, когда первые бактерии появились в иле на краю океана, и так будет, когда солнце превратится в шлак и последнее живое существо на Земле замерзнет и закончит свою жизнь в последнею акте биологической драмы. Звери смиряются с ненадежностью бытия и необходимостью бежать и скрываться; лишь человек ищет безопасность — и в результате получает вместо безопасности собственную гибель. Еврею всегда удавалось проскальзывать между преступлением и безумием. Он тайком вил гнезда в Ханаане и Египте. Авраам выдал Сарру за свою сестру. Все две тысячи лет изгнания, начиная с Александрии, Вавилона и Рима и кончая гетто Варшавы, Лодзи и Вильны, были одной большой контрабандой. Библия, Талмуд и комментарии к ним предписывали евреям одну стратегию: беги от зла, прячься от опасностей, избегай меряться силами, как можно дальше держись от недобрых сил Вселенной. Еврей никогда не смотрел с презрением на дезертира, заползавшего в подвал или на чердак, в то время как снаружи армии сражались друг с другом.

Герман, современный еврей, еще на шаг расширил этот принцип: он отказывался даже от силы, которую давала вера в Тору. Он обманывал не только Авимелеха, но и Сарру и Агарь. Герман не заключал с Богом союза и не пользовался Его услугами. Он не хотел, чтобы семя его стало столь же многочисленным, как песок морской.

Вся его жизнь была игрой в прятки — проповеди, которые он писал для рабби Ламперта, книги, которые он продавал раввинам и мальчикам из ешив, а также то, что он согласился с переходом Ядвиги в иудаизм и принял Тамарину дружбу.

Герман читал из Хаггады и зевал. Он поднял свой бокал и пролил десять капель, чтобы обозначить десять мук, посланных на фараона. Тамара похвалила Ядвигины фрикадельки. Рыба из Гудзона или какого-нибудь озера заплатила своей жизнью за то, что Герман, Тамара и Ядвига вспомнили об исходе из Египта. Курица положила свою голову, чтобы напомнить им о пасхальной жертве.

В Германии и даже в Америке создавались неонацистские партии. Коммунисты во имя Ленина и Сталина пытали стариков-учителей, а в Китае и Корее во имя "культурной" революции уничтожали целые деревни. Убийцы, игравшие детскими черепами, тянули пиво из высоких бокалов в мюнхенских пивных и пели в церквах благочестивые гимны. В Москве ликвидировали всех еврейских писателей. И все-таки еврейские коммунисты прославляли убийц и поносили вчерашних вождей. Истина? Не в этих джунглях, не на этой глиняной сковородке, стоящей на раскаленной лаве. Бог? Чей Бог? Евреев? Фараона?

Оба, Герман и Ядвига, просили Тамару остаться на ночь, но она непременно хотела домой. Она обещала придти завтра и помочь приготовиться ко второму седеру. Она и Ядвига помыли посуду. Тамара пожелала Ядвиге и Герману счастливого праздника и отправилась домой.

Герман пошел в спальню и лег на кровать. Он не хотел думать о Маше, но мысли его снова и снова возвращались к ней. Что она теперь делает? Думает ли иногда о нем?

Зазвонил телефон, он вскочил и схватил трубку. Он надеялся, что это Маша, и одновременно боялся, что ей все происходящее могло видеться не так, как ему. У него сдавило горло, и он едва вытолкнув в телефон: "Алло?"