Уолтер Миллер - Песнь для Лейбовица. Часть 1

• Название: Песнь для Лейбовица. Часть 1
• Автор: Уолтер Миллер
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1991

Первая, журнальная, сокращенная публикация на русском языке известного постапокалиптического романа с предисловием Вл. Гакова.

---

Руну лучше всего придать форму не прозаического прямоугольника, как у оригинала, а геральдического щита со свернутыми краями. Френсис сделал десятки эскизов. В самом верху он расположит образ Троицы, внизу — герб Альбертианского ордена, а прямо над ним — портрет Блаженного.

Однако, насколько Френсису было известно, никаких изображений Лейбовица не сохранилось. Несколько приукрашенных образков не в счет — все они были написаны после эпохи Опрощения. Не сохранилось даже устного описания Блаженного, хоть предание гласило, что он отличался высоким ростом и сутулостью. Может быть, когда откроют убежище…

Предварительная работа Френсиса прервалась однажды после полудня. Монах вдруг почувствовал, что за его спиной кто-то стоит, на стол легла чья-то тень, и… Нет! Только не это!

Блаженный Лейбовиц, помоги мне! Смилуйся, Господи! Только бы это был не…

— Это еще что такое? — прогремел над его головой голос настоятеля.

— Рисунок, господин аббат.

— Я вижу, что рисунок. Но что это?

— Синька Лейбовица.

— Та, которую ты нашел? Хм, что-то непохоже. Зачем ты изменил ее?

— Это будет…

— Громче, не слышу!

— Разукрашенная копия! — сорвался на крик Френсис.

— А-а…

Аббат Аркос пожал плечами и пошел дальше.

Несколько мгновений спустя брат Хорнер, подойдя к столу Френсиса, с изумлением обнаружил, что монах лежит без чувств.

8

К удивлению брата Френсиса, отец Аркос больше не мешал ему заниматься реликвией. С тех пор как доминиканцы согласились расследовать это дело, настоятель успокоился. Дело о канонизации потихоньку двигалось, и аббат, казалось, даже забыл про удивительную историю, случившуюся во время пустынного бдения с неким Френсисом Джерардом из Юты, ныне монахом Альбертианского ордена Лейбовица и переписчиком рукописей. Как-никак с тех пор минуло уже одиннадцать лет. Давным-давно в кельях послушников стихли предосудительные слухи о загадочном паломнике. Да и послушники теперь были совсем другие. Новички из их числа и вовсе ничего не слышали об этой истории.

Однако то давнее приключение стоило брату Френсису семи великопостных бдений среди волков, и для него эта тема навсегда осталась небезопасной. После любого упоминания о достопамятных событиях ночью ему непременно снились волки и отец Аркос: настоятель швырял хищникам куски мяса, Френсисова мяса.

Тем не менее монах уразумел, что может продолжать свой труд вполне спокойно, если, конечно, не считать постоянных поддразниваний брата Джериса. Френсис уже приступил к разукрашиванию руна. На тончайшие орнаменты и миниатюрное золочение уйдут долгие годы, ведь работать приходилось урывками, но в темном океане веков время не двигалось, а жизнь казалась кратким мигом даже самому живущему. Томительная вереница дней и времен года, болезни и лишения, а потом — соборонование и чернота, конец, вернее, не конец, а начало. Ибо лишь тогда маленькая дрожащая душа, вынесшая — хорошо или дурно — все тяготы, вырвется на свет, предстанет перед Справедливым и растворится в его огненном, сострадательном взгляде. И тогда Владыка скажет: «Приди». А другим он скажет: «Изыди». Ради этого мига и тянулась тоскливая череда земных лет. В век, когда жил Френсис, иначе верить было просто немыслимо.

Брат Сарл завершил пятую страницу своего реставрационного труда и рухнул прямо на рабочем месте. Через несколько часов его не стало. Ну и пусть, записи-то остались. Пройдет сто лет или двести, кто-то наткнется на них, заинтересуется и, возможно, продолжит дело. Пока же отзвучали молитвы за упокой раба божьего Сарла.

Надо еще рассказать о брате Финго и его творении. Года два назад Пестрому дозволили вернуться в плотницкую мастерскую и продолжить — тоже урывками работу над деревянной скульптурой Блаженного мученика Лейбовица. Как и Френсис, Финго мог уделять любимому занятию не более часа, да и то не каждый день; работа двигалась медленно, почти незаметно для постороннего взгляда. Во всяком случае, Френсис не замечал каких-либо изменений в скульптуре — слишком уж часто приходил он на нее смотреть. Молодого монаха привлекала неизменная жизнерадостность резчика, хоть он и понимал, что Финго вынужден вести себя так, иначе людей будет отпугивать его уродство. Френсис любил в короткие минуты отдыха наблюдать, как работает Финго.

В мастерской вкусно пахло сосновыми, кедровыми и еловыми опилками и еще потом. Древесину раздобыть было не так-то просто — в пустыне деревья не росли, если не считать нескольких фиговых пальм и тополей возле колодца. До ближайшей чахлой рощи было три дня езды. Нередко проходила целая неделя, прежде чем посланные туда монахи возвращались обратно с несколькими ослами, груженными ветками и сучьями, из которых потом делали пробки, колесные спицы, ножки для стульев. Иногда привозили бревно, чтобы заменить сгнившую балку. Неудивительно, что при такой ценности древесины монастырские плотники заодно становились резчиками и скульпторами.

Бывало, Френсис сидел в углу мастерской на скамейке, смотрел, как работает Финго, и набрасывал на бумаге эскизы, стараясь угадать, какой станет в окончательном варианте та или иная, пока лишь едва намеченная деталь скульптуры. Черты лица уже определились, но еще казались размытыми из-за следов резца и трещинок. Брат Френсис, водя пером по бумаге, пытался воссоздать облик блаженного еще прежде, чем скульптор закончит. Финго только посмеивался. По мере того, как продвигалась работа, Френсису все чаще мерещилось, что Лейбовиц улыбается, причем улыбка была странно знакомой. Монах зарисовал ее, и чувство уже виденного усилилось. Однако кто и когда так лукаво улыбался, он вспомнить не мог.

— Неплохо, совсем неплохо, — отозвался Финго о наброске.

Переписчик пожал плечами:

— Странное у меня чувство. Будто видел эту улыбку раньше.

— Только не у нас в монастыре, брат. Или, во всяком случае, не в мои времена.

Во время рождественского поста Френсис тяжело заболел и смог вновь посетить мастерскую лишь несколько месяцев спустя.

— Лицо почти закончено, Франциско, — объявил резчик. — Ну как оно тебе?

— Я знаю, кто это! — ахнул Френсис, уставившись в грустные, но и веселые прищуренные глаза статуи, в ее губы, таившие насмешливую улыбку. До чего же знакомое выражение!

— Ну да? — удивился Финго. — И кто же это?

— Я… не уверен. Но, по-моему…

Финго засмеялся:

— Да ты просто узнал свои собственные наброски.

Френсис так не думал. Чье же это все-таки лицо? «Ну-ка, ну-ка», казалось, говорило оно монаху.

Аббату Аркосу улыбка показалась неуместной. Он позволил резчику закончить работу, но объявил, что статуя никогда не будет стоять там, где первоначально собирались ее разместить, — в церкви, когда Блаженный наконец будет канонизирован. Много лет спустя, когда изваяние было готово, настоятель поставил его в коридоре дома для гостей, однако после того, как скульптура вызвала неудовольствие одного приезжего из Нового Рима, велел перенести ее в свою келью.

Медленно, кропотливо брат Френсис трудился над своим руном, постепенно превращая его в подлинное чудо красоты. Слава о его произведении разнеслась по всему монастырю, и монахи часто толпились у стола Френсиса, восхищенно перешептываясь. «Вдохновенный труд, — говорили они. — Дело ясное. Ну конечно, ведь он встретил в пустыне самого Блаженного».

— Не понимаю, почему бы тебе не заняться чем-нибудь полезным, раздраженно ворчал брат Джерис, чей запас колкостей давно уже иссяк, истощенный безграничным терпением Френсиса. Сам скептик тратил свое свободное время на изготовление промасленных абажуров для церковных лампад, чем заслужил расположение настоятеля — тот вскоре назначил Джериса ведать «вечнозелеными». Приходные книги не замедлили подтвердить, что выбор аббата был верным.

А тем временем слег брат Хорнер, главный переписчик. Через несколько недель стало ясно, что старый монах, столь горячо любимый своими подопечными, уже не поднимется. Перед рождеством отслужили заупокойную мессу и предали останки святого старца земле. Братия скорбела и молилась, а настоятель тем временем назначил главным переписчиком Джериса.

В тот же день новый начальник объявил Френсису: хватит заниматься детскими игрушками, пора дело делать. Монах покорно упаковал руно в пергамент, положил сверток в деревянный ящик и спрятал на полку; отныне в свободное от основной работы время он занимался абажурами. Френсис не роптал, ибо знал, что рано или поздно душа возлюбленного брата Джериса отправится той же дорогой, что и душа брата Хорнера, дабы начать жизнь вечную, шагом к которой была земная юдоль. И, вернее всего, произойдет это рано, а не поздно, судя по тому, как брат Джерис суетится, гневается и надрывается. Когда же это случится, брат Френсис сможет, если позволит Господь, завершить свою любимую работу.