Джерри Краут - «Окопная правда» Вермахта

• Название: «Окопная правда» Вермахта
• Автор: Джерри Краут
• Издательство: Яуза-пресс
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9955-0080-3

Даже заклятые враги Третьего Рейха признавали, что как минимум до 1944 года немецкий солдат превосходил неприятеля и по уровню боевой подготовки, и по организованности и осмысленности боевых действий. Победоносный Вермахт громил всех своих противников — пока не столкнулся на полях сражений с бойцами Красной Армии. Однако и нам Победа стоила огромных потерь, многократно превышавших немецкие, — слишком сильны были «фрицы», слишком опытны, инициативны, отважны, слишком хорошо вооружены и обучены.

Эта уникальная книга — первое комплексное исследование боевой службы и повседневной жизни немецкой пехоты на фронтах Второй мировой, особенно ценное потому, что не только освещает ход боевых действий, но и позволяет взглянуть на войну «изнутри», глазами простого Landser'a («земляка», как называли друг друга солдаты Вермахта) — как они одевались и питались, что пили и курили, в какие приметы верили, каким жаргоном пользовались, какое оружие предпочитали, как оценивали противника и собственное командование, на что надеялись, над чем смеялись, что ненавидели и чего особенно боялись.

Это — «окопная правда» по-немецки, настоящая энциклопедия жизни и смерти на Восточном фронте, прослеживающая весь путь немецкого солдата от junger Dachs («барсучонок», т. е. новобранец, «салага») до alter Fronthase (ветеран — дословно: «старый фронтовой заяц»).

---

Даже многие утверждения о жестоком обращении, встречающиеся в позднейших устных рассказах солдат, можно в равной мере считать свидетельством сурового обучения, которое было призвано лучше подготовить среднего немецкого солдата к боям. Например, Иоганн Айсфельд в своих воспоминаниях назвал издевательством, что его роте «каждое утро приходилось перелезать через стенку в полном снаряжении… с каской, противогазом… и винтовкой». Айсфельд также жаловался, что им не давали времени обсушиться, и часто приходилось на следующий день надевать сырое обмундирование. Эрих Альбертсен также жаловался, что во время начальной подготовки его части приходилось «каждый день маршировать… со всем снаряжением весом двадцать пять кило», и, как и Айсфельду, его роте тоже приходилось в этом снаряжении карабкаться по стенам казармы. Макс Ландовски негодовал из-за того, что на Рождество 1940 года ему вместе с другими новобранцами пришлось ухаживать за лошадьми и убираться в конюшнях. Даже спустя четыре десятка лет это казалось ему издевательством. Наконец, Фриц-Эрих Димке в интервью вспоминал, что его группе новобранцев пришлось пройти 11 километров, несмотря на метель, разбить лагерь и поставить палатки в чистом поле, переночевать там и довольствоваться лишь холодной пищей. Однако все эти случаи предполагаемых «издевательств» можно с тем же успехом считать примером сурового обучения, призванного подготовить простых немецких солдат к тяготам военной жизни. Само собой разумеется, что противник едва ли будет атаковать только тогда, когда это удобно немцам, да и времени согреться и высушить обмундирование Союзники могли и не дать. Ночные бои и долгие изнуряющие марши на фронте также были делом обычным. И будь то Рождество или какой-нибудь другой праздник, некоторые обязанности все равно необходимо выполнять.

Многие солдаты описывают время, проведенное в казармах, более спокойно. Фрицу Харденбергу запомнились не столько издевательства, сколько другой момент. «На военной службе мне нравилось в казармах больше, чем в Службе труда», — вспоминал он. А.почему? «Питание было очень хорошее. Котлеты… величиной с крышку от унитаза… салат, картошка, подливка и прочее. И не раз в неделю, а по многу раз в неделю». Хайнц Рикман вспоминал о строгой дисциплине, но при этом утверждал: «Не могу сказать, что это было рабство… Я жил в старой казарме без водопровода. За водой приходилось бегать вниз, а на дворе стоял декабрь… и было уже холодно… Зимой приходилось мыться в умывальнике на улице, стоя с голым торсом. А потом нужно было идти за кофе, а дневальным приходилось целый день убираться и наводить блеск в помещениях… Дисциплина соблюдалась строго. Но не могу сказать, что обращение было бесчеловечным».

«Издевательства? — озадачен Герман Блом. — Подготовка шла тяжело, особенно в пехоте. Но она также… дала мне некоторое спокойствие… Не хочу сказать, что ты чувствуешь себя внутренне свободным. Ты остаешься солдатом, человеком с оружием. Но, кроме этого, от тебя больше не требовалось ничего. Как ты живешь, больше никого не интересовало». «Нас гоняли изо всех сил, — вспоминал Георг Тимм. — Но для меня эти упражнения были развлечением». А Вернер Карстенс, которому в наказание пришлось три дня выполнять упражнения, заключавшиеся в маршировке в полном снаряжении и с мешком песка весом около 15 кг, даже это в своих воспоминаниях не счел издевательством. В конце концов, он заслужил наказание за то, что притворился инструктором и приказал группе резервистов, состоявшей из врачей, юристов и преподавателей, выполнить несколько строевых упражнений. Рассказывая об этом, Карстенс просто сиял от удовольствия, доставленного ему розыгрышем, объектом которого стали образованные резервисты, и подтруниванием над их притязательностью и прочно укоренившейся привычкой подчиняться вышестоящим, словно в новой версии «Гаупитана фон Кепеника» (популярной пьесы конца 1920-х гг., в которой высмеивалось маниакальное стремление немцев подчиняться приказам руководства). Но при этом он в полной мере осознавал: «Меня обязаны были наказать». Наконец, Франц Элерс и Альберт Гэдтке припомнили офицеров-инструкторов, которые были наказаны (одного отправили на фронт, а другому отменили отпуск) за слишком изнуряющие упражнения и жестокое обращение с солдатами.

Тем не менее во время военной подготовки встречались и явные случаи несправедливого отношения и садизма. Айсфельд, Альбертсен, Ландовски и другие говорили об унтер-офицерах, выделявших отдельных новобранцев для особых наказаний, находивших грязь в совершенно чистых казармах, заставлявших солдат чистить казармы зубными щетками, швырявших постельные принадлежности и содержимое тумбочек на пол или выкидывавших их в окно, разбрасывавших мусор из корзин по только что прибранному помещению, чтобы заставить солдат прибираться вновь, и отказывавших в увольнительной в последний момент без каких-либо объяснений. «Я до сих пор прекрасно помню четыре часа наказания, которое выпало мне, — рассказывал о своем столкновении с «солдафонщиной» Ги Сайер. — Мне пришлось надеть «штрафной ранец» — заплечный мешок с песком весом 35 кг. Я сам весил почти 60 кг. Через два часа моя каска раскалилась на солнце, и к концу срока наказания мне требовалась вся сила воли, чтобы устоять на подгибавшихся коленях. Несколько раз я чуть не потерял сознание. Вот так я и узнал, что хороший солдат не шастает по двору казармы, сунув руки в карманы».

В этом случае очевиден основной признак издевательства — несоразмерность наказания проступку. Зигфрид Кнаппе и его товарищ, назначенные в рождественский сочельник дежурными по конюшне, прилежно убирали грязную солому, когда началась суматоха. «Мы прекратили работу и огляделись, чтобы понять, что происходит, — вспоминал Кнаппе. — Едва мы встали, как на нас налетел Вайцзекер. «Ага! Умники бездельничают, — радостно закричал он. — Ну, коли уж у вас так много времени, у меня есть отличное задание, как раз для умников и зубоскалов….» Вайцзекер жестом приказал Фогелю войти в стойло вместе со мной и Вайнрайхом. «А теперь, парни, почистите-ка это местечко голыми руками! Вот так… Повесьте вилы на стену». Эти действия равносильны издевательству как инструменту деспотичной, субъективной воли, как средству унизить людей путем применения своей ограниченной власти, чтобы заставить человека выглядеть, как выразился Понтер Деттман, «куском навоза».

Если эти примеры доказывают существование злобной, мелочной «солдафонщины», то другие раскрывают более садистскую и опасную разновидность «обучения». Вернер Карстенс вспоминал о друге и товарище, который нарушил распорядок во время обучения в Штеттине. После свидания с девушкой его товарищ не успел вернуться в лагерь до выключения света. Как это часто случалось, наказание было коллективным, и последствия его проступка ощутили на себе все его соседи по казарме. Однако его «товарищи» учинили месть — пехотинцы называли ее Heiliger Geist («святой дух»), или товарищеский суд: на следующий день они напали на него и зверски избили ножкой от табурета. Побои оказались настолько сильны, что пострадавшего пришлось отправить в госпиталь, где 19-летнему парню ампутировали руку, а впоследствии он умер от заражения крови. Мельчайшее нарушение — и юноша пал жертвой жестокого самосуда со стороны прежних товарищей.

Такие случаи были отнюдь не единичны, и дело не ограничивалось драками между простыми солдатами. Карстенс однажды видел, как инструктор из унтер-офицеров изо всех сил ударил новобранца о дверь. Несчастная жертва потеряла сознание. Вскоре солдата демобилизовали. Наконец, в качестве еще одного примера жестокости (на этот раз психологической) Карстенс вспомнил случай, когда солдат из их учебного отряда, направленный в качестве посыльного в Берлин, погиб в автокатастрофе, а последующие действия их гауптмана граничили с патологической бесчувственностью. Товарищам погибшего запретили присутствовать на похоронах, и вместо этого им пришлось слушать, как гауптман оплакивал не гибель их друга, а потерю машины! Этот пример бесчеловечной черствости оставил в душе Карстенса след, который не смогли стереть годы.

Точно так же Ганс-Вернер Вольтерсдорф говорил, что у него «не было времени на раболепных громил, которые стремились командовать, потому что не обладали реальной властью… Всегда найдутся те, кто будет полагаться на притворство или какую-нибудь несправедливость, интриги или демонстрацию силы, чтобы попытаться компенсировать то, чего им не хватает». Вольтерсдорфу особенно запомнился один «умный парень с сильным характером», которого безжалостно подвергали подобным издевательствам. Тем не менее юноша не только выдержал все это, но и позднее, уже на фронте, «разорвал направление в отпуск после ранения, чтобы оказаться на передовой». Получив от командира приказ совершить «смелый рейд»… он провел свою группу через минное поле, прикрывавшее русские окопы, бесшумно избавился от русских часовых, взорвал склад боеприпасов и навел такую панику, что ему удалось вместе со всей группой вернуться обратно через русские окопы. На пути туда он шел первым, на обратном пути — последним. Он привел своих солдат целыми и невредимыми. Но тут, когда казалось, что все закончилось, он подорвался на мине… Мало какая история, — заключил Вольтерсдорф, — печалила меня так, как эта».