Дубравка Угрешич - Снесла Баба Яга яичко

• Название: Снесла Баба Яга яичко
• Автор: Дубравка Угрешич
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-43151-9

Искрометный и едкий роман хорватской писательницы и бунтарки Дубравки Угрешич «Снесла Баба Яга яичко» был написан в рамках международного литературного проекта «Мифы». Из всего пантеона легендарных героев она выбрала (не будем спрашивать, по каким своим причинам) «страшную и ужасную» Бабу Ягу. Этой «красавице» в народных сказках ни разу не досталось ни главной роли, ни хотя бы почетной грамоты. Зато в глазах Угрешич она возвысилась до звания Великой Богини. В романе в трех частях с юмором и безграничной фантазией Угрешич рисует картину путешествия в мир сказочной Бабы Яги и объясняет природу мифа о Старой Страшной женщине, затаившейся в лесу и способной на самые неожиданные поступки.

(суперобложка)

Старые ведьмы несут хорошие яйца.

Полинезийская пословица

Угрешич — это автор, за которым хочется следить, она завораживает.

Сьюзен Зонтаг, автор романа «Любовница вулкана»

«Снесла Баба Яга яичко» является прекрасным примером того, на что способно воображение Угрешич. Напряженный сюжет с вплетением бесчисленных интриг…

Комедия… Постмодернизм… Роман, который бросает вызов самой романной традиции и скорее не рассказывает историю Бабы Яги, а взрывается несколькими уморительными эпизодами.

Three Percent

Мощно. Грандиозно. Угрешич написала мудрую и острую сказку в стиле самой себя… Каждый элемент имеет скрытый смысл, и повторное чтение становится наградой.

National Public Radio

Когда-то давно Баба Яга была Великой Богиней. Пережив долгую и мучительную историю собственной деградации, Баба Яга добралась до нашего времени, к сожалению, в виде собственной карикатуры.

Дубравка Угрешич, «Снесла Баба Яга яичко»

Дубравка Угрешич (р. 1949) — хорватская писательница, автор романов, эссе и киносценариев. Ее книги переведены на более двадцати мировых языков и награждены престижными европейскими премиями. Пишет на хорватском и английском, в совершенстве владеет русским: переводила Д. Хармса, Б. Пильняка и др. В своей прозе использует стереотипы массовой словесности, формы пародии и литературной игры.

---

Когда она слышала, что я с кем-то разговариваю по телефону, то тут же приходила в «мою» комнату, что-то у меня спрашивала или что-то говорила, громко, как попугай в клетке, так что мне обычно приходилось прерывать беседу. Делала она это рефлексивно, словно не осознавая, что творит.

— Надо бы позвонить старой ведьме, — говорила она, увидев, что я держу в руках телефонную трубку.

— Хорошо, как только закончу разговор.

— Я ей несколько раз звонила, никто не берет трубку.

— Позвоним.

— Спроси у Зораны, она знает. Зорана — это Пупина дочка.

— Спрошу. Как только кончу говорить.

— Смотри, не забудь.

Стоит, опираясь на шкафчик, и смотрит на меня.

— И Ада что-то не звонит. — Аба.

— И она тоже не звонит.

— Позвонит как-нибудь.

— Да и нашим надо позвонить. «Нашими» она называла моего брата и его семью.

— Так мы же им утром звонили!

— Открой дверь на телефон, в комнате душно, — говорит она и шлепает к балкону.

— Дверь на балкон, — говорю я.

— Вот, я уже сама открыла.

Она все как следует почистила и привела в порядок, включая и эту «уродливую тумбочку», которую я притащила в квартиру, точно так же, как она все чистила и приводила в порядок всю свою жизнь. И только один раз, когда мы разговаривали с ней о нашем первом доме, с большим садом, она все-таки признала:

— Я больше заботилась о том, чтобы грядки были ровными, а не о том, что там посажу, и как будет расти то, что я посадила.

Похоронные отчисления, которые она вносила на протяжении многих лет, были выплачены полностью: оплата ее похорон со всеми погребальными формальностями была гарантирована. Ее ментальная территория и мир чувств сузились и были приведены в порядок, как аккуратно уложенные в коробке вещи. Там, в этой «коробке», копошились двое ее внуков, мой брат, его жена и две-три старинных приятельницы (именно в таком порядке, в соответствии с их значением в ее жизни).

Там же, разумеется, была и я. Иногда мне казалось, что она гораздо больше любит наши телефонные разговоры, чем непосредственное живое общение. Как будто, разговаривая со мной по телефону, она чувствовала себя более «свободной».

— Вот, сижу на твоем стуле, — говорила она, подразумевая мое рабочее кресло, — смотрю на цветы на балконе и думаю о тебе. Ты бы только видела, как разрослись цветы! Они как будто по тебе скучают.

А потом, подстегнутая этой неожиданно обретенной свободой чувств, добавила каким-то неуместно бодрым тоном:

— Боже милостивый, какая же у меня пустая жизнь!

Все-таки большинство своих «файлов» с чувствами она закрыла. Один, правда, пока держала полузакрытым — это была Варна, город ее детства и молодости. Поэтому, я думаю, она с такой сердечностью пустила на свою территорию незнакомую молоденькую болгарку.

Мамин бедел

1

Все пошло как-то наперекосяк. Контакт с организаторами литературной встречи «Золотые перья Балкан» в Софии перестал функционировать. Пришлось самой заботиться о бронировании и покупке билета на самолет. Мне было проще обмениваться мейлами с Абой, чем с ними. Настоящей целью моей поездки и без того была Варна — «Золотые перья Балкан» стали просто поводом. Аба с готовностью ответила, что присоединится ко мне, если я ничего не имею против: в Варне у нее родственница, с которой она давно не виделась, и много друзей. Я ответила, что не имею ничего против.

Мама запустила меня в сторону Варны, она отправила меня в то место, куда сама попасть не могла, словно я была радиоуправляемой игрушкой. Так в давние времена богатые люди посылали в паломничества или в армию своего «бедела» — нанятого за деньги представителя. Я была маминым беделом. Она потребовала от меня, чтобы я непременно разыскала Петю, подругу ее детства и молодости. Петя якобы была больна Альцгеймером, и, что еще хуже, присматривал за ней ее сын-алкоголик. Однако Петин адрес каким-то чудом из маминой записной книжки исчез.

— Узнай в полиции, — настаивала мама.

— Как Пети на фамилия?

— Мужа ее звали Гошо.

— Фамилия?

У нее на лице отразилось отчаяние.

— Хорошо, я расспрошу в полиции, они наверняка знают, — быстро произнесла я.

Она не требовала от меня найти бабушкину могилу. Бабушка и мамина сестра, обе были похоронены на городском кладбище в Варне. В какой-то момент мама уступила могилу в пользование бабушкиным друзьям. Должно быть, места на кладбище стали дорогими, а смерти участились.

— Какая же я дура! Уступила им могилу, а они меня потом даже не поблагодарили, — ворчала она.

И могилу деда она не упомянула, да, собственно, что упоминать, когда не было известно, где точно он похоронен. Ей сообщили о его смерти с большим опозданием. Тогда царили жестокие времена, два разных государства, мало что можно было сделать по-человечески. В Варне, кроме погрузившейся в маразм Пети, у нее никого больше не осталось. Главным заданием моей миссии было фотографировать Варну и показать маме снимки на моем новом ноутбуке. Идея с фотографированием принадлежала мне, и с этой целью я купила маленькую цифровую камеру.

Я попросила Абу забронировать билеты на самолет. В «Bulgarian Airlines» в Амстердаме мне сказали, что будет дешевле купить билет до Варны в Софии. Аба ответила, что самолет очень дорог, и предложила поехать на поезде. Я отказалась: мне уже приходилось слышать всякие ужасы о старых, запущенных болгарских поездах, в которых орудуют банды местных воров. Я настаивала на самолете. Ей-богу, ну кто согласится трястись в автобусе от Софии до Варны семь или восемь часов? Она вежливо ответила, что ей самолет не по карману и что она поедет на автобусе, а мне забронирует авиабилет. Пристыдила. Я согласилась: конечно, можно и на автобусе, почему нет. Возможно, в длительной тряске по болгарским позднеосенним пейзажам найдется свое очарование? Насчет отеля тоже пришлось поторговаться. Аба предлагала варианты подешевле. Я тут же представила себе запущенные, разваливающиеся коммунистические гостиницы, в которых не работает отопление, и ответила, что мне нужен приличный отель в центре города и что цена меня не интересует.

«Жду не дождусь познакомиться с вами, вы даже представить себе не можете, что для меня значат ваши книги», — добавляла она в каждом мейле. Настойчиво предлагала встретить меня в аэропорту. «Нет никакой нужды, я возьму такси и поеду к маминой родственнице», — ответила я.

«Нет, нет, я вас встречу. Вы где-то писали, что чужая страна — это та, где тебя никто не встречает, когда ты приезжаешь». Я не могла вспомнить ни где я это писала, ни писала ли я это вообще. А если и писала, то сейчас эти слова показались мне чужими.

Тем не менее в аэропорту ее не было. Я прошлась по залу прилета, немного подождала, потом постояла в очереди, чтобы поменять евро на левы, потом еще раз прошлась по залу прилета, и в конце концов мой взгляд зацепился за невысокую худенькую девушку, которая, вся сжавшись, стояла в углу с букетиком цветов в руке и озабоченным взглядом следила за выходящими пассажирами. Тут и она меня заметила. Бросилась навстречу и сердечно чмокнула в щеку. Ах, какая она глупая, теперь я, конечно, решу, что она бестолковая, но, вот, понимаете, ей показалось, что надо стоять именно на этом месте, потому что, если она куда-то перейдет, а я в этот момент выйду, то она меня пропустит, хотя отсюда, именно с этого места, как раз лучше всего видно, она все здесь изучила, а вот и сама не знает, как это так получилось, что она меня не заметила…

Она была маленькая, худенькая, от худобы даже немного сутулая. Первое, что бросалось в глаза, — большие очки со слишком тяжелой для ее нежного, маленького личика оправой (книжный червь!). Живые темные глаза, слегка крючковатый нос и эта неудачная оправа придавали ее лицу птичье выражение. Кожа, слегка конопатая, была покрыта густым слоем тонального крема, волосы средней длины рыжеватые, с блеском «Л'Ореаль». Необыкновенно приятная улыбка ее очень украшала. Одним словом, девочка, «болгарочка». Теперь мне стало чуть понятнее, почему она так понравилась маме.

Аба сразу же принялась расспрашивать о маме, как она себя чувствует, что делает, по-прежнему ли цветут на балконе герани (смотри-ка, оказывается, они вместе сажали цветы на балконе!), а потом сказала, что мы должны обязательно позвонить ей по телефону и послать открытку. «Мы»? Меня слегка покоробило употребление множественного числа. Она добавила, что моя мама просто дивный человек, что единственный теплый, «человеческий» контакт, который был у нее в Загребе, это контакт с моей мамой, а ведь она провела там целых два месяца! Болгарочка была очень молода или такой казалась, во всяком случае, мне она годилась в дочки. Ее расспросы о маме звучали искренне и поэтому выглядели еще более странными. Что могло быть общего у нее с моей полуистлевшейся старушкой, я понять не могла.