Дмитрий Володихин - Для кого пишет историк?

• Название: Для кого пишет историк?
• Автор: Дмитрий Володихин
• Издательство: Журнал "Москва" № 9
• Жанр: Публицистика
• Год: 2011
• ISBN: 0131-2332

---

Худо уже то, что он чудовищно разочаровывает людей, интересующихся знаниями о прошлом. Но гораздо опаснее другое: на должности преподавателей в гуманитарных вузах и даже специальных исторических факультетах/кафедрах приходят люди, для этой работы непригодные по критерию культуры речи. Это занижает планку требований к вузовскому преподавателю и оставляет у студента ложное впечатление, будто умение правильно и логично выступать на публике (в частности, преподавать учебные курсы) не является безусловной необходимостью для профессионала. Государственные программы чем дальше, тем больше поворачивают его от живого слова к цифири… Хотелось бы прямо противоположного, но о подобном повороте можно только мечтать. Остается радоваться тому, что нынешние студенты и аспиранты хотя бы получают более основательное представление о философии, чем прежде.

Вывод: современный историк, ищущий диалога с широкой аудиторией, должен самостоятельно поработать над своим интеллектуальным арсеналом. Ему следует овладеть русским литературным, освоиться в общении с издателями, понять, что из сферы его исследовательской активности может заинтересовать многотысячные группы неспециалистов, и заняться философским самообразованием.

Но, пожалуй, главное умение, без которого все остальное обесценивается, это способность четко видеть, кому именно адресуется книга или статья. Что означает, как уже говорилось, — нарисовать для себя образ собеседника, с которым предполагается установить диалог через текст. Создавая такой образ, надо сложить воедино характерные черты целого «отряда» будущих читателей. Лишь увидев образ читателя в деталях, историк сможет до конца определить, как и о чем следует ему разговаривать.

Запросам «аудитории-адресата» должны быть полностью подчинены лексика и весь строй языка, выбор тем, способов их изложения и уместных для данного случая литературных приемов. Самая верная стратегия в подобном случае — определить, зачем понадобится предполагаемой аудитории новый исторический текст, как она сможет им воспользоваться, удовлетворяя интеллектуальные запросы.

Работая в этом ключе, историк обосновывает свою претензию быть прочитанным.

Это на профессорской кафедре он играет роль господина и повелителя. Студенты обязаны внимательно слушать лектора и хорошенько усваивать сказанное, поскольку им еще предстоит сдавать экзамены. Сталкиваясь со строптивыми читателями, которые вовсе не обязаны фокусировать свое внимание на чьих-то текстах, историк теряет монарший статус и сходит с кафедры. Он может установить с читательской аудиторией отношения равного собеседника. Возможно, вместо этого историку предстоит попробовать роль слуги, обслуги. Но в любом случае ему придется, смиренно склонив голову, раз и навсегда отказаться от учительства.

4

Нет такой книги, нет такой статьи, которые можно было бы адресовать всему обществу. Однако существуют устойчивые формы адресации, которые привычно воспринимаются огромным количеством людей.

Первый из них — историческая публицистика.

Журналы, теле- и радиопрограммы, блогосфера и сетевые массмедиа наполнены спорами на исторические темы. Создание новых исторических мифов, выдвижение контрмифов, развенчание тех и других, борьба с «попытками фальсификации», обсуждение «спорных фигур» и «переломных моментов» нашей истории… Одно простое упоминание некоторых тем (Крещение Руси, опричнина, революция 1917 года, Победа, национальный вопрос) и некоторых фигур (Александр Невский, Иван Грозный, Петр I, Сталин) автоматически вызывает бурную полемику. Конечно, знатоку соответствующей темы уместно высказываться в подобных дискуссиях. Он обладает гораздо более глубоким пониманием вопроса, чем подавляющее большинство других участников — как правило, дилетантов.

Публицистическая адресация рождает две серьезные проблемы для историка:

— во-первых, она в девяти случаев из десяти предполагает сознательное и недвусмысленное соотнесение себя с одним из мировоззренческих «лагерей» нашей общественной мысли, а то и с отдельной группой внутри «лагеря»;

— во-вторых, немыслимо большая часть современных публицистических произведений отличается от классических текстов или хотя бы от текстов двадцатилетней давности гораздо более высоким уровнем эмоциональности и менее высоким — корректности. Сейчас публицистика весьма часто делается на лозунге, на крике. Нормальным явлением стало эссе, которое представляет собой несколько страниц истерики. Спокойного рассуждения, основанного на знаниях и силе ума, оказывается недостаточно. Поэтому историку, вступающему в эту реку, по необходимости приходится повышать голос. Иначе его не услышат.

Вторая форма адресации наиболее привычна и удобна для академического историка. Это научно-популярный жанр. Он предъявляет сравнительно простые требования к профессионалу, пожелавшему установить диалог с образованной публикой: правильный, простой, «прозрачный» литературный язык, информативность, да еще показ источников, на основе которых сделаны выводы. Лет пятнадцать назад эти требования были в самой лаконичной форме высказаны одним издателем популярных энциклопедий: «Просто о сложном, интересно о важном».

Гораздо сложнее историософия. Зато она дает больше творческого простора.

Историософ выдвигает себя на роль интересного собеседника для интеллектуалов. Он предлагает им игру, где хорошая литература — с полным арсеналом художественных приемов, образностью, метафоричностью — совмещена с философической «подкладкой» и поставлена на прочное основание исторического материала. Интеллектуальная игра (в сущности, развлечение для изысканного ума, утонченный досуг образованного человека) составляет суть направления, которому С.А. Экштут дал удачное название «историософский маньеризм». Мастерство историка, ведущего подобную игру, заключается в том, чтобы, задав тему диалога, предвидеть вопросы, которое возникнут в будущем у читателей, и не разочаровать их своими ответами на еще не заданные вопросы…

С.А. Экштут высказался на этот счет с большой отвагой: «Мы живем в идеальное время для историософских опытов, когда есть все условия для содержательной, а не спекулятивной интерпретации исторического процесса… Тяга к потустороннему и неземному потеснит гуманистический оптимизм… Воображение и интуиция, связь с мистикой станут новыми опорами для деятельности ученого. Он устремится к виртуозности и усложнению традиционных мотивов. Субъективная основа творчества властно заявит о себе: изучение объекта исследования станет диктоваться внутренним чувством мастера и подчиняться ему… Объективизированному изображению мира будет противопоставлено его художественное воссоздание, ставящее эмоции и переживания выше соблюдения внешнего правдоподобия. Историософские опыты станут сплавом науки с литературой и искусством».

Наконец, четвертая форма адресации — персональная история.

Игры в ней нет. Она уходит корнями к Плутарху, к житиям святых, к древним притчам. Основная ее суть — дать современному интеллектуалу информацию о тех глубинных пружинах, которые двигали жизнь духовно родственных ему фигур в прошлом.

Человек, специализирующийся в персональной истории, видит в изучении судьбы одного-единственного исторического деятеля большую ценность, нежели в исследовании периода большой длительности, истории целого региона или крупной социальной группы. Результат этого исследования рассматривается как самоценный и не предназначается для дальнейшего синтеза. Из судьбы одной персоны — все равно, исключительной для своего времени или встроенной в массовый поток, — извлекается духовное зерно или же экзистенциальная суть. Ее жест, ее каприз, эпизод в ее судьбе могут нести в себе информацию исключительной важности, поскольку «проявляют» скрытые механизмы личности в критической ситуации. Те механизмы, что остаются тайной за семью печатями при ординарном течении жизни. Итог работы историка-«персоналиста» — реконструкция этических, религиозных, психологических образцов поведения личности в обстоятельствах исторического прошлого. Поскольку судьба «портретируемого» во всех случаях уже завершена, вглядываясь в ее обстоятельства из своего времени, историк видит результат слов и поступков персоны и, следовательно, может в какой-то степени подвести итог… Любые обстоятельства могут повторяться в истории бесконечное количество раз. Значит, сведения о том, как вели себя в них люди прошлого, остаются настоящей драгоценностью для современного человека. Он может использовать чужой духовный опыт как своего рода «кирпичики», сознательно выстраивая собственную личность и собственную судьбу. А живым «передаточным звеном» этого опыта и становится историк. Притчевость, содержащаяся в жизнеописаниях людей прошлого, — если, конечно, уметь извлекать ее осознанно, со всем инструментарием современной науки — никогда высокой цены не потеряет.