Сергей Лопатин - Эсфирь

• Название: Эсфирь
• Автор: Сергей Лопатин
• Жанр: Эротика, Секс

---

Да, это глупо - выискивать что-то спрятанное например в том, что число фотографий Эсфирь в моих руках было равно числу карт в колоде. Здесь нет ничего спрятанного и ничего другого здесь также нет. Сейчас, когда я смотрю на эти фотографии, я хочу вернуться. После стольких лет отсутствия меня там, я хочу вернуться туда. Годы убивают плохие воспоминания, только самым сильным из них удаётся выжить, годы убивают плохое в памяти, оставляя только самое святое, поэтому всё хотят вернуться назад. Я понимаю, что это наивно, да и не за этим я хочу вернуться к дом Ридо. Я хочу, я хотел бы попасть сейчас туда, чтобы увидеть Эсфирь. Как часто это бывает - стоит появиться тому, за что отдать готов многое, как появляются желания обладать большим, чем только что получил. Это так знакомо мне. Я получил эти несколько простых и неумелых фотографий, и я захотел видеть обажённую на них в живую. Вполне возможно, что её больше нет, но память и эти фотографии остались со мной. Память дороже мне. Иногда я думаю, что, наверное, всё ещё люблю её и тогда мне становиться жалко. Жалко, что мучительные годы я прожил просто так, от нечего делать. Ну не было у меня никакого другого развлечения. Несколько раз я почему-то смещал время относительно себя и мне казалось, что существует где-то далеко от меня та Эсфирь, которую я покинул.

Так вот прошлое вышло в мою настоящую жизнь, подтвердив этим, что существовало. Когда я смотрю на них, на сфотографированных Эсфирь, я представляю ещё сотни таких глянцевых листов бумаги, существующих только в моём воображении, наполненных стенами, положениями и позами тел, которые оставила на своих долгих негативах камера моей памяти. Я вновь выясняю, что предшествовало в тот или иной день съёмке, что было после неё. Я возвращаюсь.

Когда Эсфирь позвала меня к окну, которое, должно быть, краснело от её наготы, я знал, что те слова, которые она мне скажет, я запомню навсегда. Так оно и случилось. Она не говорила мне ничего определённого, она просто сказала мне, что ей тоже больно, но не стоит так мучать себя из-за неё, из-за такой мелочи. Она сказала мне, что не произошло ничего плохого, если подойти к этому осознанно и решительно. Она сказала мне, что мне не нужно было так делать. "Просто не нужно". Из всех слов, которые выскользнули тогда, не было ни одного моего слова - все принадлежали её. Но сейчас обладаю ими я, поскольку только я из нас двоих помню их.

Их потом было много - выродков, которых приводил Ридо для утешения плоти. Некоторые выбирали Метте, Техааману, Аннах, некоторые сразу обеих или троих. Каждый раз, когда кто-то из гостей Ридо заходил к нам в комнату чтобы сделать выбор, мои губы и язык мучались скрываемыми мною словами: "Только не Эсфирь". И после каждого их выбора напряжение моего тела умирало - когда выбирали не Эсфирь, я успокаивался, а когда она должна была удовлетворять того, кто её выбирал, я лишался стойкости и бесформенностью уходил к окну, будто в желании поймать её слова. Их, выбирающих Эсфирь, было беспочтенно много, так много, что я мог бы привыкнуть к сеансам их пользования ею, но я не привыкал, каждый раз я принимал это как новое, и даже не было ощущения повторяемости моих ощущений. Как много их было. Какими одинаковыми они были, но несмотря на всю их однообразность, я всё же запомнил некоторых, десяток или два. Можно даже сделать попытку к классификации. Например, некоторые из них представляли собой группу каких-нибудь учителей, грязных, похотливых, с тысячью комплексов, унижаемых своей старостью, возбуждаемые телами учениц, способностью к высматриванию которых его взгляд гордится не один год. Они конечно делают осмеиваемые попытки склонения к физической любви приглядевшейся ученицы, за что получают физические разъяснения от её ровесника-кавалера(кто бы мог подумать, что я буду оперировать такими словами). И действительно, зачем же этой ученице старое, иногда немощное и непривлекательное тело её идиота-учителя, когда всегда под рукой здоровое и молодое тело такого же самца. Вот такой учитель и идёт к Ридо и выбирает, допустим, Метте. Представляет ли он вожделенную ученицу на её месте или нет - это уж его дело, хотя, уверен, не представляет, ведь под ним - такая же девочка, которая при других обстоятельствах мола быть той, кому он преподавал бы географию или историю.

Были и другие. Наглые и нахальные молодые люди лет двадцати четырёх, которым, в сущности, было в виде развлечения провести несколько часов с нежной девочкой. Мотивы у них совсем другие - они всё ещё проявляют агрессию, безупречно свойственную всем выродкам. И не столько похоть они удовлетворяют свою, сколько амбиции. Они чувствую себя большими и сильными, когда насилуют, а другого слова я не собираюсь использовать, пятнадцатилетних девочек. Тоже, конечно, комплексы - ущемлённое где-то в детстве достоинство, наверняка, от осознания собственной недостоиности и убогости.

Два типа уже есть. Могу выделить ещё один, менее многочисленный. Всего два представителя. Были такие невольные любовники у Эсфирь, кстати, оба они выбирали только её, отличающиеся от остальных только манерой говорить, стилем жизни и прочими поверхностными материальными признаками. Один, например, носил на пальцах сотню очень тонких колец.. Такие же ублюдки, только вынужденные чем-то носить на себе всякие признаки принадлежности к людям другого положения в обществе.

Вот, пожалуй, три группы, три вида, которые хотя бы имеют отличительные особенности. Таких было не много. Больше было других однолицых существ мужкого пола, которым было всё равно, с кем и где спать. И все они заходили в комнату, где обитали мы, и все они выбирали. Сотни раз они направляли свои пальцы в сторону Эсфирь, сотни раз они подзывали её и уходили с ней. И сотни раз она возвращалась ко мне и умоляла меня не быть таким, каким я был в её отсутствие. Я помню её и достаточно почти мне этого. Я помню её голос, многие её черты помню, многие её слова. Я даже помню её присутствие рядом со мной, я представляю его себе сейчас и мне становиться так же больно, как было тогда, когда она отдавалась выродкам-гостям Ридо. Единственное, чего мне не хватает, чтобы восстановить в себе спокойствие и наслаждаться тем, что у меня есть, так это присутствие. Если бы оно вечно было со мной, только её присутствие - даже не она сама, я был бы спокоен и счастлив. Но, как всегда, человек хочет недоступного, в моем случае это усугубляется ещё и тем, что я сам себя лишил того, что сегодня для меня есть недоступность. Приходиться довольствоваться тем, что осталось у меня - мне действительно очень просто представить её рядом с собой, я почти начинаю видеть её, но приходит недоступность и всё исчезает.

Меня всегда это гнело - то, что они насиловали Эсфирь. Но я не ощущал этого до конца - этого не было на моих глазах, а доверять своему воображению - недостойно. Я испытывал крайнюю ненависть, когда Ридо заставлял наши тела содрогаться в нужной имитации физической близости, я ненавидел его, когда она заставлял Эсфирь делать это с Аполлосом, которому же, вечно неудовлетворённому изгою, это всегда было в радость. Им всегда было в радость - Метте, Аннах, ему, Техаамане - из них выросли бы такие же, что приходили к нам в комнату за выбором - такая же мразь. Я ненавидел его, ухмыляющегося охранника, имя которого даже не знал. Я не испытывал такой ненависти к Аполлосу, ведь формально Ридо заставлял его совершать эти действия. Сам Ридо никогда не прикасался к Эсфирь, скорее всего (боже, как болит сердце) это и вынуждало меня в чём-то прощать его.

Итак, я не видел, как они насиловали Эсфирь, поэтому я даже, наверное, холодно относился к этому, пока не произошло того, что положило конец всему.

Все дни, в которые ей приходилось отдавать своё тело им, вовсе безразличным к ней, проживал по ставшему обыкновенным распорядку. Медленные минуты смолами стекали по стволам моих ожиданий, тело уставало ничего не делать и только когда дверь открывалась и вместо одного Ридо появлялись двое - Ридо и его спутник, ничем выдающимся не отличающиеся, я начинал разгораться, я начинал сгорать. Я быстро возвращался в прежнее состояние, если человек, пришедший с Ридо, выбирал не Эсфирь, но я сразу же воспламенялся, когда он показывал на неё. Если знакомо чувство потери всего, что имеешь, понять меня можно, если знакомо разочарование проигрыша после больших усилий, то тоже этим меня можно понять. Каждый раз, когда её забирали из моего пространства, я терял её и радость её обретения мною была незначительной в сравнении с потерей.

Как люди, приходившие туда иногда были одинаковыми, как были одинаковы они все, так были похожи, сакраментально похожи дни, останавливающиеся в этом доме. Я не могу сказать, сколько было их - дней моего безумства. Не потому, что не считал - считал, просто не помню. Мы жили в этом доме уже больше года и почему-то я ясно запомнил последний день моего пребывания, оказавшийся чрезвычайно коротким к тому же. Я помню его ясно, так же, как и первый день из моей жизни там. Всё находящее между ними - месиво из картинок, вспышек, лиц тех, кто наслаждался Эсфирь, её глаз, её волос, тело, Ридо - всё заплакано - слёз моих было больше, чем всего остального.