Алексей Травин - Следы на карте

• Название: Следы на карте
• Автор: Алексей Травин
• Издательство: Издательство "Ирфон"
• Жанр: Детектив
• Год: 1968

Повесть «Следы на карте» — интересный и взволнованный рассказ о боевых днях борьбы за власть Советов в Таджикистане, о лучших представителях таджикской молодежи, о мужестве и героизме первых комсомольцев в борьбе против банд басмачей за светлое будущее, за идеалы коммунизма. Автор говорит о вечной дружбе русского и таджикского народов, о преемственности поколений.

«Следы на карте» — это следы боевых, революционных побед, следы, которые никогда не сотрутся.

---

Как только красноармейцы разместились, на восточной окраине кишлака послышались дикие крики, топот многих конских копыт. Со стороны кишлака застрочил станковый пулемет. Басмачам, как видно, удалось сбить боевое охранение и атаковать Чашмаи-поён. Сильная стрельба длилась не менее получаса. Затем все стихло. Первая атака басмачей была отбита. Группа Степана в бой не вступала. Было еще темно и ей нельзя было себя выявлять.

Акбар всю ночь не сомкнул глаз. Мальчика била дрожь. Он не мог понять от чего она: от ночной прохлады или от страха? Вспоминались крики на окраине кишлака и среди них все чудился знакомый хриплый голос Шариф-ака. Неужели он наступает вместе с бандитами на Чашмаи-поён? Стреляет в товарищей Акбара, а утром будет стрелять в него? Эти мысли привели Акбара в замешательство. Ясность, которая была в начале боя, сменилась какой-то неразберихой. Что-то хотелось понять, быть таким же уверенным в своих действиях, как Степан-ака, который твердым голосом отдавал распоряжения. Хотелось мальчику поговорить со Степаном, но он молчал — боялся показаться трусом и нюней. Акбар думал: «Все, кто наступают на кишлак, наши враги». Но как ни старался Акбар, Шариф-ака врагом он представить не мог. Видел перед собой худого с седой бородкой старика, который за всю свою жизнь, наверное, и ружья-то в руки не брал ни разу.

* * *

Не так-то просто оказывается установить исторический факт. Немало мы с Ермаком изъездили и исходили за лето дорог, перерыли документов, а полной картины событий в кишлаке Чашмаи-поён у нас пока не было. Перевертывать историю и совершать великие открытия мы с другом уже не собирались. Правда, карту геолога найти все еще надеялись. Каникулы прошли, а окончательных результатов нашего поиска пока и не намечалось. Ермак злился, ворчал на меня.

— А кто собирался перевернуть историю и потрясти мир великими открытиями? — спрашивал его я.

— К черту великие открытия. Я задохнул целый центнер пыли и хочу подышать свежим воздухом,— горячился Ермак.— Да здравствует парк культуры и отдыха!

Спасибо полковнику Ганиеву. Интересовался он нашей работой и не упускал из виду, стараясь помочь и направить по правильному пути.

Вскоре после нашего приезда из Чашмаи-поён он позвонил и попросил зайти.

- Садитесь, историки, в комнате моего секретаря и познакомьтесь вот с этим делом,— сказал он весело,— может быть, оно вам чем-нибудь поможет. А мне все некогда.

Это следственное дело нас взволновало и захватило. Необычными были показания обвиняемого — участника одной из банд Караишана — Бури Дустова. Бывший басмач во всем признавался, осуждал свои поступки и проклинал предводителя бандитов Караишана за то, что тот втянул его в борьбу против Советской власти.

Чувствовалось, что показания искренние, и Дустов чистосердечно раскаивался. Суд, как видно, учел это обстоятельство и присудил его лишь к пяти годам исправительно-трудовых работ.

— Эх, поговорить бы сейчас с этим Бури Дустовым...— мечтательно протянул Ермак,— он бы уж мог порассказать про действия басмаческих отрядов Караишана...

Видя, что Ермак опять зажегся поиском, я сказал с притворным равнодушием:

— А ты думаешь его легко найти? Он мог и умереть за это время.

Справка в адресном бюро ничего не дала. Дустов Бури, проживающим в Таджикистане не значился. Но будучи пожилым человеком, он мог проживать в сельской местности, где паспортизации не было. Мы написали письма в несколько кишлачных Советов горных районов Таджикистана и просили проверить в похозяйственных книгах не значится ли там Бури Дустов 1894 года рождения.

Сельсоветские работники не особенно спешили. Только через месяц мы стали получать ответы на свои запросы, но утешительного для нас ничего не было. Дустов Бури в похозяйственных книгах этих кишлачных Советов не значился. Мы уже готовы были махнуть рукой на эту затею, как, месяца два спустя после нашего запроса, пришло письмо из Таджикабада от тракториста Калона Буриева. Он сообщал, что совершенно случайно узнал в сельсовете о розыске Дустова Бури 1894 года рождения. Возможно, это его отец. Он действительно раньше проживал в Калай-Лябиобе, а сейчас переехал к старшему сыну — агроному в Гиссарский район. В первый же выходной день мы поехали к Бури Дустову.

Встретили нас с традиционным гостеприимством и через полчаса мы сидели в маленьком финском домике агронома и вместе с седым, страдающим астмой стариком пили кок-чай. Это был тот самый Дустов Бури, которого мы искали. Тяжело дыша, кашляя и отдуваясь, отрывисто, короткими фразами Дустов рассказывал:

— В чем молод похвалится, в том стар покается. Все мы в то время были темными. Ничего не понимали. А я, видно, особенно отсталым был. Воевал против своего же счастья. Правду говорят: до смерти учись, до гроба исправляйся. Жалко мне молодости. Зря потратил: сожрал ее Караишан. Но и сам он нашел позорный конец. Собаке собачья смерть! Много я вреда, конечно, принес. Спасибо Советской власти — простила... И не вспоминает теперь. За это — рахмат. Темный я был. Не понимал. Как теперь живу, о такой жизни в то время и не думал. Дети выучились. Женились. Один тракторист, другой вот агроном. Доживаю век в тепле. Сыт. Одет. А как дело было тогда, расскажу. Обязательно расскажу. Напишите про это. Пусть молодежь знает, сколько крови пролито за то, чтобы жить по-человечески. Да, много таких, как я, одурачил Караишан. Не все вовремя одумались. Многие сложили головушки в горах. Умерли на чужбине. А за что погибли? Посмотрели бы они теперь на наши поля, сады, заводы — заплакали б с досады и горя.

Старик разволновался, закашлялся. Мы вышли в сад, сели на скамеечку под желтеющими осенними яблонями. До поздней ночи рассказывал нам Бури Дустов про те «самые несчастные», как он их называл, годы.

* * *

В наступлении на Чашмаи-поён участвовала половина отрядов Караишана. Операцией руководил он сам.

Предводитель красовался в новом шелковом халате — подарке эмира. Арабский скакун под ним фыркал, кипел, пытался встать на дыбы и сбросить легкого седока.

В Чашмаи-поён Караишан рассчитывал сидеть все лето, собирать дополнительные силы из горных кишлаков и в конце лета выступить в направлении Душанбе.

В первом отряде, наткнувшемся на боевое охранение красноармейцев, было около двухсот басмачей. Стесненные узкой горной дорогой бандиты не могли развернуться. Забросанные ручными гранатами и обстрелянные метким огнем красноармейцев, они в панике отступили. На дороге осталось несколько десятков убитых и раненых.

Караишан, в окружении своих приближенных, ехал сзади. Старик уже видел перед собой согнутые спины дехкан, умоляющих простить их за то, что Чашмаи-поён был занят красноармейцами и они не пошли за своим муллой против Советской власти. Он видел трупы врагов, поделивших зерно, захвативших скот в Пингонском ущелье.

Заметив в темноте лавину беспорядочно отступающих басмачей, Караишан вытащил саблю и с визгом набросился на первого попавшегося конника, полоснул его клинком по бритой голове.

— Шакалы! Вероотступники, трусы! Кого напугались? Кафиров? За мной!

Белый арабский конь понес старика к повороту дороги, где за серыми камнями укрепилось боевое охранение красноармейцев. Отступающие басмачи начали поворачивать, догоняя своего предводителя.

Но вот перед Караишаном взметнулся столб огня. Арабец встал на дыбы и замертво грохнулся на камни. Кара-ишан успел спрыгнуть с коня, но запутался в стременах и покатился по острякам горного склона.

Заметив свалившегося с коня предводителя и думая, что он убит, басмачи снова отступили. Караишана подхватили двое курбашей, отвезли в тыл.

Когда старику перевязали разбитую голову и раненную осколком гранаты руку, он собрал курбашей и страшным, хриплым голосом закричал:

— Расстреляю всех, кто отступит! Позор вам! К утреннему намазу кишлак должен быть взят! Молиться будем у себя в мечети. Да поможет вам аллах!

Сам старик не мог держаться в седле. Шелковый халат его был порван, испачкан грязью. Басмачи знали, что Ка-раишан не любит шутить и бросать слова на ветер. Тех, кто отступит,— расстреляет.

На этот раз лавина коней, несмотря на большие потери, смяла боевое охранение красноармейцев и прорвалась к кишлаку. Вот эту атаку и слышали сверху аскары группы Степана. Чем она кончилась, мы уже знаем. Не выдержав пулеметного и винтовочного огня, басмачи, бросив раненых и убитых, опять отступили за поворот дороги. Никто не хотел ехать докладывать об очередной неудаче. Старик мог застрелить на месте. Упросили поехать к мулле старого курбаши Мавлона. Он считался заместителем Караишана и пользовался у него большим доверием. Мав-лон поехал. Спрыгнул с коня, почтительно доложил Караишану:

— Мы потеряли не менее ста человек, домулло, надо дождаться рассвета, спешиться. Подойдет вторая часть отряда, тогда будет легче расправиться с неверными. Завтра мы будем в Чашмаи-поён. Да поможет нам великий аллах!