Максим Ююкин - Иван Калита

• Название: Иван Калита
• Автор: Максим Ююкин
• Издательство: Издательство "Яуза"
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2003
• ISBN: 978-5-699-36023-9

Он получил от современников далеко не самое почетное прозвище. Историки-«западники» обвиняют его в «предательстве» и «раболепстве перед Ордой»: дескать, его власть держалась на татарских саблях, на его руках кровь соплеменников, а на его совести — мученическая смерть тверских князей...

Иван Калита действительно дрался за власть люто, яростно, беспощадно, не щадя ни других, ни самого себя, не брезгуя ни подкупом, ни доносами хану, ни ордынской помощью.

Но именно в его княжение Русь получила необходимую передышку, окрепла, оправилась, подняла голову (по свидетельству летописцев: «Быстъ тишина христианам и престаща татарове воевать Русскую землю»), именно при Иване Даниловиче и его сыновьях родилось «непуганое» поколение, посмевшее выйти на Куликово поле, именно его внук Дмитрий Донской одержал великую победу, с которой началось осво-бождение и возвышение Руси...

---

Жители окрестных селений редко заглядывали сюда: Жарынь числилась за княжьей казной, а потому жа-рынцы свысока посматривали на своих соседей, плативших дань боярам, и даже порой позволяли себе пошаливать на их угодьях, вследствие чего между ними и обитателями близлежащих сел шла то притухавшая, то разгоравшаяся с новой силой распря. Но Илейка не ощутил к себе никакой враждебности. Молодая улыбчивая женщина, приглядывавшая в одном из дворов за целым выводком детей, объяснила ему, как проехать к жилищу Воробья, и через какое-то время узкая, едва намеченная в траве лесная стежка привела Илейку на небольшую поляну, обнесенную добротным, хотя и потемневшим от времени тыном из заостренных неодинаковых по длине кольев, настолько высоким, что за ним нельзя было разглядеть даже кончика печной трубы. Ворот у тына не было; вместо них в нем была прорублена небольшая, менее чем в половину его высоты дощатая дверь, всю поверхность которой пересекали две прибитые крест-накрест жиковины. Под утробный, громоподобный собачий брех, донесшийся из-за ограды при его появлении, Илейка постучал в дверь и обнаружил, что она не заперта.

Жилище ведуна оказалось совсем не под стать окружавшей его мощной ограде: это была маленькая низенькая избушка, ничем не примечательная, если не считать слепой, без единого окошка стены. Странное чувство, подобно мимолетному дуновению ветра, на мгновение овеяло душу Илейки: ему вдруг захотелось бежать отсюда без оглядки, пока его присутствие здесь никем не замечено. Пусть умрет, так и не дождавшись помощи, его молодая госпожа, пусть боярин сурово покарает его за неисполнение своего веления, только бы не переступать порог этого странного, затерянного в лесной глуши дома! Но Илейка переступил его, благо и входная дверь тоже оказалась не закрытой на щеколду, а на громкий, настойчивый стук гостя и здесь никто не отозвался. Из маленьких сеней в лицо Илейке ударил густой, терпкий запах сухих трав. Травы тут были повсюду — на протянутых вдоль стен бечевках и разложенных на земляном полу кусках грубого холста, наваленные беспорядочной грудой и тщательно собранные в перевязанные нитями пучки. Осторожно, стараясь ничего не задеть, Илейка миновал сени и, отворив истошно завизжавшую дверь, оказался в горнице, по-видимому, единственном жилом помещении в доме. Никогда еще Илейке не приходилось видеть такого необычного жилища. В нем не было многого из того, что непременно встретишь в любом русском доме — ни икон в углах, ни украшений вроде расписной посуды или вышитых полотенец, а также ничего, что указывало бы на присутствие в доме женщин и детей, — ни прялки, ни колыбели. Вместо этого — все те сушеные растения, а еще великое множество глиняных горнцов разного размера и формы, горлышки большинства из которых были заботливо замотаны тряпицами. Посреди стоял грубый некрашеный стол, заваленный разным хламом — костями, камешками, кусками шкуры какого-то животного и еще чем-то в том же роде. Свет в горницу проникал сквозь единственное крошечное окошко, в которое не смог бы пролезть и ребенок.

Помещение выглядело настолько необитаемым, что Илейка усомнился, найдет ли он здесь хоть одну живую душу. «Уж не помер ли он, часом?» — подумалось ему. С неприятным предчувствием приблизившись к глиняной печи, Илейка откинул скомканное на полатях одеяло и невольно попятился, передернув плечами от ужаса и отвращения: в углу, рядом с измятой, несвежей подушкой, лежали горкой несколько человеческих черепов. Крестясь на ходу и шепча слова молитвы, Илейка опрометью бросился вон из жуткого дома. Порвав зацепившийся за дверную ручку рукав, со звоном опрокинув что-то в сумраке сеней, он с жадно-стью нищего, ловящего летящую из чьей-то милосердной руки медную монетку, рванул на себя входную дверь и лицом к лицу столкнулся с пожилым, но еще не старым мужчиной, одетым как обычный крестьянин; невысокий и худощавый, он был, тем не менее, довольно крепок телесно, о чем говорили его выпуклые твердые мышцы под засученными рукавами сорочки и вздувшиеся поверх них сухожилия. Маленькие карие глаза с внимательным насмешливым прищуром проворно обшарили Илейку с головы до ног, выпирающие скулы, туго обтянутые отсвечивающей нездоровой бледностью, но гладкой, без единой морщинки кожей, медленно раздвинулись, давая место хитрому оскалу, как видно, заменявшему этому человеку улыбку. Длинные, но жиденькие борода и такие же волосы были довольно жалким обрамлением его по-своему незаурядного и запоминающегося лица.

— Куда спешишь, робя? — неожиданно звучным, молодым голосом произнес мужчина, входя в дом и тем самым оттесняя Илейку в глубь сеней. — Может, сперва поведаешь, что за нужа привела тебя в нашу глухомань?

Выслушав рассказ парня, Воробей задумчиво пощипал бороду.

— Что ж, поехать, конечно, можно, — с расстановкой сказал он, глядя в пол, — но, покуда хворую не увижу, обещать ничего не могу. Надеюсь, твой боярин это разумеет.

— Ты уж постарайся на славу, а боярин тебя не обидит, будь надежен, — скороговоркой произнес Илейка.

Ведун криво усмехнулся.

— Меня, мил человек, обидеть мудрено, — неприятным, язвительным тоном ответил он. — Я токмо слуга, и кто меня не уважит, тот не мне, а господину моему обиду учинит. С ним ему и объясняться придется.

«Гляди-ка, — подивился про себя Илейка, — тоже, выходит, наш брат холоп! А держит-то себя с норовом, точно ему никто не указ».

Тем временем Воробей стянул с себя исподнюю рубаху, обнажив волосатое, костлявое тело, и, пошарив рукой по полатям, достал оттуда другую, из беленого холста. Все это он проделал неспешно, с полнейшей невозмутимостью, как будто собирался не к постели умирающей, а на долгие, неторопливые субботние посиделки.

— Поспешал бы ты, человече! Время-то не терпит! — не выдержал Илейка. По лицу Воробья снова проползла усмешка.

— А ты, как я погляжу, торопыга! Вечно вы, молодые, несетесь, несетесь куда-то как ошпаренные, а куда, сами не ведаете. Поверь тому, кто пожил на этом свете: коли хочешь поспеть, никогда не спеши!

«Поучать меня еще будешь, нежить лесная!» — внутренне вскипел Илейка, но почел за благо промолчать.

В дверях Воробей остановился и повернул голову к следовавшему за ним парню.

— А на чем мы доберемся? — спросил он. — Я верхами ездить непривычен.

— Править конем тебе не придется, — не слишком любезно отозвался Илейка. — Сядешь позади меня да знай себе держись.

Скакать молча было скучно, и после долгих колебаний Илейка решился расспросить Воробья о том, что никак не шло у парня из головы.

— Не прими в обиду, господине Воробей, — осторожно начал он, вполоборота развернувшись к своему спутнику, чье размеренное дыхание уже долго неприятно холодило ему затылок. — Может, оно меня и не касается, но уже больно любопытно мне узнать — что за черепа у тебя на печи схоронены? Почто не в могилах они?

Воробей рассмеялся.

— А, вот что тебя перепужало! Знай же: то друга мои любезные. Много добра видал я от них, покуда были живы, да и сейчас, случается, подсобят когда со-ветом. Как же я с ними расстанусь?

Хотя слова эти и прозвучали как шутка, у Илейки от них по спине пробежал легкий холодок.

В усадьбу приехали затемно. Еще издали заметив крошечный желтый огонек, слабо мерцавший на крыльце боярского дома, Илейка понял, что не опоздал: если их ждут, значит, боярыня еще жива. Подъехав к дому, он с радостью увидел, что встречает его не кто иной, как любимая сестренка. Коротко обнявшись с Ириной, Илейка поручил Воробья ее заботам, а сам поспешил на конюшню, чтобы возвратить Уголька в его чистое, уютное стойло, — утомленный дорогой и переживаниями, выпавшими сегодня на его долю, Илейка, кажется, полжизни готов был отдать за сытный ужин и мягкую постель.

3

Измученная долгими часами борения со смертью, боярыня впала в забытье, вырастив на многоярусной террасе подушек хаотичный куст пышных светлых волос. Ее левая рука беспомощно, как чайка на волне, покоилась на высоко вздымающейся под теплым одеялом груди, из полуоткрытых жарких губ вырывалось хриплое неровное дыхание. Не отходивший от жены Терентий обернулся к вошедшим Ирине и Воробью, и в сумрачном свете свечи его лицо показалось Ирине исполненным такой бездонной скорби, что сердце девушки дрогнуло от жалости.

— Вот, господине, прибыл человек, за коим было послано, — тихо молвила она и, пропустив ведуна вперед, скромно застыла у двери, не смея приблизиться к ложу страданий.

— Спаси ее, богом молю, ничего для тебя не пожалею, — глухо проговорил Терентий, не сводя с гостя умоляющих воспаленных глаз.

Будто не замечая его, Воробей молча подошел к постели и, склонившись над больной, взял ее за запястье, пощупал пульс. Лицо ведуна омрачилось. Затем он приложил ладонь ко лбу боярыни, раздвинул ей зрачок — спящая издала тихий стон и слегка пошевелилась, точно от дурного сна, — и, выпрямившись, резко бросил: