Ирина Карацуба - Выбирая свою историю."Развилки" на пути России: от Рюриковичей до олигархов

• Название: Выбирая свою историю."Развилки" на пути России: от Рюриковичей до олигархов
• Автор: Ирина Карацуба
• Жанр: История

---

Вече должно было утверждать чрезвычайные расходы на военные предприятия. В скандинавских сагах, где говорится, что во времена Владимира и Ярослава на Руси собирались тинги — народные собра­ния, содержится характерный рассказ об Эймунде, предлагавшем свою военную службу «русскому конунгу», который ответил ему: «Дайте мне срок посоветоваться с моими мужами, потому что они да­ют деньги, хотя выплачиваю их я», и созвал тинг.

Княжеская дружина составляла корпус «быстрого реагирования», но основная тяжесть военных предприятий, как наступательных, так и оборонительных, если речь шла о земских интересах, ложилась на плечи рядовых «воев» — народного ополчения.

Основная масса свободного населения древнерусской волости бы­ла хорошо вооружена и представляла внушительную военную силу. Поляне, по преданию, дают хазарам по мечу «от дыма», то есть в по­нятиях летописца меч есть в каждом доме, а не только у знати. О том же свидетельствует и статья 13 «Русской правды», предусматриваю­щая такой казус: «Если кто возьмет чужого коня, оружие или одеж­ду, а владелец опознает пропавшее в своей общине, то ему взять свое, а 3 гривны за обиду». Очевидно, что «в своем миру» обнаружить собственное украденное военное снаряжение мог рядовой свободный общинник, а не княжеский «муж». Народное ополчение состояло как из городских, так и из сельских свободных обывателей. После неудачного для Руси сражения с монголами на реке Калке, как сообща­ет летопись, «бысть вопль и плачь и печаль по градом по всем и по се­лом». Очевидно, «по селом» плакали не из простого сочувствия, но оплакивали павших односельчан. Как отмечают археологи, меч в XII столетии становится массовой продукцией русских оружейников, причем появляются образцы «серийного производства», для которого был несомненно тесен исключительно дружинный и даже городской «рынок».

Неверно было бы представлять себе свободного общинника только в роли пешего воина. Простые воины на коне постоянно встречаются на страницах летописи. Князь Изяслав Мстиславич призывал с собой в поход на черниговских ольговичей всех киевлян «от мала и до велика, кто имеет конь, кто ли не имеет коня, а в лодьи». В другой раз киевля­не последовали за своим князем «на конях и пеши многое множество».

Земские «вои» составляли особую военную организацию, отлич­ную и независимую от княжеской дружины. В мирное время поддер­живалась сотенная «мобилизационная система»: все население волос­ти (не только городов, но и сел) было разбито на административные единицы — десятки и сотни, объединенные под общим руководством избираемого вечем тысяцкого. В походе это войско, находящееся под командой собственных воевод, действовало под общим руководством князя, но не было подчинено ему безусловно. Нередки случаи, когда городские «вои» прямо нарушали княжеские распоряжения. Князья Святополк, Владимир и Ростислав во время похода 1093 г. решили не переходить Стутну, стремясь избежать столкновения с половцами. Однако киевляне не согласились с этим решением, они постановили двинуться «на ону сторону реки», и князья вынуждены были следо­вать за земской ратью.

Своей численностью городской «полк» по крайней мере на поря­док превосходил княжескую дружину. Неудивительно, что в случае конфликта князя с городом, когда горожане расторгали договор с князем и «казали ему путь чист», неугодному «самодержцу» ничего не оставалось как подчиниться и отправиться по указанному пути искать другого «стола». Для вооруженного противодействия сил дружины яв­но было недостаточно.

Суверенитет древнерусских городов-государств ярко проявляется в том, что они вступали в дипломатические сношения — «правили по­сольства» друг к другу и в отдаленные страны. В 1164 г. к византийскому императору Мануилу прибыли «Кыевский сол (посол) и Суждальскый сол Илья, и Переяславьскый, и Черниговьскый». В 1229 г. для заключения договора с Ригой и Готским берегом отправились пос­лы «от Смолнян», то есть послы городской общины участвовали в зак­лючении договора наряду с княжескими и отдельно от них. Существо­вал и институт «международного посредничества»: в 1135 г. «ходил Мирослав посадник из Новгорода мирить киевлян с черниговцами», успеха акция, правда, не имела.

В целом позволительно утверждать, что политическая система древнерусской волости была вполне «демократической» (постоянно имея в виду условность и неточность употребления современной поли­тической терминологии по отношению к такой удаленной эпохе). По всей видимости, в рамках города существовал некий олигархический орган. Однако скудные сохранившиеся источники не позволяют ска­зать ничего определенного относительно статуса упоминаемых в них «старцев градских», с которыми, например, в 988 г. держит совет от­носительно принятия новой веры князь Владимир Святославич. Во всяком случае не будет большим преувеличением утверждать, что рус­ские волости не отличались в этом отношении по своему устройству от античных полисов и городов-государств средневековой Европы. Но только в античном полисе не было князя с дружиной, а русский город не знал западноевропейской «коммунальной революции» — этому пре­пятствовала сама его структура, он состоял из княжеских и боярских дворов-кварталов. Один из лучших знатоков Древней Руси И.Я. Фроянов пришел к заключению, что «с помощью веча, бывшего вер­ховным органом власти городов-государств на Руси второй половины XI — начала XIII в., народ влиял на ход политической жизни в жела­тельном для себя направлении». Едва ли положение было существен­но иным в предшествующие два столетия.

Изучение всего комплекса источников, доступных нам, неизбеж­но приводит к выводу, впервые сформулированному историком древ­нерусского права В.И. Сергеевским еще в начале XX столетия: «...Наша древность не знает единого "государства Российского"; она имеет дело со множеством единовременно существующих небольших государств». Трудно говорить о Древней Руси как едином государстве при отсутствии единой административной организации, единого «эко­номического пространства» и даже общего наименования, охватыва­ющего все русские земли-волости, население которых, довольно резко отличавшееся хозяйственными и культурными обычаями, невоз­можно представить в виде «единой древнерусской народности».

Наши летописи говорят о «русской земле» в совершенно своеоб' разном смысле, и значение этого словосочетания остается не вполне ясным. В частности, в 1145 г. «вся Русская земля» ходила походом на... Галич. С помощью скрупулезного анализа семисот упоминаний «русской земли» в памятниках домонгольской эпохи, проведенного В.А. Кучкиным, было установлено, что словосочетание это использу­ется в двух различных значениях. «Русской землей» «в узком смысле» именуются южные волости в нижнем течении Днепра, южного Буга и Днестра. Причем в состав этой «русской земли» никогда не включают­ся области Великого Новгорода, Полоцка, Смоленска, Суздаля (Вла­димира) , Рязани, Мурома, Галича и Владимира на Волыни. Относи­тельно смысла и происхождения этого словоупотребления нет даже убедительной гипотезы. Помимо этого, словосочетание «русская зем­ля» употребляется «в широком смысле», и тогда она охватывает не только те земли, которые мы и сейчас назвали бы русскими, но и бол­гарские, польские, валашские, а позднее и литовские города. В осно­ве этого объединения лежал принцип единства церковнославянского языка. Таким образом, «русская земля» «в широком смысле» — сово­купность земель, исповедующих истинную веру, связанную с церков­нославянским языком, т. е. вообще православный, богоспасаемый мир. Но это представление древнерусских книжников мало влияло на политические реалии Древней Руси, которая предстает совокуп­ностью независимых земель, объединяемых общностью веры, кня­жеской династии и языка.

С домом и дружиной

Обращаясь к летописям, мы обнаруживаем, что князь — совершенно необходимый элемент социально-политической организации древне­русского общества. Случаи, когда та или иная волость временно ока­зывалась в положении «безкняжья», неизменно привлекают внима­ние летописца. Летописец, повествуя о конфликте родного Владими­ра с Ростовом и Суздалем, отмечает как чудо и проявление особого божественного благоволения, что владимирцы выстояли в этой борь­бе целых семь недель «безо князя будуще». Вольнолюбивые Новгородцы и те, оставшись на полгода без князя, «не стерпели без князя си­деть». С князем горожане чувствовали себя спокойнее: когда Изяслав Мстиславич, отлучавшийся из Киева на несколько месяцев для по­ездки в Новгород и Смоленск, вернулся обратно, радовалось все «людье».

Радость эта легко объяснима. Князь выступает в наших древней­ших памятниках прежде всего как организатор обороны, и его отсут­ствие приводило к существенному ущербу «обороноспособности» во­лости. В 1152 г. дружина князя Изяслава не смогла остановить полов­цев у днепровского брода, поскольку князя с ними не было, «а боярина не вси слушають». Необходимость быть при войске и вдох­новлять его своим примером отлично сознавали и сами князья, приз­навшие в один голос на одном из княжеских съездов — снемов: «не крепко бьются дружина и половцы, если с ними не ездим сами». Древ­нерусский князь во многом сохраняет черты военного предводителя родоплеменной эпохи. Например, он должен принимать непосред­ственное участие в битвах в качестве передового бойца.