Андре Моруа - Меип, или Освобождение

• Название: Меип, или Освобождение
• Автор: Андре Моруа
• Издательство: ТЕРРА, Литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1999
• ISBN: 5-300-02536-4

Андре Моруа (1885–1967) — выдающийся французский писатель, великолепный стилист, мастер жанра романизированной биографии, создатель тонких психологических романов и новелл, а также блестящих литературоведческих эссе.

---

«Счастье, — говорила Салли матери, — окажет хорошее влияние на ее здоровье; прошло только восемь дней, с тех пор, как она чувствует себя любимой, а она уж совсем другая, веселее и даже крепче.

— Никогда ваш отец, — сказала миссис Сиддонс, — не согласится на этот брак. Ты знаешь, как много значения придает он тому, чтобы его дочери были обеспечены состоянием, а долги Лоуренса довольно значительны, я это знаю, Мария не способна к экономии, и они будут несчастны.

— Лоуренс будет работать, — сказала Салли. — Все говорят, что он станет скоро лучшим портретистом нашего времени, а Мария очень молода и она будет разумнее.

Она ясно чувствовала, что не должна была дать себя убедить аргументами, которые могли бы укрепить ее страсть, и доходила до того, что опровергала даже то, с чем в глубине души соглашалась.

Споры продолжались в течение нескольких недель, и это отразилось на здоровье Марии. Она стала сильнее кашлять, лихорадила каждый вечер, худела. Беспокойство заставило миссис Сиддонс уступить; она разрешила посещения, письма, прогулки, а для того чтобы Сиддонс ничего не заметил, Салли согласилась служить посредницей между обрученными.

«Счастливая Мария! — думала она. — Она наслаждается величайшим блаженством, о котором может мечтать женщина. Лишь бы только чувство Лоуренса не исчезло теперь, когда он не встречает больше препятствий, как это было со мной! Он так легко пресыщается, когда получает желаемое».

Улучшение, наступившее в здоровье Марии, после того как миссис Сиддонс дала свое согласие, длилось недолго. Врач никогда не придавал большого значения этому выздоровлению, вызванному сердечными причинами; пульс беспокоил его, слово «чахотка» было произнесено. Салли умоляла не говорить ничего Лоуренсу, который слишком страдал бы, узнав об опасности, угрожавшей его невесте. Когда по настоянию доктора Мария перестала выходить из комнаты, Лоуренсу было разрешено навещать ее каждый день. Салли находилась при сестре и удалялась, как только докладывали о приходе Лоуренса. Она садилась тогда за рояль и пыталась играть свои любимые мелодии, но ее пальцы останавливались и она мечтала. «Ах, — говорила она себе, — как охотно я взяла бы на себя болезнь Марии, даже опасную, даже смертельную, если бы я могла разделить также ее судьбу!» Она находила в этих вызванных отчаянием чувствах радость странную и чистую.

Через несколько дней, когда она собиралась покинуть комнату, Лоуренс попросил ее остаться. После минутного колебания, она, видя его настойчивость, согласилась. На следующий день он повторил свою просьбу, а еще через некоторое время попросил ее спеть ему, как когда-то. У нее был прелестный голос, и она сама сочиняла мелодию. Когда она кончила петь, Лоуренс остался сидеть у рояля в глубокой задумчивости. Наконец Мария позвала его. Он тряхнул головой, казалось, возвращаясь издалека, и, повернувшись к Салли, торопливо заговорил с ней о ее новых песнях. Мария удивленно попыталась привлечь его внимание, выказав досаду, но это не произвело на него никакого впечатления.

Она быстро таяла; сначала она сильно похудела, потом появились отеки, желтоватый цвет лица. Ей казалось иногда, что ее жених смотрит на нее с некоторым раздражением. Лоуренс сам плохо разбирался в том, что в нем происходило. Он искал красоту живую и нежную у ребенка, которого желал, и нашел увядшую больную. Он не мог любить некрасивую женщину. Его ежедневные посещения начали ему приедаться; они служили постоянным препятствием в распределении его дня. Запертая в комнате, Мария не была в курсе всех событий лондонского общества, которыми только и интересовался молодой светский художник. Она замечала, что он стал менее внимателен, что реже говорил ей комплименты; она приходила в отчаяние, и ее печальная любовь навевала на него еще большую скуку. Если бы не Салли, то Лоуренс не мог бы выносить это тягостное состояние и, возможно, перестал бы приходить; но вопреки его воле Салли притягивала его. Покорность, с которой она приняла его измену, и, в особенности, совершенная непринужденность в ее разговоре с ним удивляли этого человека, привыкшего вызывать к себе страсть; за этой холодностью крылась тайна, которую он не мог понять. Любила ли она его еще? Порой он сомневался в этом, и в нем пробуждалось желание покорить ее вновь.

Через шесть недель после того, как он получил вынужденное согласие у миссис Сиддонс, он попросил разрешения поговорить с ней наедине.

— Я ясно теперь разбираюсь в себе, — сказал он ей, — дело в том, что я всегда любил только Салли. Мария — ребенок, который меня не понимает и никогда не поймет. Салли создана быть моей женой. Она унаследовала от вас совершенство красоты, то спокойствие характера, которым я восхищаюсь в вас с самого моего детства… Как мог я сделать такую ошибку? Вы артистка, вы должны понять это. Вы знаете, как легко мы принимаем за действительность фантазии нашего воображения; мы являемся рабами настроения гораздо больше, чем другие люди. Я не смею говорить с Салли, надо, чтобы это сделали вы. Если же она не будет мне принадлежать, я не переживу этого!

Миссис Сиддонс была очень поражена этой переменой в Лоуренсе и начала его упрекать в том, что он играет чувствами обеих молодых хрупких девушек, которым его фантазии могут стоить здоровья, даже жизни, но так как он продолжал говорить о самоубийстве, то она проявила некоторую нерешительность. Конечно, положение показалось ей менее странным, чем всякой другой матери. Театр приучил ее к самым редким и сложным комбинациям, и она плохо отличала эту трагедию от тех, которые она так часто изображала на сцене, принимая развязку, предложенную героем, с профессиональной снисходительностью. Кроме того, комедия научила ее тому, что в любви отказ разжигает страсть. Лоуренс всегда был для нее идеалом мужчины; никакое чувство не было для нее приятнее, чем почтительное восхищение, нежная лесть, которой он ее окружил. Она была готова простить этому прекрасному падшему ангелу то, что никогда не простила бы другому. После больших колебаний она согласилась еще раз поговорить со своими дочерьми.

Мария приняла этот удар совершенно иначе, чем это сделала когда-то Салли. Она слабо улыбнулась и сказала несколько иронических слов по поводу изменчивости Лоуренса. Больше она к этому не возвращалась. Бедная девочка была горда и старалась скрыть свое горе. Она сказала только, что хотела бы не видеть больше этого человека, и спросила Салли, собирается ли она его принимать.

Салли пыталась ее успокоить; узнав об этой поражающей новости, она не могла отделаться от восхитительно радостного чувства. В один момент измена, непостоянство — все было забыто. Она слишком любила, чтобы не найти тысячи причин для оправдания Лоуренса. Несмотря на все свое благоразумие, она не могла устоять перед искушением поверить в то, чего она желала, и в свою очередь она убеждала себя в том, что сестра никогда его не любила. Для этого нужно было быть очень ослепленной страстью, так как перемена, происходившая с Марией, доказывала, как сильно было потрясение. Она была печальна, мрачно настроена; она, такая легкомысленная, такая веселая, говорила только о суете жизни и о непостоянстве всего земного.

— Я думаю, что не проживу долго, — говорила она.

Мать и врачи пытались возражать.

— Возможно, возможно, — соглашалась она, — что я ошибаюсь, что это нервы, но я не могу отогнать от себя эти мысли. Да и для чего? Это избавит меня от многих страданий. Я не создана, чтобы их переносить, у меня нет смирения. Моя короткая жизнь была достаточно несчастна, чтобы смертельно меня утомить!

Лоуренс настойчиво добивался разрешения видеть Салли. Она ему написала: «Вы не можете появиться в нашем доме: ни Мария, ни даже я не можем это перенести. И хотя она вас не любит, неужели вы думаете, что она не испытает неприятного чувства, видя, что вы оказываете другой внимание, которое вы отдавали раньше ей? Да разве вы согласитесь на такое положение? Я тоже не могу согласиться».

Но как ни старалась она щадить самолюбие своей сестры, ей страстно хотелось видеть Лоуренса: с разрешения своей матери она устроила тайное свидание. Накануне она купила кольцо, которое носила целый день, целовала его и передала Лоуренсу с просьбой не снимать, пока он будет ее любить.

Снова они начали совершать длинные прогулки по утрам и в сумерки. Она навещала его в ателье и пела ему мелодии, которые сочинила за время их недавней разлуки. «Уверяю вас, — говорила она ему, когда он хвалил ее за возрастающие успехи в пении, — что я не могла бы так петь и сочинять, если бы я вас не знала. Вы жили в моем сердце, в моем разуме, в каждой моей мысли, и, однако же, вы меня не любили… Но все это забыто».

Между тем в своей всегда запертой комнате, как бы отравляемой ее дыханием, Мария постепенно угасала. Наступала весна. Стоя у окна, девушка завидовала маленьким нищенкам, бегавшим по залитой солнцем улице. «Мне кажется, — говорила она, — что все, кроме меня, возрождается в этом сиянии. Ах, если бы я могла выйти хоть на один час на свежий воздух, я чувствую, что стала бы снова прежней! Право, у меня нет других желаний».