Жан-Франсуа Паро - Загадка улицы Блан-Манто

• Название: Загадка улицы Блан-Манто
• Автор: Жан-Франсуа Паро
• Издательство: Вече
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9533-3339-9

Франция, 1761 год. Юный Николя Лe Флош приезжает в Париж и приступает к изучению ремесла сыщика у генерал-лейтенанта королевской полиции господина Сартина, следователя по особым делам, тот поручает Николя расследовать исчезновение комиссара Лардена. Предстоит не только выяснить, чей труп был обнаружен в подвале дома на улице Блан-Манто, где жил комиссар, но и разыскать хранившуюся у Лардена секретную переписку, компрометирующую фаворитку короля, знаменитую мадам де Помпадур…

Жан-Франсуа Паро (род. 1946) — историк, дипломат, писатель, исследователь Парижа XVIII века. Роман «Загадка улицы Блан-Манто» — первый из цикла романов о приключениях Николя Ле Флоша, комиссара Шатле.

---

На холме, где прежде высилась виселица, воцарилась тишина. Ночные посетители растворились во мраке. Некоторое время о них еще напоминали звуки голосов, перебиваемые скрипом колес и мерным стуком копыт, но вскоре и они стихли. Ночь вновь забрала власть над Монфоконом, разделив ее с сильным ветром, предвещавшим грозу. Оставленные на земле кучи постепенно зажили своей собственной, независимой жизнью. Они пульсировали, раздувались и опадали, словно пожирая самих себя изнутри. Вокруг стоял злобный писк, а из-под покрова ночи доносились звуки нешуточной борьбы. На заре к кучам слетелась стая ворон; пробудившись пораньше, воронье опередило стаю собак…

I ПАРИЖ

Пожалуй, нет другого города в мире, где наблюдаешь такое неравенство состояний и где одновременно царят и невероятная роскошь, и самая неприглядная нищета. Легко понять без пояснений, что означает мнимое сострадание, которое как будто готово поспешить на помощь ближнему, и эта кажущаяся сердечность, готовая легкомысленно заключить договор о вечной дружбе[1].

Руссо

Воскресенье, 19 января 1761 года.

Шаланда медленно скользила по серой реке. Плывущие над водой клочья тумана цеплялись за прибрежные склоны и оседали в густом кустарнике, прячась от первых проблесков занимавшейся зари. В путь тронулись с опозданием. Якорь, поднятый, согласно уставу, за час до рассвета, пришлось бросить вновь, ибо мгла стояла непроницаемая. Сейчас, правда, Орлеан уже остался позади, и быстрое течение полноводной Луары увлекало за собой тяжело груженное судно. Несмотря на резкие порывы ветра, сдувшие с палубы весь мусор, на корабле стойко пахло рыбой и солью. Помимо четырех бочек вина из Ансени, в трюме находился солидный груз соленой трески.

На носу судна вырисовывались два силуэта. Один, без сомнения, принадлежал впередсмотрящему: прищурившись и изо всех сил напрягая зрение, он вглядывался в темную поверхность воды. В левой руке он держал рожок, похожий на тот, в какой обычно трубят почтальоны; в случае опасности впередсмотрящий должен затрубить в него, дабы капитан, стоящий у руля на корме, услышал сигнал тревоги.

Второй силуэт принадлежал молодому человеку в черном фраке и сапогах; в руке юноша держал треуголку. Несмотря на молодость, в нем ощущалась некая внутренняя суровость, отчего его можно было принять либо за священнослужителя, либо за военного. Откинув назад каштановые волосы, он молча подставлял лицо ветру. Своей благородной осанкой и гордо поднятой головой он напоминал устремленную вперед фигуру, изваянную на носу корабля.

Его зоркий взгляд разглядел высившуюся на левом берегу церковь Нотр-Дам-де-Клери, массивное строение, напоминавшее корабль, рассекавший форштевнем белые предгрозовые тучи берегов; казалось, еще немного, и призрачное судно соскользнет в воды Луары.

Молодой человек, чья незаурядная внешность могла произвести впечатление на кого угодно, но только не на стоявшего рядом матроса, звался Николя Ле Флош.

Немногим более года назад он точно так же плыл по реке, только в противоположную сторону, в Париж, поэтому сейчас мысли его вращались исключительно вокруг событий последних месяцев. Как быстро пролетело время! Он спешил вернуться в Бретань, и, чтобы поскорее добраться до Орлеана, где он надеялся сесть на корабль, два дня назад он купил место в почтовой карете. До Луары он добрался без приключений, иначе говоря, ничто не скрашивало размеренную монотонность поездки. Попутчики — священник и две пожилые пары — всю дорогу молча взирали на него. Привыкший к свежему воздуху, Николя страдал от духоты, скученности и от неизбежных в таких случаях ароматов. Один раз он попытался открыть окошко, но тут же почувствовал, как все пять пар глаз устремили на него возмущенные взоры, и он немедленно вернул стекло в прежнее положение. Священник даже перекрестился, без сомнения, приняв робкое поползновение совершить недозволенный обществом поступок за козни злого духа. По крайней мере, молодой человек воспринял его жест именно так; забившись в угол, он больше ничего не предпринимал и вскоре, убаюканный мерным покачиванием кареты, погрузился в дремотное состояние, способствующее мечтам и воспоминаниям. Собственно, и сейчас, на борту раскачивающейся шаланды, он предавался размышлениям, не замечая ничего и никого вокруг.

В последнее время в его жизни произошло множество событий. Завершив образование в коллеже отцов-иезуитов в Ванне, он поступил на службу помощником нотариуса в Ренне, но его опекун, каноник Лe Флош, неожиданно вызвал его в Геранд. Без лишних объяснений каноник вручил ему кое-что из одежды, пару сапог, несколько луидоров и множество советов и благословений, а крестный, маркиз де Ранрей, передал рекомендательное письмо к господину де Сартину, своему другу и парижскому магистрату. При прощании маркиз выглядел взволнованным и одновременно смущенным. Когда же молодой человек попросил дозволения попрощаться с дочерью крестного Изабеллой, верной подругой своих детских игр, тот ответил, что девушка накануне уехала к тетке в Генуэль.

С тяжелым сердцем Николя покинул город. Чувство невосполнимой утраты и острой жалости, охватившей его при виде волнения опекуна, равно как душераздирающие причитания Фины, домоправительницы каноника, повергли его в состояние неизбывной тоски, отупляющей ум. Плохо понимая, что с ним происходит, он, словно во сне, пустился в путь по воде и по земле навстречу неизведанной судьбе.

Он пришел в себя только возле парижской заставы. До сих пор воспоминание о цепком страхе, не покидавшем его в тот день, когда он прибыл в столицу королевства, отдавались в груди затаенной болью. Париж всегда был для него лишь точкой на карте Франции, висевшей на стене в классе коллежа в Ванне. Поэтому когда на подступах к столице он ощутил, насколько она шумная и огромная, он растерялся. А когда он увидел огромную равнину, где с ужасающей силой вращали крыльями бесчисленные ветряные мельницы, ему показалось, что на него движется толпа длинноруких великанов, вырвавшихся из романа господина Сервантеса, неоднократно им перечитанного. Подхваченный мельтешившей на заставе бойкой толпой, он окончательно растерялся.

Он до сих пор отчетливо помнил свой приезд в этот большой город, поразивший его своими узкими улочками, высокими домами, грязными, усеянными отбросами мостовыми, бесчисленными всадниками и экипажами, неумолчными криками и непередаваемыми ароматами.

Войдя в город, он тотчас заблудился и несколько часов плутал по улицам, забредая то в тупик, то в крошечный садик, то на берег реки. Наконец молодой человек приятной наружности, хотя и с разными глазами, сжалился над ним и вывел его к церкви Сен-Сюльпис, а оттуда на улицу Вожирар, где находился монастырь Карм Дешо. В монастыре, охая и причитая, его встретил пышный монах, отец Грегуар, монастырский аптекарь и друг его опекуна. Час был поздний, так что сердобольный монах без лишних слов отвел его в келью и уложил спать.

Дружеское участие приободрило юношу, и он погрузился в крепкий, без сновидений, сон. А утром он обнаружил, что его любезный чичероне взял себе на память серебряные часы, подаренные ему крестным. Отныне он решил вести себя с незнакомцами более осмотрительно. К счастью, кошелек со скромными средствами лежал в потайном кармане дорожной сумки, сделанном Финой накануне его отъезда из Геранда.

Размеренная монастырская жизнь помогла Николя обрести душевное равновесие. Он завтракал вместе с братьями в огромной трапезной, а потом, вооружившись небольшим планом, совершал вылазки в город. Чтобы не потеряться и вовремя вернуться назад, он свинцовым карандашом отмечал на плане свой путь. И хотя он по-прежнему остро ощущал неудобства столичного города, он постепенно проникался его очарованием. Вечная толчея на улицах притягивала и одновременно раздражала его. Несколько раз он чуть не попал под колеса проезжающих экипажей. Внезапность их появления и скорость, с которой они обыкновенно мчались, не переставали удивлять его. Он быстро приучился не спать на ходу и избегать множества неприятностей, как, например, пятен мерзкой и липкой грязи, разъедавшей одежду, бурных потоков, исторгавшихся из водосточных труб на головы прохожих, и полноводных рек, в которые при малейшем дожде превращались улицы. Он научился передвигаться как коренной парижанин, подпрыгивая и подскакивая, дабы не наступать на нечистоты, отбросы и огрызки. После каждого выхода ему приходилось чистить одежду и стирать чулки: у него было всего две пары чулок, поэтому другую пару он приберегал для встречи с господином де Сартином.

Правда, встреча эта постоянно откладывалась. Он несколько раз приходил по адресу, указанному на письме маркиза де Ранрея. Но даже после того, как он, отчаявшись, решил подмазать презрительно взиравшего на него привратника, напыщенный лакей, окинув его надменным взором, выпроводил его вон. Прошло несколько долгих недель. Видя, как молодой человек тяготится своим бездельем, и желая занять его, отец Грегуар предложил ему поработать вместе с ним. С 1611 года монахи из Карм Дешо по специальному рецепту, ревниво оберегаемому от чужих взоров, изготовляли целебную воду, которую потом продавали по всему королевству. Николя поручили измельчать травы и пряности, необходимые для изготовления чудодейственной настойки. Он научился различать мелиссу, дягиль, жеруху, кориандр, гвоздику и корицу, открыл для себя неведомые экзотические плоды. Целыми днями он толок в ступке травы, вдыхал пары, исходившие из перегонных кубов, и в конце концов впал в совершеннейшее безразличие к окружающему. Ментор его, спохватившись, принялся его тормошить, и разобравшись, в чем дело, пообещал добиться для него аудиенции у Сартина. Пока монах раздобывал у отца настоятеля пропуск, с помощью которого Николя смог бы преодолеть все препятствия, Сартина назначили начальником полиции, сместив с этого поста Бертена. Сообщив новость своему подопечному, отец Грегуар не преминул прокомментировать ее, свидетельствуя о своей немалой осведомленности.