Иосиф Бродский - Пейзаж с наводнением

• Название: Пейзаж с наводнением
• Автор: Иосиф Бродский
• Издательство: Ardis
• Жанр: Поэзия
• Год: 1996

«Пейзаж с наводнением» — последний сборник стихотворений Иосифа Бродского вышедший в издательстве «Ардис» в 1996 году уже после смерти поэта. Основной корпус издания состоит из стихотворений написанных Бродским в период с 1987 по 1996 год.

Сборник составлен самим автором и является своеобразным поэтическим завещанием Бродского.

---

Ответ на анкету

По возрасту я мог бы быть уже
в правительстве. Но мне не по душе
а) столбики их цифр, б) их интриги,
в) габардиновые их вериги.

При демократии, как и в когтях тирана,
разжав объятия, встают министры рано,
и отвратительней нет ничего спросонок,
чем папка пухлая и бантики тесемок.

И, в свой черед, невыносим ковер с узором
замысловатым и с его подзолом
из микрофончиков, с бесцветной пылью смешанных,
дающий сильные побеги мыслей бешеных.

Но нестерпимее всего филенка с плинтусом,
коричневость, прямоугольность с привкусом
образования; рельеф овса, пшеницы ли,
и очертания державы типа шницеля.

Нет, я не подхожу на пост министра.
Мне все надоедает слишком быстро.
Еще — я часто забываю имя-отчество.
Наверно, отрочество мстит, его одрочество.

Когда ж о родине мне мысль приходит в голову,
я узнаю ее в лицо, тем паче — голую:
лицо у ней — мое, и мне не нравится.
Но нет правительства, чтоб с этим чувством справиться,

иль я — не член его. Я мог сказать бы проще, но
во мне, наверно, что-то так испорчено,
что не починишь ни отверткой выборов,
ни грубым кодексом, ни просто выпоров.

Лишь те заслуживают званья гражданина,
кто не рассчитывает абсолютно ни на
кого — от государства до наркотиков —
за исключением самих себя и ходиков,

кто с ними взапуски спешит, настырно тикая,
чтоб где — естественная вещь, где — дикая
сказать не смог бы, даже если поднатужится,
портрет начальника, оцепенев от ужаса.

1993

Портрет трагедии

Заглянем в лицо трагедии. Увидим ее морщины,
ее горбоносый профиль, подбородок мужчины.
Услышим ее контральто с нотками чертовщины:
хриплая ария следствия громче, чем писк причины.
Здравствуй, трагедия! Давно тебя не видали.
Привет, оборотная сторона медали.
Рассмотрим подробно твои детали.

Заглянем в ее глаза! В расширенные от боли
зрачки, наведенные карим усильем воли
как объектив на нас — то ли в партере, то ли
дающих, наоборот, в чьей-то судьбе гастроли.
Добрый вечер, трагедия с героями и богами,
с плохо прикрытыми занавесом ногами,
с собственным именем, тонущим в общем гаме.

Вложим ей пальцы в рот с расшатанными цингою
клавишами, с воспаленным вольтовою дугою
небом, заплеванным пеплом родственников и пургою.
Задерем ей подол, увидим ее нагою.
Ну, если хочешь, трагедия, — удиви нас!
Изобрази предательство тела, вынос
тела, евонный минус, оскорбленную невинность.

Прижаться к щеке трагедии! К черным кудрям Горгоны,
к грубой доске с той стороны иконы,
с катящейся по скуле, как на Восток вагоны,
звездою, облюбовавшей околыши и погоны.
Здравствуй, трагедия, одетая не по моде,
с временем, получающим от судьи по морде.
Тебе хорошо на природе, но лучше в морге.

Рухнем в объятья трагедии с готовностью ловеласа!
Погрузимся в ее немолодое мясо.
Прободаем ее насквозь, до пружин матраса.
Авось она вынесет. Так выживает раса.
Что нового в репертуаре, трагедия, в гардеробе?
И — говоря о товаре в твоей утробе —
чем лучше роль крупной твари роли невзрачной дроби?

Вдохнуть ее смрадный запах! Подмышку и нечистоты
помножить на сумму пятых углов и на их кивоты.
Взвизгнуть в истерике: «За кого ты
меня принимаешь!» Почувствовать приступ рвоты.
Спасибо, трагедия, за то, что непоправима,
что нет аборта без херувима,
что не проходишь мимо, пробуешь пыром вымя.

Лицо ее безобразно! Оно не прикрыто маской,
ряской, замазкой, стыдливой краской,
руками, занятыми развязкой,
бурной овацией, нервной встряской.
Спасибо, трагедия, за то, что ты откровенна,
как колуном по темени, как вскрытая бритвой вена,
за то, что не требуешь времени, что — мгновенна.

Кто мы такие, не-статуи, не-полотна,
чтоб не дать свою жизнь изуродовать бесповоротно?
Что тоже можно рассматривать как приплод; но
что еще интереснее, ежели вещь бесплотна.
Не брезгуй ею, трагедия, жанр итога.
Как тебе, например, гибель всего святого?
Недаром тебе к лицу и пиджак, и тога.

Смотрите: она улыбается! Она говорит: «Сейчас я
начнусь. В этом деле важней начаться,
чем кончиться. Снимайте часы с запястья.
Дайте мне человека, и я начну с несчастья».
Давай, трагедия, действуй. Из гласных, идущих горлом,
выбери «ы», придуманное монголом.
Сделай его существительным, сделай его глаголом,

наречьем и междометием. «Ы» — общий вдох и выдох!
«Ы» мы хрипим, блюя от потерь и выгод
либо — кидаясь к двери с табличкой «выход».
Но там стоишь ты, с дрыном, глаза навыкат.
Врежь по-свойски, трагедия. Дави нас, меси как тесто.
Мы с тобою повязаны, даром что не невеста.
Плюй нам в душу, пока есть место

и когда его нет! Преврати эту вещь в трясину,
которой Святому Духу, Отцу и Сыну
не разгрести. Загусти в резину,
вкати ей кубик аминазину, воткни там и сям осину:
даешь, трагедия, сходство души с природой!
Гибрид архангелов с золотою ротой!
Давай, как сказал Мичурину фрукт, уродуй.

Раньше, подруга, ты обладала силой.
Ты приходила в полночь, махала ксивой,
цитировала Расина, была красивой.
Теперь лицо твое — помесь тупика с перспективой.
Так обретает адрес стадо и почву — древо.
Всюду маячит твой абрис — направо или налево.
Валяй, отворяй ворота хлева.

Июль 1991

Из Еврипида[5] Пролог и хоры из трагедии «Медея»

ПРОЛОГ
1- й полухор:

Никто никогда не знает, откуда приходит горе.
Но потому что нас окружает море,
на горизонте горе заметней, чем голос в хоре.

Оно приходит в Элладу чаще всего с Востока.
Волны податливы, и поступь его жестока.
Оно находит дорогу, ибо оно стооко.

Но будь оно даже слепо, будь освещенье скудно,
горю дорогу в море к нам отыскать нетрудно,
ибо там наследило веслами наше судно.

2- й полухор:

Колхида лежит от нас за тремя морями —
Земля со своими горами, героями, дикарями,
вепрями, упырями, диковинными зверями

и с Золотым Руном. Но глаз не смыкая даже
ночью, возле него там стоят, как стражи,
чудовищные драконы, чтоб избежать покражи.

И пятьдесят гребцов только с одним резоном —
чтоб завладеть Руном — с песнями и трезвоном
пустились на корабле за горизонт с Язоном.

1- й полухор:

С морем дело иметь легче мужам, чем с пашней.
За морем больше места для подвигов, пьянства, шашней
Завтрашний день мужам приятнее, чем вчерашний.

Вот отчего аргонавты вступили в борьбу с пучиной.
Праздность была причиной. Ах, нужно быть мужчиной,
чтоб соблазниться — и чем? Чужой золотой овчиной.

За морем — все другое: и языки, и нравы.
Там не боятся дурной и доброй не ищут славы,
мысли людей корявы, и нет на сердца управы.

2- й полухор:

Боком выйти могла эллинам их затея.
Но, влюбившись в Язона и за него радея,
усыпила драконов дочка царя Медея.

С драгоценной добычей узкой тропой лесною
бегут на корабль аргонавты с Медеей — теперь женою
Язона, и рев погони растет у них за спиною.

И чтобы отвлечь колхидян, Медея клинком булата
закалывает на бегу и расчленяет брата,
бросая куски погоне. В Колхиду ей нет возврата.

1- й полухор:

Одна ей дорога — к нам, чтоб увидать в короне
Язона на фессалийском троне.
Долго над этим троном после кричать вороне.

2- й полухор:

Но приплыла в конце в Коринф она не за этим.
Ей и прижитым ею с Язоном детям
Коринф успокоит сердце. Изгнанницу мы приветим.

(вместе)

Не было б горем горе, если б весь век сидело
в девках. И злое сердце не знает себе предела.
Горе перешагнет через любое тело.

Хор:

То не птицы бездомной крик заглушён листвой,
то несчастной колхидской царицы слышен истошный вой.
«Приняла ли, скажи, она жребий свой?»
«Этот вой был сильнее двойных дверей».
«Поселилось, знать, горе в семье царей».
«Полегчало ли ей? Говори скорей».

Кормилица:

Той семьи уж нет. Ей пришел конец.
Лег в чужую постель двух детей отец,
чтоб их мать наполняла воплем пустой дворец.
Тает сердце Медеи. Ни брат, ни друг,
ни подруга прикосновеньем рук
не согреют ее. Ни души вокруг.

Хор:

«Слышишь ли, о Зевес, вопли жены несчастной?
Или боль для небес — облака облик частый,
и в облаке том исчез Гелиос безучастный?»
«Смерть, безумная, кличет, голосом горе множа.
Но костлявая в дом и без приглашенья вхожа.
Холоднее то ложе просто пустого ложа».

(вместе)

«Не убивайся, жена, зря о неверном муже.
Тот, кому не нужна, долю разделит ту же.
Громом поражена, молнии — помни — хуже».

Хор:

(вместе)

«Отчего она нам и лица не кажет?
Может, голос сочувственный узел в душе развяжет
Может, опыт печали, который и нами нажит,
погасит черное пламя разом,
уже охватившее ее разум.
Пусть знает, зачем слеза расстается с глазом.

(Кормилице)

Ступай поскорее в ее покои.
Пускай она выйдет к нам. А не то — плохое
в этих стенах случится, и не сказать — какое.
Торопись же! Чем раньше мести огонь погашен,
тем лучше для наших людей и башен.
Страшен припадок гнева. Отчаянья приступ страшен».

Хор:

(вразнобой)

Снова слышен тот стон, безутешный плач.
Не удержишь боль, хоть за стену прячь.
То с остывшего ложа, где бред горяч,
шлет проклятия мужу Колхиды дочь
и к Фемиде взывает, увлекшей прочь
ее из дому, чтоб, говорят, помочь
мореходам вернуться, спустя года,

(вместе)

к тем, кто ждал их там, как ее — беда,
к берегам Эллады родной — туда,
где пучина гонит свой вал крутой,
и предела нет у пучины той.

Корифей:

Зла судьба к тебе, ох и зла!
Бедам, жена, твоим нет числа.
Кровли нет такой, чтоб от них спасла.
Где теперь твой дом, чтоб найти навес?
Нет, Медея, земли от таких небес.
Точно бездну разверз для тебя Зевес!

СТАСИМ 1
Хор:

Рекам бежать назад время, как зверю — в нору.
Горним вершинам рушиться наземь впору,
вместе с богами уподобляясь сору.
Мало осталось в мире правды и меньше — чести.
Сердце мужское они покидают вместе.
Времени ход не значит, что торжествует правый,
и все же наша печаль нам обернется славой:
сильный лишь выживает. Переживает — слабый.
Лирам впредь не гудеть скушным мужским припевом
о неверности дев. Струнам, послушным девам,
о постоянстве петь, деву роднящем с древом!
То — Аполлон велел песню сменить; не диво,
что истомился он от одного мотива.
В пении слабый, знать, не уступит силе!
Да и правды о силе — пока мы были
безголосыми — вдоволь наши сердца скопили.

Ты отчизну, Медея, бросила страсти ради.
Лодка с гребцами тебя понесла к Элладе,
точно гребень ныряя в густые пряди.
Знать бы тогда, куда греки плыли!
Симплегады бы ихний грецкий орех сдавили!
Но не дано наперед скалам и смертным знанья.
Что впереди теперь? Отчаянные стенанья,
опустевшее ложе и горький позор изгнанья.

Клятвы днесь — что ковер, который в грязи расстелен
Места, где честь живет, вам не покажет эллин.
Разве — ткнет пальцем вверх; знать, небосвод побелен
Даром что муж с другой делит твой нынче ложе,
царской крови она, тело ее — моложе.
За морем отчий дом, где тебя вскормили!
За кормой, за бортом! Ты — в неизвестном мире.
И от отчаянья море становится только шире.

СТАСИМ 2
Строфа 1

«Когда, раззадорясь, Эрос
острой стрелой, не целясь,
пронзает сердце навылет,
сердце теряет ценность.
Пошли мне — молю Киприду —
любовь, а не эвмениду,
любовь, что легко осилит
предательство и обиду,
горечь и боль разлада.
Такая любовь — отрада.
Другой мне любви не надо».

Антистрофа 1

«А я не прошу о счастьи.
Дай мне над сердцем власти.
Нет хуже, чем рабство страсти.
Дай мне одно и то же
Тело всегда и ложе.
Пусть прошлое будет схоже
с будущим: лучшей пары
нету. Дай жизнь без свары
в стенах простой хибары,
от целого мира втайне.
Это, Киприда, дай мне».

Строфа 2

«Скорей умру, чем покину
отчизны родную глину.
Не дай мне познать чужбину,
где смотрят в лицо, как в спину.
Не дай пережить изгнанья —
изнанки судьбы, незнанья
что с родственниками, стенанья,
праздного назиданья.
Не дай мне увидеть Феба
в пустыне чужого неба».

Антистрофа 2

«Вдоволь, смотрю, вкусила
ты этого. Всем чужая,
я бы заголосила,
ограбленной подражая.
Но замкнуто сердце друга
фразой витиеватой.
Не сравнится округа
ширью с твоей утратой:
кроме тебя, покуда
нет для нее сосуда».

СТАСИМ 3
Строфа 1

«О, бессмертными избранные в родственники афиняне!
О, Эрехтеев город, в чьем гордом имени
непобедимость с мудростью смешиваются для эллина,
чьих стен не дано сокрушить врагу, а векам — не велено.
В безоблачной синеве клубятся там небожители,
и слава земная не хочет себе иной обители.
Там златокудрой матери, прошлым людским владеющей
дочери — Девять Муз — ведут хоровод свой девичий».

Антистрофа 1

«Там поминает Киприду Кефис волны сверканием,
и воздух наполнен богини дыханья благоуханием.
Вдох ее — мирт и тирс, магнолиевы сплетения
и выдох — как многих роз запах в момент цветения.
И там, к золотым кудрям богини рукой приколоты,
не увядают цветы, но отливают золотом,
и там эротам стоять, как на часах, наказано
не дальше, чем золотая прядь, от разума».

Строфа 2

«Подумай, как тебя примут
этот город и климат,
как на порог там ступишь,
если детей погубишь?
Представь только этот ужас:
мертвых детишек в лужах
крови в сырой постели!
Раны на детском теле!
Я так и вижу их лица.
Пощади их, царица.
Ты — не детоубийца.
Да не падет на невинных,
Медея, твоя десница!»

Антистрофа 2

«Слыханное ли дело,
чтобы так затвердело
сердце матери, чтобы
чадам ее утробы
рука ее угрожала
гибелью от кинжала?
и чтобы не задрожала
она от слезинки детской?
Чтоб не прервали дерзкий
замысел сами боги
в олимпийском чертоге.
Мы падаем тебе в ноги».

Хор:

(вместе)

Охваченные тревогой,
свидетели крови многой,
молим: детей не трогай.

СТАСИМ 4
Строфа 1

«Дети обречены, и спать идут раньше взрослых».
«Того, что спешит под парусом, не обогнать на веслах».
«И темный ужас, как море, захлестывающее остров,
детей поглощает первых». «Как следует зная дело,
зло разрушает душу, но начинает с тела».
«И дети обречены». «Да, для детей стемнело».

Антистрофа 1

«Но и невесте новой, идти под венец готовой,
тешиться, знать, недолго подаренною обновой».
«Золотом Персефоны вышитою панёвой!»
«От свадебного подарка ей станет внезапно жарко».
«И страшным пламенем после вспыхнет все платье ярко!»
«Не отличит жених суженой от огарка».

Строфа 2

«Ты, горе-жених, ты не видишь, что ли
малых детей своих лютой доли?»
«Занесенной над ними руки твоей бывшей дроли?»
«Не сам ли ты, ею, поди, пресытясь,
поджигаешь платье новой невесты, витязь?»
«Ослеп ты, что ли, Язон, что судьбы не видишь?»

Антистрофа 2

«А я плачу вместе с тобой, Медея,
детоубийца! Сердце твое, лютея,
страшную казнь готовит для прелюбодея».
«Забыл он о данном тебе и бессмертным слове».
«Мечтает о царском ложе, о царском крове».
«Пусть знает, что брачного ложа нет без крови!»

СТАСИМ 5
Строфа 1

«О, тянущийся, как рука,
к Элладе издалека
луч Гелиоса! Останови
руку, еще в крови
детской не обагренную!
Нет ничего лютей,
чем убийство детей.
Будь для них обороною
от материнской тьмы!
Безумье — черней тюрьмы.
Безумьем поражена,
отвергнутая жена
в темницу погружена».

Антистрофа 1

«Зачем страдала, зачем рожала?
За море с ними зачем бежала?
Чтоб стали добычей твово кинжала?
Эриния бешеная! Страшила!
Мало, что царский дом сокрушила?
Что царя с царевною порешила?
Мало! Ты метишь в разряд чудовищ!
И новый ужас уже готовишь:
детей своих в ихней крови ты топишь!
Хозяйкою входишь ты в чертоги
смерти. Неоткуда ждать подмоги.
И молчат растерянно наши боги».

Строфа 2

«О, среди бела дня наступает полночь!»
«Что творишь, преступница, или себя не помнишь?»
«О горе! Дети кричат, зовут на помощь».

«Бежим к ней в покои! И быстро, быстро!
Авось, остановим смертоубийство…»

«О горе! Дети кричат от боли!»
«Я слышу «ой-ой»». «А я — «не надо!»»

«Из камня ты или железа, что ли,
что собственное умерщвляешь чадо?»

Антистрофа 2

«Помню, в детской колыбели
я лежала, бабки пели.
Пели песенку про Ино.
Погубила Ино сына.
Но потом сошла с ума,
в море бросилась сама.

Море билось, море выло.
Пятна крови с Ино смыло.
Сыну с матерью приют,
волны моря в берег бьют.
И привычный моря шум
успокаивает ум,
подражая колыбельной.
Ужас, ужас ты предельный!
Ты у женщины в крови,
ужас, ужас — плод любви».

Хор:

(покидая орхестру вслед за Язоном)

«Никто никогда не знает, что боги готовят смертным
Они способны на всё: и одарить несметным,
и отобрать последнее, точно за неуплату,
оставив нам только разум, чтоб ощущать утрату.
Многоязыки боги, но с ними не договориться.
Не подступиться к ним, и от них не скрыться:
боги не различают между дурными снами
и нестерпимой явью.
И связываются с нами».

1994–1995

Театральное