Марина Фьорато - Мадонна миндаля

• Название: Мадонна миндаля
• Автор: Марина Фьорато
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-49456-9

Италия. Начало XVI века. Время, подарившее нам знаменитых воинов, великих художников и незабываемую историю о любви.

Звездам было угодно, чтобы Бернардино Луини, любимый ученик гениального Леонардо да Винчи, и прекрасная Симонетта ди Саронно встретились и полюбили друг друга. Однако их пути надолго расходятся. Казалось, их любовь обречена.

Гонимый художник увековечивает свою возлюбленную в образах Мадонны на фресках монастырей Ломбардии, а его избранница, тоскуя по любимому, из зерен миндаля создает напиток, вкус которого напоминает о сладости и горечи любви.

Их судьба и даже сама жизнь находятся под угрозой…

---

— Арестуйте его!

ГЛАВА 20 СВЯТОЙ МАВРИКИЙ И СВЯТОЙ АМВРОСИЙ СРАЖАЮТСЯ

— Неужели они его арестуют? — Залитое светом очага лицо Амарии было исполнено тревоги.

— Кто? Община Павии? — усмехнулась Нонна. — Да никогда! У швейцарцев здесь друзей нет, никто по ним плакать не будет. Наемников вообще нигде не любят. Да и семьи их далеко отсюда. Так что тела их мгновенно исчезнут, и никто никогда их не найдет. Жители Павии, может, и трусоваты, зато уж следы свои заметать научились быстро и ловко. Не тревожься, все будет сделано как надо. И никто ничего не узнает. Давно уж народ недоволен тем, что швейцарцы без конца тут торчат. В общем, эта история нашим властям еще добрую службу сослужит.

Сельваджо молчал. Он сидел у огня, растирая правую руку, которая гудела, как колокол, после тех мощных ударов, которыми он прикончил троих насильников. Лишь три удара — и все оказались смертельными. Да и шпага, едва попав ему в руки, точно домой вернулась. Сельваджо привычным жестом — хоть и не знал, откуда у него взялась эта привычка, — сунул шпагу в ножны, которые на всякий случай пристегнул к поясному ремню, чтобы обезопасить себя от иных возможных стычек по дороге домой. Чуть позже он собирался непременно ее спрятать, но сейчас пока поставил в углу возле очага. В рукоять шпаги был вделан оберег в виде фигурки святого Маврикия, павшего жертвой многочисленного фиванского войска, и в свете очага казалось, что этот святой укоризненно подмигивает Сельваджо. Швейцарцы всегда носили при себе изображение святого Маврикия и верили в его покровительство. Но сегодня победу одержал святой Амвросий. Сельваджо по-прежнему казалось, что сражались именно эти святые и святой Маврикий потерпел поражение, а святой Амвросий — в свой день — сумел защитить и верующих, и эту чудесную светлую девушку, которая носит его имя. Сельваджо посмотрел на Амарию: она склонилась к огню, сидя в бабушкином кресле и тщетно пытаясь согреться. Нонна закутала дрожавшую внучку в овечьи шкуры и принесла ей чашку горячего бульона. Она была до глубины души потрясена рассказом Амарии и Сельваджо, но при этом ее настолько обрадовало решительное поведение Сельваджо, спасшего Амарию от рук грязных наемников, что ей даже жарко стало. Так что и греться у очага ей совсем не требовалось, а вот у Амарии зубы стучали, точно у продрогшей обезьянки бродячего музыканта, а руки тряслись так, что деревянная плошка с бульоном постукивала о зубы. Сельваджо с нежностью взял ее руки в свои и прижал к плошке, пытаясь согреть.

— Все хорошо, — слегка запинаясь, сказал он ей. — Их больше нет. И больше ничего плохого они тебе не сделают.

Но Амария так и не сказала вслух, чего на самом деле боится. Дело в том, что она искренне радовалась тому, как смело Сельваджо бросился на ее защиту и спас ее, но ужасно боялась того, что он, ее дорогой добрый Сельваджо, который, казалось, даже муху не обидит, должен непременно ее покинуть: ведь прежнего Сельваджо уже с ними не было.

ГЛАВА 21 КОЛОКОЛА ЦЕРКВИ САНТА-МАРИЯ-ДЕИ-МИРАКОЛИ

Как справедливо сказал Грегорио, Бернардино никогда воином не был. Если бы у него хватило времени, чтобы как следует подумать, он, возможно, усмехнулся бы, поняв, с какой иронией отнеслась к нему Судьба, ибо он снова вернулся к тому же, что и двадцать лет назад: снова ему пришлось бежать, спасаясь от одетых в ливреи охранников, после очередного покушения на женскую добродетель. Но еще ни разу в жизни Бернардино не испытывал столь мало желания смеяться над собой. Ему казалось, что он не только потерял свою любовь, но и вполне может потерять и свою свободу. А уж это в его планы совсем не входило.

Путь к церковным дверям был прегражден, и Бернардино, сам толком не зная почему, бросился к боковой дверце, ведущей на колокольню, в его убежище, стрелой взлетел по винтовой лестнице, а потом быстро, точно корабельная обезьянка, вскарабкался по веревочной лестнице на самый верх. Он хорошо знал этот путь — в темноте, среди канатов и угрожающе сладостного шелеста колоколов. Но, оказавшись в той жалкой каморке, где ночевал все последние месяцы, он не услышал никаких звуков погони.

«Они просто немного отстали, — думал он. — Все они куда толще меня, да и оружием обременены, так что карабкаться сюда им довольно затруднительно. Они, конечно же, меня отыщут, причем довольно быстро. Я попался в ловушку, как крыса».

Но вскоре Бернардино понял, что никто за ним гнаться и не собирался, поскольку у кардинала имелся куда более действенный способ заставить его спуститься. И через некоторое время художник с ужасом заметил, как натянулись канаты, как со скрежетом стали подниматься массивные колокола, словно дразня его своими языками в разверстых черных пастях. Бернардино успел заткнуть уши лишь за секунду до того, как упали эти тяжелые колокольные языки, но все равно чудовищный звук с такой силой ударил по нему, что у него даже сердце замерло в груди. Не сдержавшись, он пронзительно вскрикнул и не сумел услышать даже собственный голос. В отчаянии, поскольку сдвоенные гигантские колокола продолжали звонить, Бернардино выглянул по очереди в каждый из четырех арочных проемов на самом верху колокольни, и в каждом его встретил яростный леденящий порыв одного из четырех гулявших там ветров.[37] Он не видел, что творится внизу, — все вокруг было окутано зимним туманом, да и глаза его застилали слезы, вызванные оглушительным пением колоколов. Словно из сочувствия к плачущим глазам, нос и уши Бернардино тоже заплакали, но уже кровавыми слезами, и он понял: необходимо немедленно убираться отсюда, пока у него не лопнули барабанные перепонки и этот чудовищный звон окончательно не свел его с ума. Однако заставить себя спуститься по лестнице прямо в пасть льва он не мог и в конце концов направился к северному оконному проему, поскольку именно на севере находилось дорогое его сердцу озеро Маджоре. Перебравшись через подоконник, он бросился вниз, в звездную ночь, успев лишь увидеть, как звезды испуганно метнулись куда-то.

От удара у Бернардино перехватило дыхание, но, как ни странно, он был жив, с хрустом приземлившись на ветви какого-то дерева, оказавшего ему дружескую поддержку и прервавшего его смертельный полет. Бернардино сполз на землю, но подняться на ноги не смог. И тут неожиданно получил помощь: рядом возник чей-то темный силуэт, человек внимательно вгляделся ему в лицо и протянул руку. Бернардино, не раздумывая, за нее ухватился, и незнакомец, рывком поставив его на ноги, свистящим шепотом грубовато спросил:

— Идти-то можешь?

— Думаю, да.

— А бежать?

— Возможно.

— Тогда побежали. Следуй за мной.

И Бернардино, с огромным трудом преодолевая боль, бросился бежать следом за этим незнакомцем, более всего походившим на медведя, по узким городским улочкам и еще более узким переулкам. Мышцы у него, казалось, вот-вот лопнут от напряжения, грудную клетку при каждом движении точно пронзали клинком. Хлопья снега, касаясь его лица, в кровь изодранного ветвями дерева, жалили, точно злые насекомые, а во рту и в носу все еще чувствовался вкус и запах крови, которую заставил пролиться непереносимый звон церковных колоколов. Возможно, он бежал прямо в распахнутую ловушку, но сейчас это ему было безразлично — все, что угодно, лишь бы не угодить в руки головорезов безжалостного кардинала.

Вскоре они остановились перед какой-то дверью. Его провожатый постучался и, обернувшись к Бернардино, кивком предложил ему войти внутрь. Что-то смутно знакомое мелькнуло в памяти Бернардино. Он вспомнил, как однажды точно так же стоял возле чьей-то чужой двери, пытаясь помочь одному маленькому мальчику, которого только что спас от преследователей. Эта мысль заставила Бернардино схватить своего спасителя, который уже собирался исчезнуть в ночи, за руку, и тот обернулся. Из-под низко надвинутого капюшона блеснули его странные, серебристо-серые глаза.

— Где мы? — невнятно спросил Бернардино, так как рот у него был по-прежнему полон крови.

— Возле дома одного священника. Он ведь, кажется, твой друг?

— Почему ты это делаешь?

— Потому что раз ты помог мне и моим людям, то и мы тебе тоже поможем.

Произнеся эти загадочные слова, спаситель исчез. Дверь отворилась, и несчастный художник упал, споткнувшись о порог, прямо на руки домоправительницы отца Ансельмо. Эта добрая женщина тут же принялась по-матерински кудахтать над ним. Она хорошо знала Бернардино, ведь ее хозяин так подружился с ним в последнее время, но отвечать на вопросы, сыпавшиеся у нее изо рта, Бернардино был не в состоянии, так сильно кружилась у него голова. К тому же ему казалось, что после падения он немного не в своем уме, ибо видел — и мог бы в этом поклясться! — что рука, рывком поставившая его на ноги в церковном саду, была из чистого золота.