Татьяна Веденская - Это мужской мир, подруга!

• Название: Это мужской мир, подруга!
• Автор: Татьяна Веденская
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-51202-7

Ника не желала иметь такой семьи, какая была у родителей. Да и вообще семьи иметь не хотела, сколько женихов папа ни сватал. И мужчины в ней вызывали скорее досаду, чем интерес. В каждом она видела черты отца, человека грубого, авторитарного. Была бы ее воля, отменила бы институт брака, разрушающий женскую независимость. «Это мужской мир, подруга! И зависимость рано или поздно тебя коснется!» – могли бы сказать ей эмансипе со стажем. Ведь даже нечаянная любовь отменяет свободу!

---

– Давай-ка присядем, – подобрел Мудвин и похлопал своей толстой рукой по диванной подушке. – Я, ты ведь пойми, зла-то тебе не желаю. Мне только и надо, чтобы все шло хорошо. Работа должна быть для тебя на первом месте, понимаешь? Это ведь отличная работа, у нас тут, как ты знаешь, есть все возможности для развития, для карьерного роста. Ты же ведь не планируешь тут оставаться оператором всю жизнь.

– Нет, конечно, – согласилась я и тут же об этом пожалела. Вдруг этот слизняк подумает, что я хищно мечу на его место. В принципе, я была бы не против занять его место. Если быть до конца честной, даже его место не могло бы устроить меня полностью. Я пока не знала еще, что нужно, чтобы повернуть к себе свое будущее, как избушку из сказки, к другим задом, к себе передом, но точно знала, что погонщиком несчастных операторов не хочу быть. Это и деньги были не те, и работа скучная, без интересных задач. Но главным образом все-таки деньги. Что он зарабатывает, Мудвин? Мой отец назвал бы все его доходы «бульоном от яиц», водичкой, подачкой на бедность. И был бы прав.

– Вот и молодец, – растекся в еще более сладкой улыбке он. – Для тех, у кого есть амбициозные планы, в нашей корпорации открываются большие перспективы.

– Да, но... вы же сказали, что я работаю плохо.

– Да, – кивнул он и откинулся на диване. – Я сказал. Действительно, сейчас ты работаешь плохо. И я любому это в три минуты докажу. Но если ты будешь стараться...

– Я буду! – присела я рядом с Мудвином.

– Молодчина. Так вот, если ты будешь стараться и не станешь излишне заносчивой и гордой, то... все будет просто отлично! – заверил меня он. Я сидела с ним на его черном кожаном диване и чувствовала, что как-то неправильно все это. То ли он что-то недоговаривает, то ли я понимаю все не совсем верно... Что-то было не так. Мерзляев говорил и говорил что-то о том, как он лично восхищается мной, как много он мог бы сделать для моего будущего, если бы действительно понял, что из меня выйдет толк. А я все думала, что же это может быть за запись, где я матом (матом!) посылаю куда-то клиента. Меня – да – посылали. Я – уверена, что никогда. Мой отец в детстве бил меня по губам даже за такое слово, как «козел», хотя повторяла я его за ним самим. В общем, желание сквернословить у меня было выбито еще в младенческом возрасте самым жестоким образом. Так что на девяносто девять процентов я была уверена, что никакого такого разговора, никакой такой записи не имелось в природе. Что же тогда? Что происходит?

– Я буду больше улыбаться, – снова заверила его я и попыталась встать, чтобы все-таки прервать этот в высшей степени непонятный разговор.

– Подожди, я тебя еще не отпускал. – Мудвин резко дернул меня за руку, заставив сесть обратно. Я обомлела, не зная, как реагировать на это. Я, можно сказать, как-то примерзла попой к дивану, ощутив временный паралич всех конечностей – от изумления. Мерзляев продолжал держать меня за руку и как-то гадко на меня смотреть.

– Что вы...

– Не делай только вид, что ты не понимаешь, о чем я, – усмехнулся он. – Ты знаешь, сколько тут работает женщин?

– Вы что, пристаете ко мне?

– Ну ты же не против, да? Я не скрываю, ты мне очень нравишься. Ты такая... как модели. Стройная, длинная. Тебе только бы прическу поменять и... ну, эти... тени ваши.

– Я... Вы... – Слов практически не осталось. Минуту назад мир еще был более-менее приемлемым, с миром можно было хоть как-то мириться, как вдруг, за одну секунду все стало невыносимым, омерзительным и страшным. Кровь прилила к лицу, я попыталась вырвать руку из его пухлых сосисок, но он силой удержал ее.

– Не надо только истерик. Ты же сказала, что хочешь нормально жить, да? Карьеры хочешь. А как, по твоему, карьера-то делается! Хочешь, я завтра же переведу тебя в старшие администраторы? Будешь отвечать только на звонки VIP. Хочешь? – Он говорил все быстрее и быстрее, но дело было даже не в том, что он говорил, а в том, что в это время делали его мерзкие грязные руки. Он хватал меня за коленки, норовил пробраться под свитер, который (какая хорошая вещь) оказался ему не по зубам (вернее, не по рукам). Слишком большой, мешковатый.

– Отпустите меня! – вскрикнула я, вырываясь.

– Не ори. Сдурела? – рявкнул он и попытался закрыть мне рот рукой. Я, соответственно, укусила его за ладонь. – Ай!

– Сейчас же отпусти меня, ты, слизняк! – закричала я, вскакивая.

– Дрянь! – крикнул он и в ответ залепил мне пощечину. Этого я никак не ожидала. То есть как раз это мне было отлично знакомо. Из таких вот криков и пощечин, а также дорогих подарков и извинений состояла вся долгая и мучительная жизнь моей матери. Я была отлично ознакомлена с правилами этой традиционной мужской забавы, только вот никак не ожидала столкнуться с этим тут, на этой копеечной, по сути, работе, в офисе. Если бы я хотела иметь дело с таким типом мужчин, мне бы было лучше остаться дома и спокойно наслаждаться мягкими диванами, шелковыми халатами и свежевыжатым соком. Но отработать год в этих наушниках, за этим столом, чтобы в конечном итоге прийти к тому же самому! Это был перебор. Я изо всех своих (незначительных, прямо скажем) сил рванула руку, параллельно пнув этого Мудвина острым носком своей туфли, по ноге.

– Стой, дура. Я все объясню! – крикнул он, пытаясь меня снова схватить.

– Объясняться будешь в милиции! – крикнула я в ответ и хлопнула дверью его кабинета. Дверь, кстати, чуть не слетела с петель.

Глава 2 Моя яблоня

Я выросла в нехорошей семье. Про кого-то могут сказать – она из очень хорошей семьи. Ко мне это было неприменимо, моя семья была очень нехорошей. При этом назвать ее неблагополучной тоже язык не поворачивается. Наша семья всегда была очень, очень благополучной. В смысле денег. Когда мамочка познакомилась с папочкой, тот работал в поте лица директором одного из крупных московских кладбищ. Помирали хорошо, работы было много, плюс, как мне кажется, папа никогда не ограничивался исключительно должностными полномочиями.

О папиной деятельности в нашем доме никогда не говорили вслух. Никто, кроме разве что его самого. Он громко хохотал и шутил на темы «сырой земли», а я всегда страшно пугалась. Все детство я думала, что мой папа водит дружбу с привидениями и лично может навести проклятия и порчу. В общем, считала, что отец, как говорится, «вась-вась» со всем загробным миром. Однако это было не так, не совсем так. Однажды после очередного громкого скандала мать, утирая слезы, сказала бабушке:

– Ненавижу его. Упырь проклятый, бандюга! Пусть сгорит в аду со всей своей бандитской швалью!

– Тсс! Ника тут, – зашипела на нее бабуля, увидев меня в дверном проеме. Так я узнала, что мой отец – бандит. Что это такое, я еще не понимала, но уже чувствовала, что на классном уроке в школе о папиной профессии рассказывать не стоит. Не космонавт.

В иных семьях имеются длинные и трогательные истории родительской любви, ухаживаний и свадебные альбомы. Мама с папой поженились только потому, что мама забеременела мной. Они прожили вместе лет семь после моего рождения, не сказать чтобы душа в душу, но... как-то жили. Пока папа не ушел от нас в первый раз. Причем ушел он как-то странно, невразумительно. Не было объяснений, не было скандала, сбора чемоданов и прочего, что происходит в приличных семьях, когда родители разводятся. В нашем случае мама несколько дней бегала по квартире взад-вперед, теребя поясок своего длинного шелкового халата, и пыталась выяснить, куда делся ее муж. Мобильников тогда еще не было, во всяком случае, массово их не использовали. Мама звонила на кладбище, там ей отвечали, что господин Хрусталев на переговорах и свяжется с ней позже. И он действительно связался. Позвонил из сауны.

– Знаешь, ты меня достала. Не звони мне больше! – сказал он ей и скрылся... на полгода. Видимо, ушел в длительный загул с запоем, связанный одновременно с появлением в его жизни новой секретарши и каким-то особенно удачным контрактом. В те годы мой папочка активно выходил за рамки своего кладбища, осваивал новые пространства, стремился расширить бизнес и обзавестись новыми знакомыми. По большому счету, и знакомые, и дела далеко выходили за пределы Уголовного кодекса.

Через полгода папаша объявился с виноватым лицом, сказал, что был в чем-то не прав, погорячился. И что семья – это святое, так что пусть мать не обижается. Для верности он, конечно, подарил ей шубу и отвез нас на Тенерифе на пару недель. Там у родителей был второй медовый месяц. А вернувшись на Родину, папаша снова принялся за старое. Зарабатывал грязные, но огромные по тем меркам деньги, пропадал где-то неделями, приезжал домой неожиданно, посреди ночи, пьяный, иногда даже не один, а в компании каких-то девиц.

– Тут же живет твоя дочь! Как ты можешь так вести себя? – тихо возмущалась живущая с нами (из чистой папиной милости) бабушка.

– Вот именно – дочь. Одни бабы кругом! Хоть бы кто мне сына родил! – отвечал он. Нет, ничего не могу сказать, папа по-своему меня любил. И маму, наверное, тоже, раз за столько лет все-таки не ушел насовсем, не бросил ее одну, не лишил довольствия и пропитания. Нет, не лишил. Наоборот, когда мне было лет двенадцать, мы переехали в невероятно просторную четырехкомнатную квартиру, с бесконечным холлом и красными портьерами, на Мичуринском проспекте. Мы отдыхали на морях, бывали на каких-то лыжных курортах, совершали круизы по Средиземному морю, где маму страшно укачивало. Даже на курортах родители ругались, отец приставал к официанткам, забывал нас с мамой в номере, а однажды, когда мы поехали в Европу, выяснилось, что отец едет туда не только с нами, но и с какой-то крашеной рыжей шалавой ненамного старше меня. Шалава жила на том же этаже, что и мы, громко смеялась и не носила белья. Пыталась со мной дружить, от чего я приходила в ужас.