Виктор Балахонов - «Я заклинаю вас не поддаваться сну»

• Название: «Я заклинаю вас не поддаваться сну»
• Автор: Виктор Балахонов
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Критика
• Год: 1991
• ISBN: 5-01-003344-5

Феномен Жюльена Грака возник на стыке двух литературных течений 50-х годов: экспериментальной прозы, во многом наследующей традиции сюрреализма, и бальзаковской традиции. В его романах — новизна эксперимента и идущий от классики добротный психологический анализ.

Эссе доктора филологических наук Виктора Евгеньевич Балахонова, рассказывет о жизни и творчестве Грака — современного французского писателя, автора романов «Побережье Сирта» (1951, Гонкуровская премия) и «Балкон в лесу» (1958).

---

Опираясь именно на этот мотив романа, некоторые левые французские критики упрекали Грака в «промилитаризме». Возникли эти упреки как будто не на пустом месте. Так, Альдо, близкий автору герой, обращаясь к Марино, говорит: «Орсенна не может вечно жить, зарывшись головой в песок… Только вы и могли жить здесь, не задыхаясь», и единственно возможным решением представляется ему решение военное.

Однако мысль писателя здесь глубже. Сложнейшая ассоциативно-метафорическая, подчас парадоксальная структура романа не допускает поверхностных уподоблений и не дает почвы для подобных упреков. Чтобы пояснить эту мысль, обратимся к статье Жана Пфейфера о «Побережье Сирта» («Литература с двойным дном»), где есть довольно точная фраза: в романе Грак «описывает (это не значит поддерживает — В. Б.) привлекавшую многих перед войной идеологию, которая опиралась на ряд соответствий в художественной литературе». Речь идет не только о профашистской литературе, в 30-е годы связанной, например, с именем Р. Бразийяка или Дриё ля Рошеля. Встряски, каких-то решительных перемен, идущих со стороны восточного соседа Франции, ожидали и многие из тех, кого мы относим к числу писателей прогрессивных.

В 1932 году (то есть еще до «официального» прихода фашистов к власти) Роже Мартен дю Гар совершает поездку в Берлин и возвращается оттуда восхищенным. В мае того же года он пишет Андре Жиду: «Мне кажется весьма вероятным, что именно в Германии рождается новая форма цивилизации, та, которую мы ожидаем, а не цивилизация Советов, приспособление к которой обошлось бы слишком дорого, цивилизация, в которой были бы разрешены волнующие меня проблемы». Не кажется парадоксальным и то, что нечто подобное ряду своих корреспондентов, в частности Ромену Роллану, о «новом порядке», устанавливаемом нацизмом в старой Европе, говорил не кто иной, как Стефан Цвейг, причем незадолго до того, как, спасаясь от «нового порядка», он вынужден был бежать из Зальцбурга в Южную Америку.

В том, что такие взгляды на роль Германии (особенно после войны) Грак разделять не мог, не возникает сомнений, но чувство горечи, рожденное положением Франции 40-х годов и состоянием всей европейской цивилизации, допустившей страшную войну, в романе, конечно же, есть, и оно делает «Побережье Сирта» не столько запоздалым романом-предостережением, сколько романом-сожалением.

Антифашистская настроенность романа не вызывает сомнений. Она проявляется в сожалении, что пассивность и инертность европейской цивилизации открыли ворота нацизму.

Словно о том, что же произойдет в результате столкновения Орсенны и Фаргестана, Грак пишет через много лет после «Побережья Сирта» в одной из частей небольшой книги «Полуостров» (1970). Здесь «лейтмотив»— «странная, внушающая беспокойство дорога», проходящая неизвестно где и чем-то напоминающая разрушенную временем римскую дорогу. Дорога соединяет какое-то Царство и далекую Гору; по ее сторонам — следы прошедшей войны, пожаров, грабежей, насильственной смерти. Временами мелькают странные фигуры одичавших людей. Самое страшное, быть может, в том, что из разговоров с этими людьми понимаешь, как мало сожалеют они о том, что пришлось расстаться с прежней благоустроенной жизнью, и, вырвавшись на простор, так толком и не знают, что делать со своей свободой…

Не перестает интересоваться Грак и судьбой отдельной личности в истории. Кто она, эта личность: субъект истории, способный хоть в какой-то мере воздействовать на ход ее событий, или ее жертва, увлекаемая неуправляемым потоком к неизвестной цели? Альдо, герой «Побережья Сирта», лишь при поверхностном взгляде на происходящее в романе может казаться тем, кто воздействует на судьбы народов, изменяя течение их жизни. Он орудие в руках чуждых ему могущественных сил, «пусковой механизм», он же, скорее всего, станет одной из первых жертв приходящего в движение маховика истории.

Подобное ощущение разрыва между личностью и историей было свойственно многим европейским деятелям культуры в послевоенные годы. Грак читал переведенный на французский язык роман итальянского писателя Дино Буццати (1906–1972) «Татарская пустыня» («Il deserto dei Tartari», 1940). В нем только что закончивший военное училище молодой лейтенант Джованни Дрого направлен служить в отдаленный форт на границе с пустыней, за которой простираются владения другого народа. Между двумя странами те же отношения, что и между Орсенной и Фаргестаном: «ни войны, ни мира». Гарнизон форта живет в предчувствии войны, которой он опасается и которую вместе с тем желает. Джованни бессилен перед надвигающимися событиями. Даже имея возможность быть переведенным в другое место, он с каким-то фатализмом остается в крепости: «Так и не сделав ничего доброго, не имея детей, поистине один на свете, Джованни со страхом оглядывался вокруг себя, чувствуя, как идет к упадку его собственная судьба». Заканчивается роман началом военных действий.

От «Побережья Сирта» тянется нить ко второму роману Грака, представленному в настоящей книге, — «Балкон в лесу» (1958).

Оставаясь верным нескольким выработанным им устойчивым принципам, особой создаваемой им «мифологии», Грак вместе с тем делает то, что на первый взгляд кажется решительным поворотом к новым горизонтам. Впрочем, и более внимательное прочтение «Балкона в лесу» подтверждает эту мысль: после созданной воображением писателя Орсенны мы оказываемся во вполне реальной Франции определенного времени. Все, о чем рассказывается в романе, укладывается в несколько месяцев той «странной войны», которая закончилась для Франции позорным поражением. Как известно, французские войска, расположенные вдоль границы с Бельгией, и те, что вошли в соседнюю страну навстречу вторгшимся в нее (в обход линии Мажино) частям фашистской Германии, были разбиты. В июне 1940 года Франция капитулировала.

Подобно своим литературным предшественникам — русскому офицеру Гриневу, итальянцу Дрого или орсеннскому аристократу Альдо, молодой резервист-аспирант Гранж направляется к месту службы в «крепость», укрепленный блокгауз, назначение которого — задержать, если потребуется, прорвавшиеся на запад танки противника. Как и в «Побережье Сирта», гарнизон «крепости» немногочислен: двое солдат и капрал, вчерашние крестьяне. Форт расположен на холме в лесу, вдалеке от населенных пунктов; где-то внизу — одинокие фермы, деревня, еще дальше — небольшой городок у железной дороги. Непосредственный начальник Гранжа капитан Варен, чем-то напоминающий капитана Марино, со своей канцелярией находится в нескольких километрах от блокгауза.

Грак разными способами подчеркивает достоверность, историческую конкретность происходящего: солдаты вспоминают политические дискуссии и стачки 1936 года, предшествовавшие созданию Народного фронта; в тексте романа говорится и о советско-финской войне 1939–1940 годов. Очень точно передано ощущение неподготовленности страны к военным действиям, некомпетентность офицеров, словно ничему не научившихся со времен войны 1914 года, какой-то метафизической бессмысленности описываемых событий. В «Балконе в лесу» присутствует отчетливый автобиографический элемент: в жизни главного персонажа романа не только повторяются те или иные обстоятельства жизни самого автора, он наделен и тем, что иногда называют автопсихологизмами — воспоминаниями, чувствами, ощущениями писателя, не отождествляющего себя со своим героем, придающими повествованию характер действительно пережитого (как можно судить по «Заметкам», такие автопсихологические черты есть даже в «Побережье Сирта»).

Зима сменяет осень, ранняя весна — не очень холодную зиму. Жизнь в блокгаузе идет по заведенному порядку, создающему иллюзию «каникул» посреди окружающего его беспокойного моря, отключенности от Истории, творимой кем-то ради неведомых целей. Что делают здесь эти люди, которых чья-то воля оторвала от их повседневных занятий? Что и от кого призваны они защищать? Что означает эта война «без души и без песен»?

Разорваны все связи, соединявшие участников «странной войны» с их прошлой реальной, а не призрачной жизнью. Чувство изолированности от остального мира не покидает Гранжа: «микромир» охраняемого им форта никак не расширяется до «макромира» других людей даже тогда, когда во время краткого отпуска он попадает в Париж, а затем в Турень; он по-прежнему остается один на один с собой, то радуясь той свободе, которую дарует одиночество («на свете лишь я один»), то вместе со всеми испытывая страх перед приближающейся опасностью. В Гранже теплятся безумная надежда сохранить уединенный «остров», мысли о «волшебном замке». Как и Джованни Дрого в романе Буццати, он отказывается от предложенного ему перевода в более безопасное место. «Что общего между войной и мною?» — думает Гранж, но «странная война» сменяется войной настоящей — с разрывами снарядов, грохотом танков, кровью и смертью.