Владимир Маяковский - Футуристы. Первый журнал русских футуристов. № 1-2

• Название: Футуристы. Первый журнал русских футуристов. № 1-2
• Автор: Владимир Маяковский
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1914

«Первый журнал русских футуристов» выходит 6 раз в год книгами в 160–200 страниц с оригинальными рисунками. В журнале помещаются стихи, проза, статьи по вопросам искусства, полемика, библиография, хроника и пр.

В журнале принимают участие: Аксенов, Д. Болконский, Константин Большаков, В. Бурлюк, Давид Бурлюк, Н. Бурлюк, Д. Буян, Вагус, Васильева, Георгий Гаер, Egyx, Рюрик Ивнев, Вероника Иннова. Василий Каменский, А. Крученых, Н. Кульбин, Б. Лавренев, Ф. Леже, Б. Лившиц, К. Малевич, М. Митюшин, Владимир Маяковский, С. Платонов, Игорь Северянин. С. Третьяков, О. Трубчевский, В. Хлебников, Вадим Шершеневич, В. и Л. Шехтель, Г. Якулов, Эгерт, А. Экстер и др.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Владимир Маяковский

Еще я

Улица проваливалась как нос сифилитика.
Река сладострастия растекшееся в слюни.
Отбросив белье до последнего листика
Сады похабно развалились в июне.
Я вышел на площадь выжженный квартал
Одев на голову как рыжий парик
А людям страшно у меня изо рта
Шевелит ногами непрожеванный крик
Как трактир мне страшен ваш страшный суд
Меня одного сквозь горящие здания
Проститутки как… на руках понесут
И покажут… в свое оправдание
И… заплачет над моей книжкой
Не слова а судороги смешивая комом
И побежит по… с моими стихами под мышкой
И будет задыхаясь читать их своим знакомым.

Утро Петербурга

В ушах обрывки теплого бала
А с севера снега седей
Туман с кровожадным лицом каннибала
Жевал невкусных людей
Часы нависали как грубая брань
За 5-м навис 6-й.
А с крыш смотрела какая-то дрянь
Величественно как Лев Толстой.

Проза

Велимир Хлебников

Юноша Ямир

Юноша ЯМир.

Я клетка волоса или ума большого человека, которого имя Россия?

Разве я не горд этим?

Он дышит, этот человек, и смотрит, он шевелит своими костями, когда толпы мне подобных кричат долой или ура Старый Рим как муж наклонился над смутной темной женственностью севера и кинул свои семена в молодое женственное тело.

Разве я виноват что во мне костяк римлянина.

Побеждать, Завоевать, владеть и подчиняться — вот завет моей старой крови.

Простая повесть

Небозобый гуллит, воркует голубь.

У дальних качелей, как вечер, морщиниться, струиться платье.

Даокий проходит по полю у тополя юноша.

Ноги, как дни и ночь суток, меняют свое положение.

Вечер вспыхнул; без ночи возникли утра поднятых рук. Его ресницы — как время зимы, из которой вынуты все дни, и остались одни длинные ночи — черные.

Остались шелковые дремлющие ночи.

Ожиданиевласа, одетая в вечернее, девушка.

И желаннегривые комони бродят по полю, срывают одинокие цветы.

Неделей туго завитая коса девушки — дни недели.

Рука согнута, как жизнь свадьбой, в руке — цветок.

Никнет, грузнет струистый вечер. Не надо ничего, кроме цветка — сон-травы. Крыльями птиц разметались части платья даокого юноши.

Он рассветогруден. Его кафтан, как время, и пуговицы, как ясные дни осени.

В руке ник платок-забвение.

Зачем, как воины, обступили-прикрыли рассвет умирающий вороны?

Впрочем, горнишня принесла настойчиво зовущей г-же морель.

Коллективный псевдоним

АААА

Хочу я

Долирь. Небини скинули, глянь, черносиние тайилища и в плясьменах под дуду высотовую смехунно дерзача свершают красотинный ход до зари. Утриня с восковатыми устами улыбенеет, не каменно и властно простирает над землей вселенновую руку. Зоричи-небичи, благословежиизоричи — сыпятся с неба милебой неба с соннеющей землей — небовые красно-багряные цветы-жардечь. О, небатая тонеба меня в нея! Небак, миреющий взором и златоволначь волосежом, стройнивец плечами и прямивец станом берет днерокотную свирель. Утрочь сквозь волны белизн и чернизн правит челн. Повсюду утрири. Утро.

Я. Милеба небского могоча и небеской силебы с земнатой хилебой не предвещает мне добротеющих зело дел. Зловый дождь, дождь зла, вижу, ожидает меня. Имея ум гибкий как у божества, так как лишь точка божества я, как и все живое, я нашел бы выход достойный и точный в удаче.

Ручьиня. Ощупывающий меня взором! Видун будь, надменник, этих глаз: некогда были громадны как мир, будучи прошлым и будущим вселенной, и вселенничами были детские взоричи, будучи памятью у одного и надеждой у другого. И все были божичами. А ныне я меньше стрекозы и лишь рыбаки пугаются моего тощего тела.

Мстить, мстить! О мстенеющий замысел! Самоубийствоватые крылья слепи из дней прожитых, и путиной небеснатой и чистой, желомец навинь и жалимец всех, лети, лети! И, подобно щиту останавливая в себе и мешкотствуя полету вселенничей омигеней бессрочно, новый вид бессрочия, брызга бессмертных хлябей и делай то, что тебе подскажен, нужда. Самотствуя, но инотствуя, станешь путиной где безумствуют косяки страстеногиз кобылиц, но неся службе иной можбе будешь волен пасть в пасть земных долин.

Всесущиня. Можебная страна велика, и кто узнал рубежи?

Николай Бурлюк

Доктор

Начало июня это — начало вашей старости, старости под пером заката. Вода реки желтеет и шевелится. Ветер заносит дым парохода вперед и берега запачканы зеленой краской верб и осокорей. Пейзаж слишком ветреный и шероховатый.

Под вашей желтой, кожаной, докторской шляпой слишком много задора и отчаяния, и на рубке перекошенные евреи сунутся мимо вас, и внизу близ кают, на мешках со шпагатом, торчат покрученные пальцы ног, точно концы старых канатов. Коммерсанты вычисляют доходы и расходы непроданных мест, а мы с вами слушаем вещий намек на задумчивый взор слишком одинокого мечтателя.

Должно быть вы мне рассказали так:

Я сейчас шла на рубку. Подошла к юту с одной стороны — спят, вытянувшись во весь рост, четверо — никак нельзя пройти, как раз у лестницы… А с другой стороны сидят парни и играют в карты. Я обошла кругом и говорю: «пропустите!» —

Тогда один — «Вы бы, барышня, с той стороны»

— «Да там спят!» — «Ну, так чтож, что спят!?»

— «Да мне будить жалко!» — Другой даже переспросил: «Как жалко?».

Ну, все-таки пропустили.

Я не гадаю с хлебным шариком, но это, ей-Богу, что-то значит. Дайте подумаю. Да! Вот как: — Вы видите рыбака в лодке. — Ветер качает пловца, и в ударах волн и в упорстве машины звучит сумеречный стих:

«Я берег покидал туманный Альбиона,
Казалось он во тьме свинцовой утопал.
За кораблем вилася гальциона,
И тихий глас ее пловцов уведомлял…»

Мы с вами уходим и на пароходе, и в печали, и на воде…

И я, и вы чересчур любим спящих.

Теория и полемика

Виктор Хлебников

Разговор Олега и Казимира

Олег. Кроме случаев уродства, рука имеет пять пальцев. Не следует ли отсюда, что и самовитое слово должно иметь пять лучей своего звукового строения гривы коня Пржевальского?

Казимир. Возьми и посмотри.

Олег. Вот «Пощечина общественному вкусу» (стр.8). «Крылышку я золотописьмом тончайших жил, кузнечик в кузов пуза уложил прибрежных много трав и вер. Цинь пинь тарарахнул зинзивер — о лебедиво — о озари». Устанавливаю, что в них от точки до точки 5 к, 5 р, 5 л, 5 у. Это закон свободно текущей самовитой речи. «Шопот, ропот, неги стон» (стр. 52) построено на 5 о. «Мы, не умирающие, смотрим на вас, умирающих» построено на 5 м (стр. 31). Есть много других примеров. Итак, самовитое слово имеет пяти-лучевое строение и звук располагается между точками, на остове мысли, пятью осами, точно рука и морские звезды (некоторым).

Казимир. Вообще слово лицо с низко надвинутой шляпой. Мыслимое в нем предшествует словесному, слышимому. Отсюда «Бэотия, Италия, Таврида, Волынь» тени, брошенные «землей волов» на звук.

Олег. Важно отметить, что судьба звуков на протяжении слова не одинакова и что начальный звук имеет особую природу, отличную от природы своих спутников. Примеры упорства этого звука при перемене остальных: Англия и Альбион, Иберия и Испания. Ш и г упорно стоят в начале имен многих немецких мыслителей: Шиллер, Шопенгауэр, Шлегель, Гете, Гейне, Гейзе, Гегель, Гауптмат. В России начиняется с Б мятеж ради мятежа. Иногда правящий род и страна начинаются с общего начального звука: Германия, Гогенцоллерны, Габсбург, Русь, Рюриковичи. Двойственность, раздел древнего мира на г и р (Греция и Рим), в новом веке имеет русских и германцев (немцев). Здесь г и р древнее, чем страны. Это не есть игра случая. «Рок» имеет двойное значение судьбы и языка. Первый звук в отличие от других есть проволока, русло токов судьбы.

Казимир. И имеет трубчатое строение и им слух пользуется, чтобы услышать будущее в неясных говорах.

Олег. Да, он есть как-бы позвоночный столб слова. Рассудочный свод языка древнее словесного и не изменяется, когда изменяется язык, повторяясь в позднейших оборотах. Так, «теплый» и сейчас имеет бранный смысл («теплые люди»), а «свет, светик — ласковый, приветливый» («светик ясный»). Между тем это старинное противопоставление грешного начала, от слова греть и святого — от свет, светить. Древнему разуму просвечивались сквозь нравственные порядки вещественные силы.