Вилли Корсари - Из собрания детективов «Радуги». Том 2

• Название: Из собрания детективов «Радуги». Том 2
• Автор: Вилли Корсари
• Издательство: Радуга
• Жанр: Детектив
• Год: 1993
• ISBN: 5-05-004121-Х

В настоящий двухтомник вошли произведения, нашедшие своего читателя сразу после выхода в свет в серии «Современный зарубежный детектив» издательства «Радуга» и пользующиеся постоянным спросом в течение вот уже многих лет.

Вряд ли кого оставит равнодушным роман «С прискорбием извещаем…» нидерландского автора Вилли Корсари, открывающий 2-й том издания. Бесспорны также высокие литературно-художественные достоинства остросюжетного полотна «Его осенило в воскресенье» итальянских мастеров детективного жанра Карло Фруттеро и Франко Лучентини, громко заявивших о себе в период «детективного бума», пережитого Италией в 70-е годы.

---

Подавив вздох, я поплелся в маленькую гостиную. Но едва я увидел графа Ломбарди, как мое недовольство мгновенно улетучилось. Это был очень приятный человек, настоящий итальянец, очень смуглый и черноволосый, глаза его живо поблескивали за стеклами очков. Для друга моего отца он казался слишком молодым, но я сообразил, что мой-то отец выглядит старше своих лет, а гость, вероятно, выглядит моложе. Он приветствовал меня радостным возгласом:

— Маленький Мартино, какой же ты большой и сильный! Дай-ка мне посмотреть на тебя, мальчик. Ты меня, конечно, не помнишь. А мою мать? Она тебя так любила, когда ты был совсем крохой с беленькими кудряшками и забавно лопотал по-итальянски. Теперь ты, уж верно, ни слова не знаешь?

Я ответил, что снова выучился от одного моего друга, и перешел на итальянский. Он тотчас последовал моему примеру. Я рассказал ему, как быстро я восстановил свои знания, потому что в доме моего друга говорят только по-итальянски.

— Да, да. Папина голова! Но у тебя такой спортивный вид, а это уж точно не от него. А как тебе понравилось в Англии? Люди ничего, но все остальное… Особенно климат — туман, дождь, ветер. Ну, моя старая матушка будет в восторге, когда я ей расскажу, какой ты стал ловкий и сильный.

— Она ведь поет? Да? — спросил я вдруг.

Представление о его матери было у меня почему-то связано с птицами. Может, из-за имени? Или из-за пения?

— А ты еще помнишь? Вот она обрадуется! Да, у нее был прекрасный голос. Но теперь она совсем старенькая и, увы, инвалид.

Таким образом, мы провели по-итальянски целый разговор, и я был горд, что говорю так гладко, но вдруг я заметил, что отец, похоже, недоволен, хотя ни он, ни Агнес не произнесли ни слова.

А как было бы приятно посидеть с графом Ломбарди вдвоем и непринужденно поболтать о старых добрых временах.

Граф Ломбарди обернулся к отцу.

— Вполне крепкий, здоровый мальчик, — сказал он. Прозвучало это как похвала отцу. — Да, спорт — отличное средство, притом именно для людей, умственного труда, — добавил он. — Ты бы подумал на этот счет, мой дорогой друг.

Отец бегло улыбнулся.

— Для этого нужно иметь время, — сказал он. — Но боюсь, мы оторвали Мартина от уроков.

Он говорил по-французски, и граф ответил ему тоже по-французски.

— Конечно, конечно. Не буду тебя больше задерживать. Надеюсь, мой мальчик, ты сумеешь когда-нибудь навестить нас.

Он обнял меня с чисто итальянской сердечностью. По-моему, он сожалел, что не может подольше со мной поболтать. Мне тоже было жаль. Я украдкой бросил взгляд на отца. Он продолжал улыбаться, но меня-то его улыбка не могла ввести в заблуждение. У меня на этот счет выработалась интуиция. Когда я видел, как он улыбается кому-то (хотя его улыбка была неизменно любезна), я всегда знал, кроется ли за ней искренняя симпатия к человеку. Вот и сейчас я почувствовал, что он хочет, чтобы я ушел. По-моему, я понял и причину: ему не понравилось, что граф Ломбарди в разговоре коснулся слишком многого из тех времен, о которых мне запрещено было думать.

И я ушел.

Два дня спустя у нас в виде исключения к обеду не было гостей. Когда мы втроем сидели за десертом, отец вдруг спросил меня с какой-то незнакомой агрессивностью в голосе:

— Что это за мальчик, у которого ты научился итальянскому? Нужно ли тебе, кроме твоих занятий в школе, изучать еще и итальянский? Подружился бы лучше с французским мальчиком. Тебе надо в совершенстве знать французский язык.

В первую минуту я онемел. Я не верил своим ушам. И каким тоном это было сказано! Потом я объяснил, что не изучал язык, что просто мы с Луиджи разговариваем между собой по-итальянски.

— Он учится со мной в одном классе. Отец у него французский журналист, а мать итальянка…

Я запнулся и вдруг почувствовал, что по-настоящему взбешен. Совсем недавно он похвалил меня за то, что я так свободно говорю по-французски. И вдруг такое несправедливое замечание. Хуже чем несправедливое. От товарища я бы такого не потерпел.

Поборов в себе застенчивость, которую я испытывал неизвестно почему, так как обычно отец был со мной дружелюбен и уступчив, я язвительно заметил:

— Ну конечно. Прежде чем выбирать друга, я должен прикинуть, что мне полезней!

Отец посмотрел мне прямо в глаза. От его взгляда у меня душа ушла в пятки, но именно поэтому я изо всех сил храбрился и продолжал грубить.

— А граф Ломбарди тоже полезный друг? — спросил я. И так испугался собственных слов, что слышал, как гулко стучит у меня сердце.

Наступила гнетущая тишина, казалось, воздух стал плотным и осязаемым и давил мне на грудь. Лицо отца, и всегда-то не слишком цветущее, угрожающе побледнело. Он не из тех людей, что устраивают сцены. Собственно, и нагоняя я от него ни разу не получал. И все-таки я ждал, что он выйдет из себя, сознавая, что я заслужил взбучку. Впрочем, не знаю, какое чувство преобладало — боялся ли я этой взбучки или втайне желал. Иной раз, когда отец Луиджи разбушуется, мне приходило в голову, что, если б мой отец когда-нибудь закатил сцену, он стал бы менее чужим мне. Вот и сейчас я с надеждой ждал такой сцены.

Но и на этот раз сцены не последовало. После молчания, показавшегося мне бесконечным, он только спросил, медленно и отчетливо:

— Что ты имеешь в виду?

Я пожал плечами. Потому что не знал, как ответить. А в самом деле, что я имел в виду? Наверное, что он чересчур расчетлив во всех своих действиях. Не так уж благородно с моей стороны, к тому же я всем своим существом чувствовал, что к графу Ломбарди он искренне расположен. Мне было стыдно. Как раз когда отец хотел еще что-то добавить и я ждал худшего, на помощь мне неожиданно пришла Агнес.

— Да ничего особенного он не имел в виду. Сказал, и все.

Я видел, как она посмотрела на отца. В ее взгляде мне почудилось предостережение.

Отец тоже пожал плечами и заговорил с ней о чем-то постороннем.

Когда мы встали из-за стола, я невнятно пробормотал «спасибо» и поплелся наверх, чувствуя себя преступником. Мне было стыдно, что я так недостойно себя вел. Отец всегда идет мне навстречу, удовлетворяет все мои желания, и в этот единственный раз, когда он поступил несправедливо, можно было бы стерпеть и промолчать.

И все-таки меня не радовало, что он не устроил сцены. На душе остался неприятный осадок. Даже не из-за самих его слов, а из-за того, что вмешалась Агнес, из-за того, как она на него посмотрела. В ее взгляде было предупреждение: лучше, мол, промолчать; а правильнее было бы, если б она так посмотрела на меня. Побледневшее, неподвижное лицо отца стояло у меня перед глазами, и я не мог отделаться от впечатления, что попал в точку, хотя все-таки явственно чувствовал, что к графу Ломбарди он искренне расположен.

Я промаялся довольно много времени, не зная, как мне быть, и наконец пришел к выводу, что должен попросить у отца прощения. Но ничего у меня не вышло. Когда я спустился вниз, оказалось, что родители куда-то уехали, и в последующие дни подходящего случая не подвернулось. Отец почти не бывал дома, или у него сидел кто-нибудь посторонний. Впрочем, держался он со мной как ни в чем не бывало. О Луиджи больше не было произнесено ни слова. И в конце концов я решил выбросить этот случай из головы. Лишь несколько месяцев спустя, перед каникулами, я сам заговорил о Луиджи.

VII

Родители Луиджи как раз предложили мне поехать с ними в Италию. Они собирались, как обычно, провести несколько дней в Риме, навестить там родных и друзей, а потом отправиться в горы.

А отец и Агнес уже сообщили мне, что намерены снова поехать на юг Франции, где отдыхали в прошлом году. Когда мы еще жили в Англии и проводили лето в Суррее, Агнес однажды решительно заявила, что в будущем году мы на лето уедем за границу. Она утверждала, что в нашей загородной вилле отец не может по-настоящему отдохнуть. И была права. У нас всегда кто-нибудь гостил. Живя в Суррее, этого трудно было избежать. Вот родители и уехали тогда на лето в Швейцарию. Здоровье отца послужило им оправданием перед теми, кто рассчитывал на приглашение. И в самом деле, отпуск, проведенный за границей, пошел отцу на пользу. На этот раз Агнес тоже хотела, чтобы мы втроем поехали куда-нибудь на юг, где поспокойнее. Перспектива показалась мне вполне приемлемой, но теперь меня больше манила мысль поехать с Луиджи. И единственно по той причине, что у них мне всегда было хорошо и приятно, а не из-за Рима. Может быть, поэтому я никак не ожидал получить от отца отказ. В первый же вечер, когда мы остались одни, без гостей, я воспользовался случаем и изложил свою просьбу.

Ничего необычного в этой просьбе не было. Я часто гостил у друзей, когда родители жили в Суррее или за границей. Собственно, я даже думал, что им приятнее будет провести отпуск вдвоем.

Отец сказал:

— Значит, ты предпочел бы поехать с приятелем. А куда?