Олег Грудинин - Комсомольский патруль

• Название: Комсомольский патруль
• Автор: Олег Грудинин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1959

---

А ведь это тот же комсомольский патруль, только стихийно возникший — когда жизнь потребовала. Ну, а мы патруль создаем не стихийно. Зачем ждать? Надо хулиганов сейчас выкорчевывать, давно пришла пора. Запустили... А с пижонами комсомольцы всегда боролись: и тогда и сейчас. Только теперь мы их стилягами называем. Но это дела не меняет: «Тех же щей, да пожиже влей».

— Правильно, — громко сказал Болтов. — Вот это правильно!

— Конечно, правильно, — почему-то рассердился секретарь. — От тебя разве услышишь «неправильно»? Да и не с тобой я спорю. Я вот ему говорю, — Иванов указал на Лепилина. — Жизнь всегда сама подсказывает формы. Искусственно их выдумывать не надо. А старые формы работы с людьми — испытанные. Но использовать их надо по-новому, применительно к сегодняшнему дню. Да вот пример. — Что-то вспомнив, Иванов вдруг рассмеялся. — Взыскание — старая форма? Старая! Пользоваться ею нужно? Нужно! Я Ракитину давал задание организовать рейды по трамваям, а он не выполняет. Придется подвести его под взыскание, только по-новому. Прежде я бы его на бюро вытащил, а сейчас у меня мысль диалектически работает. Пошлем его на конференцию пассажиров. Пусть там перед народом отдувается за беспорядки. Вот ему и взыскание. Использование, так сказать, старых форм новыми методами.

Довольный своей идеей, секретарь снова приложил медную крышечку ко лбу и уселся за стол.

— А что, и пошлю. Глядишь, подействует. А не то сам будет с шишками ходить и в прямом и в иносказательном смысле. Ну ладно. Давайте теперь приступим к делу.

И мы принялись детально обсуждать наш первый рейд.

Когда мы возвращались домой, я поручил Лепилину организовать группу из двадцати комсомольцев для патрулирования на трамвайных линиях нашего района. Мы даже с ним поругались, так как он заявил, что ему нужно не меньше ста человек. А у нас появлялись все новые дела, требовались новые и новые люди.

КОМСОМОЛЬСКАЯ ПЕРЕКЛИЧКА

Домой Костя Лепилин явился не в духе. С порога потянул носом воздух, поморщился и сердито покосился на деда, сидевшего за столом с книгой в руках.

— Накурено так, что дышать нечем, Михаил Иванович. Туберкулез получите.

Косматые, козырьком брови деда насмешливо шевельнулись.

— Чем недоволен? — Глаза деда хитровато сверкнули. — Садись чай пить.

— Помоюсь — сяду. — Костя подошел к умывальнику.

Деда Костя любил и заботился о его здоровье. Мечтатель и непоседа, по профессии слесарь, старик всю жизнь, с тех пор как Костя его помнил, с кем-то спорил, председательствовал в различных комиссиях, что-то организовывал. В редкие свободные минуты дед занимался дома изобретательством, и тогда с ним нельзя было разговаривать. Фальшиво напевая себе под нос мелодии из опер, он выпиливал различные детали к каким-то механизмам, и тогда часами можно было смотреть, как в его руках рождаются диковинные вещицы.

Присаживаясь рядом с дедом, Костя с наслаждением вдыхал запах теплых металлических опилок и терпеливо ждал. Окончив работу, дед обязательно рассказывал что-нибудь интересное.

Между ними давным-давно установились шутливо-дружеские отношения. Но сегодня Косте было не до шуток. Делая вид, что не замечает насмешливо-вопросительных взглядов старика, он молча уселся за стол.

Некоторое время в комнате царила тишина. Наконец Костя, заметив улыбающиеся глаза деда, не выдержал:

— Не понимаю, что тут смешного? Вы же сами обещали врачу выкуривать одну трубку в день, не больше!

— Во-первых, это и есть та самая одна трубка, а во-вторых, с чего ты взял, что мне смешно?

Дед придавил пепел в трубке большим пальцем.

— Не ворчи, комса. Выкладывай, что случилось?

— А что может случиться? — Костя огорченно отодвинул от себя стакан с чаем. — Не могу я с двадцатью комсомольцами гору свернуть. Двадцать человек — это двадцать человек, а не больше.

— А какую гору свернуть? Надеюсь, не Эльбрус? А то я там был, с виду здоровенная гора.

— Хуже! — Костя откинулся на спинку стула. — Понимаете, начальник штаба комсомольского патруля Ракитин говорит: «Подбери, Лепилин, двадцать комсомольцев». Вот ведь черт, двадцать человек, меньше он придумать, видите ли, не мог — я сразу возмутился. «И организуй», — говорит...

— Погоди! — Дед резко остановил Костю движением руки. Глаза его из добродушно-лукавых стали суровыми. — Погоди, я не знаю задания, но не хочется мне о нем и слушать в таких выражениях: «возмутился», «черт». А что касается комсомольцев, двадцати твоих комсомольцев, то мне вспоминается одна история из моей молодости. Тогда тоже шел разговор о комсомольцах — правда, всего о четырех... Будешь слушать? Советую.

— Давайте, — устало махнул рукой Костя, — хотя никакие истории мне не помогут...

— Ну, слушай.

Дед пересел в высокое кресло возле письменного стола, выключил «большой свет» и включил настольную лампу. Стало уютнее. Исчезли резкие тона. Вся комната, за исключением письменного стола, как бы опустилась в зеленоватый, располагающий к задушевной беседе полумрак. Лишь в зеркальном стекле окна навязчиво блестела любопытная, всевидящая физиономия луны.

— Тихо, — проговорил дед и наклонил набок голову, словно прислушиваясь к далеким отзвукам былого. — Как тихо, а?

— Лет тридцать пять назад эта история приключилась, — начал он. — Шла гражданская, и воевал я тогда в одном из красноармейских конных полков комиссаром. Как я туда попал — долго рассказывать, но одно знаю: комиссар из меня был в ту пору плохой. Молодость мешала. Годов имел чуть побольше тебя. Хоть и успел я горя хлебнуть да шилом патоки отведать, но дури еще хватало. За что, кстати, нередко и попадало мне, — вдруг улыбнулся дед, будто вспомнил что-то приятное.

Костя терпеливо вздохнул.

— Так вот, сижу я, значит, в одной хате. Мы эту деревушку украинскую с боя взяли. Мелкую банду разгромили. Ночь кругом, и все притаилось, спит. В хате пусто. Хозяйка на сеновале ночует. Лампа керосиновая семилинейная потрескивает, да луна вот так же в окошко смотрит. Хитрая луна, гайдамацкая, салом кормленная. А я сижу и вот о чем думаю...

Дед машинально взял со стола карандаш и, постукивая им по кончику носа, невидящим, напряженным взглядом посмотрел вдаль.

— Люди к нам в полк прибывают? Прибывают! Кормить их надо? Надо! А чем? Кулаки весь хлеб запрятали. Скот к петлюровцам угоняют. Беднота рада бы помочь, да нечем. Вот и думай, что тут делать. А еще хуже другое: кто-то из моих ребят пошаливать начал. Тут с бедняцкого двора теленка увели, хозяйка с воем прибегает: «У меня, — кричит, — чоловик с белыми воюет, а вы своих грабите!»; там в чью-то хату забрались, квашню с тестом унесли. Опять крик, опять жалобы... Кулачье же радо-радешенько. Ползут в народе кулацкие слухи: «Еще не того от красных дождетесь, скоро жинку со двора уведут!» Беда!.. А командир у меня — ух, и крутой был! Собственноручно одного мародера расстрелял за украденные у бабы сапоги хромовые. Еще утром у меня с ним по всем этим делам разговор крупный вышел. Я говорю: «Разведчики опять пакостят». Тот мерзавец из разведвзвода оказался, расстреляли которого. Держатся разведчики всегда одной кучкой, да и земляки. Местные. Может, кто и у бандитов побывал. Не известно.

А он говорит: «Нет. Это Харьковский рабочий батальон виноват. Городские озоруют. Молодежь. Крестьянин у крестьянина, — говорит, — последнюю скотину не уведет». Ну, я ему доказал: «Петлюровцы, — говорю, — почти сплошь крестьяне, а так своих братьев-крестьян грабят, что только удивляйся. В рабочем же батальоне четыре коммуниста да четыре комсомольца. Пакостить никому не позволят. И вообще, — доказываю, — рабочие — передовой класс. Я сам рабочий. Вдобавок, разведчики все беспартийные». В общем расписал — дальше некуда! Нахмурился он, ничего не сказал, ушел. Вечером опять встретились. «Верно, — говорит, — разведчики, больше некому. Ты к ним туда переведи коммуниста либо двух комсомольцев. Пусть порядок наведут»! И улыбнулся. Любил я, когда он улыбался. Лицо угрюмое, волосы и усы черные, а улыбка вдруг светлая-светлая. Отчего она такая получалась?

Да, вот сижу я, значит, и думаю: «Кого же мне к разведчикам послать? Да так, чтобы и других не обидеть?» Вдруг, слышу, по улице кони копытами зацокали. У хаты моей остановились. И по двору, слышу, люди шпорами лязгают. Сюда идут. Постучались.

«Войдите, — говорю, — не стесняйтесь». А сам маузер поближе: время тогда тревожное было.

Гляжу, заходят. Один в бурке и со шпорами, сразу видно — конник; другой в кожухе и папахе. И третий с ними — взводный наш Петя Лысенко.

«Товарищ комиссар, — говорит Петя, — к вам тут приехали!»

Тот, что в бурке, первый здороваться подошел. Каблуками щелкнул, руку к виску: «Старков, командир сводного крестьянско-батрацкого полка «Смерть мировому капитализму». Были тогда такие названия, — усмехнулся дед.