Пьер Адо - Духовные упражнения и античная философия

• Название: Духовные упражнения и античная философия
• Автор: Пьер Адо
• Издательство: Степной ветер
• Жанр: Философия
• Год: 2005
• ISBN: 5-98861-004-8

Духовные упражнения»… Это работа человека над самим собой, которая начинается еще с первых греческих философов и, достигая своего апогея в диалоге сократиков и платоников, трудах Эпикура, Сенеки, Эпиктета, Марка Аврелия, трактатах Плотина, продолжается позднейшими философами, такими как Монтень, Декарт, Кант, Мишле, Бергсон, Фридман и Фуко. И разве сущность философии не в этом вечном сомнении в нашем отношении к самим себе, к другим и к миру? Новое издание работ крупного ученого-антиковеда Пьера Адо, почетного доктора Коллеж де Франс, дополнено исследованиями, вышедшими в печать со времени первой публикации этого труда в 1981 году.

Для широкого круга читателей. На русском языке публикуется впервые.

---

В этих текстах Марка Аврелия Мишле находит сначала оптимизм, веру в разум, который ведет мир, непоколебимый оптимизм, даже когда «плодотворность- средств провидения» остается нам неизвестной и непонятной. В этом оптимизме есть смысл только в силу полного изменения точки зрения, которая заставляет нас отказаться от нашего частичного и пристрастного видения индивида, чтобы обратить нас к универсальности, к грандиозной перспективе космоса и человечества. Наша индивидуальность (то есть, говорит Мишле, наше тело, наши идеи, наши системы) отождествляется с эфемерным, то есть с тем, что неумолимо погружается в прошлое. Открыться универсальности — это значит принять новизну настоящего с благожелательностью и любовью. Тема дорога Марку Аврелию и часто возникает в его Размышлениях, но Мишле решительно дает ей современную окраску, настаивая на принятии настоящего в самой его современности. Он пишет в Дневнике 184) от 11 августа 1850 года, обращаясь к Афенаиде: «Гармонизируй себя с мудростью юного мира, с его огромным прогрессом, с науками, что родились вчера, с исследованиями природы, по мере твоих способностей — с музыкой, искусством, свойственным нашему времени».

Но в этой открытости к универсальному отказ от эфемерного и приятие настоящего тем не менее не означает, что нужно игнорировать все, что имеется прочного и длительного в прошлом. Универсальность подразумевает чувство целокупности и преемственности, тесную связь между прошлым, настоящим и будущим. Эта тема идентичности человечества, обеспеченной историческим сознанием, уже присутствующая в Речи о единстве Науки, снова великолепно формулируется на страницах Дневника 1851 от 4 апреля 1842 года, который и является предметом нашего комментария:

Да, теснейшая связь объединяет все эпохи. Мы — сменяющие друг друга поколения — держимся не как звенья одной цепи, не как бегуны, о которых говорит Лукреций, передающие друг другу факел. Мы держимся совсем по-другому. Мы все были в лоне первых отцов, в чреве тогдашних женщин, пусть это будет понято в материальном смысле или нет, не имеет значения. Один и тот же текучий дух бежит от поколения к поколению. Инстинктивные движения заставляют нас вздрагивать по поводу прошлого, будущего, раскрывают нам глубинное единство человеческого рода.

Тот, кто ничего этого не почувствует, кто самоизо- лируется в каком-то одном моменте жизни мира, отрицая, что он в чем-либо принадлежал к истекшим поколениям, тот, если бы это было возможно, сократился бы до очень незначительной величины. Он остался бы в состоянии ребенка. Nescire historiam id est semper essepuerum: но сколькие хотят ускользнуть от истории — и ничего не задолжать прошлому?

Здесь мы подходим, может быть, к самому заветному, самому интенсивному пожеланию Мишле: самому быть, в качестве историка, «связью времен». На другой великолепной странице Дневника 18б), датируемой г сентября 1850 года, он ярко определяет поставленную перед собой задачу «заставить циркулировать сок для будущего»:

Моя работа мало служит настоящему миру. Настоящее озабочено, мало способно слышать, как бы оглушено одной мыслью… Преобладает навязчивая идея 187). Не будучи ни безумным, ни фанатичным, нужно оставаться в стороне, нужно ждать. Не ждать, ожидая, как говорят мистики, но ждать, все время производя. Производить и сохранять. В царстве навязчивой идеи оставить место для здравого смысла. Производить и сохранять, вопреки забвению мира о своем прошлом, связь времен, столь необходимую, эту жизненную цепь, которая от внешне мертвого прошлого заставляет циркулировать жизненный сок к будущему… Итак, моя жизнь очерчена. Будет мало успеха — не имеет значения. Пусть я буду связью времен! В царстве навязчивой идеи, которая вскоре охватит мир, я остаюсь тут, чтобы протестовать от имени истории и природы, вечной природы, которая возвратится завтра. Мое право — это моя непристрастная симпатия к временам и к идеям, великосердие, проявленное мною ко всем, самое священное право: любовь.

Если я настаиваю на этом — впрочем, фундаментальном — аспекте мысли Мишле, то это потому, что в своем усилии соединить гостеприимное отношение к настоящему и уважение к прошлому, он опять же берет за образец именно Марка Аврелия. В медитации о смерти 188) 26 марта 1842 года Мишле пишет:

Плодотворность, жизненность смерти — для людей и для систем. Она сортирует, просеивает, то есть отстраняет зло, высвобождает благо, чтобы благо оставалось, она обеспечивает настоящую вечность, настоящую жизнь.

Но в той части, менее благой и менее истинной, погибающей как индивидуальное, была жизнь, которая есть доброта, по меньшей мере, как причина того, что должно закрепить в нашей памяти тех, кто нас подготовил. Уважение к прошлому, нежное уважение!

Так сокровенная связь привязанности объединяет все эпохи. Равно как Марк Аврелий, начиная, благодарит каждого из своих наставников за каждую добродетель, как не поблагодарил бы я каждый век за те потенциальные способности, которые находятся во мне?

В первой книге Размышлений Марк Аврелий действительно перечисляет все, за что благодарен своим предкам, родителям, наставникам и богам: «Деду Веру я обязан сердечностью и незлобивостью. <…> Матери — благочестием, щедростью и воздержанием <…> от дурных дел… и дурных помыслов» 189). Это и выражение благодарности, признание наследия, и то «нежное уважение к прошлому», о котором говорит Мишле. Именно векам Мишле хотел бы воздать такие почести, чувствуя, что они продолжают жить в нем, как он сам предсуществовал в них.

V Молитва по Марку Аврелию, или Гармония с миром

После брака Мишле с Афенаидой Мьяларе опыт любви будет давать более космическую, и особенно более религиозную тональность теме гармонизации. Это будет «гармонизирующая молитва Марка Аврелия». Текст Дневника (24 марта 1851 года) хорошо резюмирует эту новую атмосферу: «Две гармоничные души, это уже город. Это уже мир. Согласие, найденное один раз, оно одинаково отсюда и до самых звезд, одинаково для всего Млечного Пути» 190).

«Как молиться?», — спрашивает у Мишле юная Афе- наида 191). Мишле часто будет излагать для нее свою теорию молитвы согласно Марку Аврелию. В этом он по-прежнему опирается на уже хорошо знакомое нам: «Мир! Все, что гармонирует с тобой, пристало и мне…» Но мог бы произнести и другое, особенно следующее:

Боги или безвластны, или же всевластны. Если они безвластны, то зачем ты молишься им? Если же они всевластны, то не лучше ли молиться о том, чтобы не бояться ничего, не желать ничего, не огорчаться ничем, нежели о наличности или отсутствии чего- либо? <…> Вот человек, который молится: «Хорошо бы добиться обладания этой женщиной!» Ты же молись: «Хорошо бы не желать обладания ею». Другой: «Хорошо бы избавиться от этого человека!» Ты молись: «Хорошо бы не нуждаться в этом избавлении!» Третий: «Хорошо бы сохранить ребенка в живых!» Ты молись: «Хорошо бы не бояться потерять его!» Переделай на этот лад все молитвы и посмотри, что из этого выйдет 192).

Итак, Марк Аврелий противополагает молитву- просьбу, когда хотят изменить ход судьбы, молитве-согласию, когда желают лишь находиться в согласии с универсальным порядком, с волей универсального Разума: это и есть гармонизация.

Мишле тоже противопоставляет молитву-просьбу и молитву гармонизации.

«…Да будет воля Твоя», вот гармонизация. Но он добавляет: «Хлеб наш насущный дай нам на сей день». Вот более или менее справедливое прошение: каждый будет просить по своей страсти… Первая статья тождественна слову Марка Аврелия: «О, мир, все, что ты приносишь, все мне во благо». Зачем тогда вторая? Если она праведна, то она содержится в первой 19Э).

И Мишле точно определяет эту молитву: «Современная молитва, более бескорыстная, будет гармонизацией индивида с универсальной любовью, создающей единство вещей» 194).

Потом он добавляет:

Несмотря на то, что каждый должен сегодня сотворить себе молитву, ее гармонизацию согласно своим потребностям, я хотел бы однако, чтобы была придумана книга, для наставления души на путь активной и добровольной гармонизации в момент смерти. Гармонизация предполагает, что человек возвращается к самому себе и кратко резюмирует себя, чтобы предложить лучшее в себе универсальной любви, которая из этого извлекает прогресс мира, чтобы сожалеть и каяться, чтобы желать своего покаяния… чтобы надеяться, не требуя, поскольку Бог знает лучше, что лучше, и не может оказывать благосклонность, не выходя из бесстрастности любви, не переставая быть действительно Богом, быть пропорциональной любовью; и особенно, чтобы классифицировать себя, чтобы не преувеличивать для себя важность своей индивидуальной жизни, жизни или смерти 195).

Эта тема молитвенной гармонизации проходит на протяжении всего Дневника:

гб августа 1850 г.: «Это одно из великих несчастий этого времени: внешний мир ищет молитв, он их вовсе не находит… Молитва есть всегда великая необходимость внешнего мира, чтобы творить гармонию человека с Богом. Она восстанавливает наше единство с ним» 196).