Николай Мамин - Знамя девятого полка

• Название: Знамя девятого полка
• Автор: Николай Мамин
• Жанр: Детская проза
• Год: 1960

---

– Где же нам его держать-то ненадежнее? – очнувшись от тяжелого раздумья, шепотом спросил Иван Корнев.

Джалагания сердито сверкнул на него в полутьме своими южными, почти негритянскими белками.

– На груды дэржать. Гдэ больше знамя дэржать?

– А обыск?

Коста выдохнул весь воздух из легких, надулся и не нашел что ответить – все его представления о красоте воинского подвига опрокидывало одно короткое и тупое слово – плен.

Третьяков примиряюще усмехнулся.

– Да на груди только в романах знамена спасают. А тут деловое решение нужно. Пожалуй, лучше всего в бушлат вшить.

Тогда Шмелев, не говоря ни слова, снял с себя бушлат и, достав из каблука обломок лезвия безопасной бритвы, принялся подпарывать суконную подкладку. Сказал уже минутой позже, деловито и ровно:

– Старшины, от света!

Вшивали знамя между сукном бушлата и его ворсистой, теплой подкладкой часов до двух ночи, в потемках, по очереди, почти на ощупь.

– Никак ремонтируетесь, морячки?-вдруг сочувственно спросил кто-то из красноармейцев с другой стороны нар.

– Согласно уставу. Суббота сегодня,– солидно ответил за всех самый младший.

– Дружные они, матросы. Не то что наш брат… – с завистью вздохнули на нарах и опять замолчали.

Только поскрипывало, прогибаясь, корабельное железо.

Потом все пятеро долго осматривали бушлат, прощупывали швы, плечи, карманы – но потертый, черный, на двенадцати позеленевших медных пуговицах с якорями бушлат Шмелева ничем не отличался от остальных.

– Рост у всех один – второй. Носить будем по очереди, – пряча безопаску в стоптанном каблуке, командно определил Шмелев и, любуясь чистой артельной работой, еще раз встряхнул бушлат на вытянутой руке: – Теперь пусть хоть с собаками ищут. Пошивочная не хуже главвоенторговской.

Третьяков вздохнул глубоко и мечтательное

– А дай бы бог, с собаками-то… Представляете картину: глухой лес, мы идем, как под Волосовом, цепочкой. Только без конвоя. И обязательно с оружием. И нас ищут с собаками. Ищут и не могут найти.

Глаза комиссара были озорные, светлые, совсем молодые: человек верил в свое знамя.

Шмелев, блаженно зажмурясь, сдавил его локоть, и этот быстрый жест был похож на короткое рукопожатие.

Сказал капитан-лейтенант уверенно и громко:

– Нарисуем когда-нибудь и такие картины. Ну, а теперь – спать. Отбой!

Но в ту ночь заснули еще не скоро.

Тут же, под локтем, отделенные только стальным листом, кипели волны. Шаги часовых тупо били в железо над головой. Монотонными размахами качался подвесной фонарь, метались уродливые ступенчатые тени, ломаясь о выступающие, из темени ребра шпангоутов.

– Вот, Иван Корнев, – вполголоса, серьезно говорил комиссар, – выходит, это она и есть, твоя дорога в будущее. Неважно, что мы ее в свое время другой представляли… Жизнь поправки вносит.

– А мы с Елкой – помните ее, Андрей Федорович?– так и решили в первый же день войны,-неожиданно широко усмехнулся Иван, все-таки выпросивший себе бушлат Шмелева в первую очередь, – война первым университетом будет, а доучиваться позже придется. Так и по-вашему выходит?.

Под самым боком шипели волны. Стонало, прогибаясь, корабельное железо. Выходили в открытое море.

Фонарь, особенно круто мотнувшись, на секунду выхватил из тени похудевшее суровое лицо комиссара, его лысеющий крутой лоб, спрятанные глубоко в череп, спокойные, повидавшие мир глаза.

– Да хотя бы и так, – усмехнулся Третьяков.– Живой думает о живом. «Дум спиро сперо», (Пока дышу, надеюсь) – говаривали римляне. Что же себя мертвецами-то в отпуску считать? Ну, а знамя давайте все-таки носить по очереди все пятеро, больше шансов его сберечь…

…Поодаль, справа, тянулись знакомые синие горы, постепенно, ступенями уходя от моря, нагромождаясь. И чем дальше они отступали, тем становились светлее и прозрачнее. Далеко выдвинутые в море выступы мысов, знакомые маяки… Павел Николаевич Шмелев не отходит от запотевшего, накрываемого зеленой когтистой волной иллюминатора.

– Ну, теперь не хватает только одного, чтобы английская подводная лодка всадила нам в борт торпеду…-мрачно усмехается кто-то за плечами капитан-лейтенанта. Шмелев медленно качает головой: «Нет, на такое шулерство даже самая злая судьба не способна».

– Почему именно английская подводная лодка? – не оборачиваясь, ревниво спрашивает он.– Или наши лодки сюда не дойдут?

…Приморское влажное солнце могучим потоком хлынуло в прорубь распахнутого люка, позолотило пыль в отвесно упавшем столбе света. И сразу, уже привычно, над головой грохнули в палубу кованые солдатские сапожищи и приклады.

– Хераус! Шнель! – заорали над люком.

– Как в воду смотрели. Еще бы немного и поздно,– довольно буркнул Иван, оглядывая на себе бушлат: не топорщится ли черное сукно над секретной ношей? И честь, и опасность выноса знамени на чужую землю принадлежали тому, кто был всех моложе и по одному этому менее подозрителен на вид.

По скользким ступеням железного трапа Шмелев привычно, впереди всех, поднялся на верхнюю палубу.

Солнце одинаково ласково клало отраженные водой блики на голенища начищенных сапог верзилы-охранника, нагнувшегося над люком, и на мушку опущенного над головами людей в трюме его парабеллума – это и было первое, что увидели пленные, поднимаясь наверх по неверным, обрывающимся из-под ног ступеням.

В нос ударило спиртным перегаром: человека, нагнувшегося над люком, покачивало.

Шмелев через его голову посмотрел на недалекий берег и сразу почувствовал ускоряющийся стук своего сердца.

Почти игрушечный городок лепился на склонах гор, сползающих к самой воде. Он казался написанным охрой, ультрамарином и киноварью. Вокруг была Норвегия.

Но даже вблизи капитан-лейтенант не узнал этого опрятного рыбачьего городка, затерявшегося в синих мохнатых горах, в расщелинах фиордов.

У свайной гаванской стенки, там, где постоянно терлись смоляными боками стада рыболовных ботов, сейчас мрачновато и едко чадили серые миноносцы и маслянисто поблескивали над водой срезанные спины подводных лодок.

Три темных крестика гидросамолетов, точно пометка карандашом генштабиста, были поставлены на белых облаках над самой бухтой.

– В тридцатом году эти рыбаки гордились тем, что они триста лет ни с кем не воевали и что почти все их памятники поставлены штатским людям… – сквозь зубы буркнул Шмелев.– Чем они гордятся теперь?

Было обидно – добрая старая рыбацкая Норге, на что же ты стала похожа?

– А вы уже бывали в здешних краях, Павел Николаевич? – спросил Ванюшка Корнев.

– Да-а, приходилось… – задумчиво протянул Шмелев и, пожалуй, впервые за всю неделю улыбнулся: – Семнадцать лет назад на учебном судне «Комсомолец» гостил. Как время-то идет…– все так же отсутствующе и тепло улыбаясь, вспоминал капитан-лейтенант и уже наверняка впервые за всю последнюю неделю, а то и за две коротко рассмеялся.– Второй раз в одну и ту же реку лезть приходится, а река-то уж другая…

Задумчиво глядя на близкий берег и, несмотря ни на что, видя его только прежним, Шмелев блаженно провел пятерней по распахнутой груди и глубоко, во все легкие, затянулся утренней прохладой, солнцем, йодистым солоноватым дыханием морских просторов.

Даже сейчас, когда штык пьяного конвоира был возле самых лопаток и тошнотно кружилась раненая голова, встреча с морем в такое погожее утро радовала и волновала.

Шмелев стоял, покачиваясь, свежесть воздуха пьянила его ослабевшую голову.

Крутые, мрачно синеющие горы, расшитые пенным узором падающих отвесно ручьев, караваями сползали в фиорд. Туман, насквозь просвеченный солнцем, короной седых пушистых волос обрамлял горные вершины. Полуостров был древен и за свой долгий век насмотрелся всего. Седина вечного снега окаменевших ледников белела сквозь рыжину его туманов. Казалось, этот скандинавский Гулливер, по доверчивости плененный лилипутами, жалкой коричневой мелюзгой, узнал Шмелева и как давнему знакомому улыбался ему. Выше голову, капитан. Мы были, есть и будем…

Фиорд – продолговатый изогнутый коготь океана, вонзившийся в горы, зеленый возле борта, синий вдали – был незыблем.

Величайшее спокойствие было разлито вокруг, несмотря на военную серость судов у стенки и на крестики самолетов, брошенных на мирную синеву небес.

Что-то твердое больно ткнулось капитан-лейтенанту в бок.

Сутулый человек со злыми глазами в новеньком, обуженном в груди мундирчике, держа в руке вороненый пистолет, шагнул к Шмелеву вплотную, почти упершись лбом а его подбородок.

– Загляделся? Родню встретил?! Уйди с дороги! – презрительно по-русски прикрикнул он.

«Весь гной, вся грязь к ним стекает…» – с горечью подумал Третьяков, разглядывая конвоира из-за широких плеч капитан-лейтенанта.