Неизвестен Автор - Красный террор в годы гражданской войны

• Название: Красный террор в годы гражданской войны
• Автор: неизвестен Автор
• Жанр: История

---

Вчера приехал из дому и опять в Петровск. Жизнь на Кубани страшно скверная. Голодовка полнейшая, а грабежи и убийства небывалые. Я тоже чуть было от нападения воров не пошел на тот свет. Отделался порядочным ранением. Пиши, как живешь, но отнюдь не в открытых письмах и тем паче не разглагольствуй особенно, помня то, что если за тобой нет никакого контроля, то за нами их сотни. Ну, да ты, пожалуйста, пока что лучше не пиши, а то придут и заберут последний хлам. (Петровск Дагестанский, 25 апреля 1922 г.)

Я сидел в подвале. Сидел за то, что соседи сказали, что мой сын офицер... Сейчас тянут сильно налог. 15 пудов с десятины, 150 пудов готовить надо на осень... Хотя ты и соскучился, и мы соскучились, но я советую тебе, когда попалось тебе хорошее место, то живи себе спокойно, а домой не ходи, потому что дома не дай Бог, что. А жена и дети твои не пропадут. (Кирпильские, 15 мая 1922 г.)

Подожди, родненький. Все идет постепенно к концу, но очень медленно. Но Бог даст дождемся. Не торопись и сиди смирно. (Ялта, 25 июня 1922 г.)

Даня, домой не рискуй!... Разлучила нас распроклятая русская революция. Жизнь у нас как-то ограничена... да вам, должно, понятно. (Станица Зассовская, 24 мая 1922 г.)

Ты просил сообщить, какие казаки дома... Какие не уходили и какие поприходили, все живут дома припеваючи, как "макуха в прессе". (Зассовская, 26 мая 1922 г.)

Прежде я пропишу о том, что письмо, которое было тобою пущено 27 марта, мы получили в конце Пасхи, 23 апреля по новому стилю. Премного благодарны за твое письмо и мы все рады были этим письмом до безумства. Но ничего не возрадовало нас так, как твои слова о дешевизне. Удивительно какая дешевизна и какая жизнь. Ах, две больших разницы между Россией и Болгарией. Ты просишь прописать, как в нашем краю на Кавказе. Легко нам сказать, но трудно описать, что творится. Ох, пропала Россия, пропал наш народ, пропала наша жизнь молодая. Голод до безумства, а именно товарищи довели. Вот, как ты знаешь, как мы жили, по сколько сеяли и по сколько было скота, кроме того какая сбруя была, затем теперь несем голод. Из десяти штук лошадей осталось полторы калеки, коров нет. Можно короче ответить: телка годовичка, лошадь и жеребенок -- и все хозяйство. Товарищи взяли 8 штук скота и до 300 пудов пшеницы. А теперь сидим и несем очень и очень невыносимую голодуху. Посев есть озимый четыре с половиной десятины, но трудно его ожидать. Как ты знаешь, Ставропольская губерния -обширная страна, урожайное уютное место, самая хлеборобная местность. В ней выкачано после вас силой хлеба тысячи миллионов пудов. А теперь там сильный мор и голод. Гибнут, как мухи, трудовые люди. Все уничтожено, запустел и Ставропольский край, зарастает мохом и полынем. Нет возможности описать гибель русских людей. Сильные грабежи, убийства. На степь не показывайся молодой человек -- убьют бандиты. Новостей -- книгу бумаги и тогда описать невозможно. Все очень дорого, невозможно жить... (Письмо получено терцами.)

Здравствуй дорогой брат А. М. Уведомляю тебя я, что я дома живу, но как живу, ты даже не имеешь представления. Самое главное, что голодаю и страшно голодаю, и здоровье никуда не годится, прямо тебе скажу, инвалид, болит грудь, и ноги не годны, еле хожу, жизнь невозможная, не знаю, переживу я или нет до нового урожая, только нет, навряд. Работать нечем, осталось одна пара быков и те ни такие, как нужно. Словом, гибель и гибель на каждом шагу ожидается, посеву почти нет и в будущем жить нечем. Если тебе известно что-нибудь про К., то пропиши, а ему если увидишь, скажи в каком я положении нахожусь в самом и ужасном. Если бы ты встретился, то не узнал бы меня: земля, пала177, на 20 лет кажусь старше настоящего. Родители мои умерли без меня. Остался я один, помочи ожидать неоткуда, погибаем, большое множество у нас умерло людей, причина смерти -- голод, какой-то кошмар. Шлю тебе привет и желаю всего хорошего. Увидишь К., передай привет. Твой брат. (Письмо из Черкасского округа, Донской области).

Один из офицеров, уехавший в 1921 г. с о[строва] Лемноса, пишет: Жизнь не плохая, хлеба хватает до нового урожая, а там опять с хлебом да и "зеленый лук растет". Последняя фраза, поставленная в кавычки, была у них условным знаком, что нужно читать не только по строкам, но и между строк. Вечером на огне были проявлены скрытые для простого глаза строчки, а в них оказалось следующее:

"Жить нельзя, голод и восстание. Не знаешь, куда присоединиться. Если присоединиться к коммунистам, то убьют восставшие, если пристать к восставшим, то не будет помилования от коммунистов. Не верьте политическим ораторам и партиям. Держитесь своей военной организации. Только она и спасет Россию".

Плохо, жрать нечего, абсолютно нечего. У кого есть кое-что, проживает, отдает за крошки хлеба. Так, например, мы за зиму прожили два подворья, а за зиму ни разу не были сыты, а у кого ничего нет, тот обречен на голодную смерть. Охота на сусликов, собак -- явление обыкновенное. Недавно приехала из Н-ой станицы...178 и рассказала, что две женщины (она называла их, но я забыл) убили отца и у них при обыске нашли человечье мясо, засоленное в кадушке, а жена Н. ела мясо своего умершего ребенка. Вообще на почве голода столько можно собрать материалов, что и бумаги не хватит. Ты пишешь, что тебя тянет на родину, а В., вернувшийся от вас и служит на хорошем месте, говорит, что если бы он попал опять за границу, то никогда и ни за что не тосковал бы по родине и даже бы не вспомнил про нее ни разу. То же говорят все казаки, которые приехали от вас и вкусили голода. Я с своей стороны не советую тебе ехать сюда. Здесь делать нечего совершенно, а об учении и думать нечего.

Получил письмо... и ваш адрес, что вы на чужбине далекой работаете, живете, слава Богу, хорошо, и... тоскуете по родине... И я, и многие другие, как я, живем в "изгнании", живем плохо и также тоскуем по родным местам. Общее у нас с вами -- тоска по родине, а не общее -- у вас жизнь хороша, а у нас не красна. Да откуда ей быть красной, когда уже во многих местах начинается людоедство.

Дорогие, тоскуйте, но мудро тоскуйте по родине... Сидите пока, где сидите, работайте... У нас -- м ка, а у вас мук есть -- а это лучше. Что лучше мук или м ка? Хотелось бы вам многое шепнуть и рассказать вам да... Видал я решетки, сидел в лагерях, кормил вшей, голодал, доходило до потемнения в глазах, головокружения, ходил, как пень... А самое нужное, не знаешь, когда же пустят к своим местам. Многие из нас по воле Бога и по воле людей приказали долго жить... Бывайте здоровы, дорогие, да хранит вас Бог. Будьте мудры до конца, наберитесь еще терпения. Мне и многим хуже вашего -помните это. Не одни вы тоскуете, а сотни тысяч... (Письмо казака из концентрационного лагеря.)

Письмо я получил от вас, за которое очень благодарю. А затем я вам сообщу за те семьи, кто выехал за границу. Совершенно ничего, будьте спокойны. Не о чем журиться. Все хорошо. А вы пишите, что домой можно ехать или нельзя. Это зависит от вас. Можно еще пока пожить там, хотя и поприезжали такие, как вы. Но мой совет вам, друзья, живите еще пока. Я могу писать почаще вам письмо, и когда станет жизнь нормальна, то я сообщу вам. Нас здесь годуют. Понаедались до нельзя, аж, темно. С дорогой душой бы к вам бы полетел, но теперь уже поздно. Уже мне томно... (Стараминская, 8 марта 1922 г.)

Жизнь наша не улучшается, а все хуже. По приезде в Астрахань жили ничего, т[о] е[сть] было на что жить, а теперь почти все прожили. Хотя мельничешка еще есть, но молоть нечего. Хлеба здесь не сеют. Да, к сожалению, у нас-то и сеять нечем и нечего. Сами хлеба почти не видим. Питаемся лишь только одной рыбой. Как дальше будем жить, не знаем. Ты писал, что желаешь помочь папе. Папа сказал так: если возможно что-нибудь помочь, то пришли посылку, что-нибудь съестное и только... (Астрахань, 27 марта 1922 г.)

Скоро ли вы приедете домой. В нашем доме живут квартиранты. Приезжайте домой, а то наш дом разорят. Нам жить трудно. Нам не то что одеваться и также обуваться... Для всех нет хлеба, много голодных. Новостей очень много, но писать пока не будем. (Отрядная, 10 марта 1922 г.)

В Крыму после эвакуации русской армии

Лицо, выехавшее из Крыма в начале декабря 1921 года, сообщает. После эвакуации Крыма войсками ген. Врангеля Крым был занят частями 4-й Красной армии. В частности в Феодосию вошли части 3-й, в Симферополь -- 51-й, а в Севастополь -- 46-й дивизий.

Немедленно особый отдел 40-й армии приступил к регистрации всех военных чинов, оставшихся в Крыму.

Первая регистрация

Приказ о регистрации, изданный Фрунзе179, был составлен в таком тоне, что большинство военнослужащих истолковало его как амнистию и решило, что регистрация не представляет никакой опасности для явившихся на нее добровольно. Поэтому почти все оставшиеся в Крыму военнослужащие зарегистрировались и действительно первые дни, за исключением единичных случаев самочинных расправ со стороны красноармейцев, никаких репрессий не было.

Красные части

Некоторые части, как например, войска 30-й дивизии, составленной из бывших "колпаковцев"180, поражали своей дисциплинированностью, выправкой и вежливым обращением с населением. Эти войска напоминали скорее части дореволюционного периода. Красноармейцы из армии Буденного181 (дошедшие до Симферополя), наоборот, отличались хулиганским поведением и терроризировали население грабежами и убийствами.