Сэмуэль Шэм - Божий Дом

• Название: Божий Дом
• Автор: Сэмуэль Шэм
• Жанр: Современная проза

Это классика «медицинской» прозы. Роман о том, что вам лучше не знать о больницах и современной медицине, и о том, что вам не расскажет ни один врач.

…Шесть интернов отправились на стажировку в больницу. Они считали, что их призвание — спасать людей. Они были выпускниками Высшей школы, а стали низшим медицинским персоналом, на который валятся все шишки. Они должны выдержать год гонки на выживание — интернатуры, традиции, освященной веками. Им придется спасаться от гнева начальства, отвечать на заигрывание медсестер и терпеть капризы пациентов в глубоком маразме.

И только Толстяк, всезнающий резидент, сможет поддержать их в этой борьбе — борьбе, цель которой остаться в здравом уме и полюбить свою профессию.

---

— Предстоит ли мне услышать еще истории о ирландцах и евреях прямо сейчас?

— Недавно, сразу после Святого дня,[129] я слышал чудесную историю, — сказал Гилхейни, — историю о ирландской домработнице, нанятой в еврейский дом. Знаешь такую историю?

Я не знал.

— Ага! Честная ирландка искала работу у этих евреев, начиная с Рош А-шана, нового года, и она спросила швейцара, каково это — работать в их доме.

— Что ж, — сказал швейцар, — тут неплохо, дорогуша, и они отмечают все праздники, например, на новый год у них огромный семейный обед и глава семьи дует в шофар. Глаза ирландки расширились: — Он сосет у шофера? И ты говоришь, они хорошо относятся к прислуге!?[130]

Когда смех стих, я спросил является ли пациент в предбаннике хирургическим или терапевтическим.

— Пациент?! Какой пациент? — всполошилась Дини.

— А, он имеет ввиду Эйба, — догадался Флэш, секретарь приемника. Флэш был почти что карликом с заячьей губой и шрамом, начинающимся от нижней губы и неизвестно где заканчивающимся. Он выглядел как результат серьезной хромосомной аберрации. — Это не пациент, это — Безумный Эйб, он здесь живет.

— Живет в предбаннике?

— Большей частью, — объяснила Дини. — Его семья пожертвовала много денег на нужды Дома много лет назад. Теперь они все умерли, а Эйб стал бездомным, так что мы разрешаем ему жить здесь. Он в порядке, не считая вечеров, когда предбанник набивается пациентами, и еще он слетает с катушек под Рождество.

Как это человечно, разрешить старому бродяге жить в предбаннике. Полицейские, заканчивающие ночную смену, засобирались.

— Для ночного полицейского, — сказал Квик, — нет ничего лучше холодной злой ночью попасть сюда в тепло приемника, пить кофе. Когда наши дежурства совпадут, мы снова увидимся. Доброго утра и благослови тебя Бог.

— Скоро ты познакомишься с резидентом из психиатрии, фрейдистом Коэном, — сказал Гилхейни, также отчаливая.

— Ходячая энциклопедия, — закончил Квик, и двери за ними закрылись.

Дини повела нас с Элиаху на экскурсию по нашим владениям. Она была привлекательной, но что-то в ней пугало. Что это было? Ее глаза. Ее глаза были пустыми и темными, в них не было жизни. Она работала в этом аду двенадцать лет. Она показала нам различные комнаты: гинекологическая, хирургическая, терапевтическая и, последней, комнату 116, которую она с теплотой назвала «Взрывоопасная Комната».[131]

— Даблер дал ей это имя много лет назад. Взрывоопасная Комната Даблера. Худшие из вопящих гомеров попадали в эту комнату. Как-то ночью их собралось трое. Даблер собрал всех нас, достал из кармана гранату, выдернул чеку, бросил ее в комнату и закрыл дверь, ожидая взрыва.

Мы с Элиаху шокированно переглянулись.

— Расслабтесь, это была учебная граната, — успокоила нас Дини.

Мы вернулись к центральному посту, где уже появилось несколько папок с именами пациентов и основными жалобами. После вкусного завтрака и двух чашек кофе приемник начал работать.[132] Предбанник заполнился пациентами. Безумный Эйб все больше нервничал, видя эту толпу. Никто не мог предсказать, что произойдет, если Эйб занервничает всерьез. Гат пошел на передовую, чтобы распределять тех, кто толпился вокруг Эйба.[133] Медсестры превращали толпу в пациентов, надевая на них больничные робы, измеряя температуру и давление. Дини обратила свои пустые глаза на нас с Элиаху: «Ну вот, все готово. Вперед. Начинайте.» И мы начали.

Я взял первую историю болезни для гинекологической комнаты и прочитал: «Принцесс Хоуп, шестнадцать лет, черная, болит живот.» Я опять превратился в пустого интерна, начавшего три дня назад. Что я знал о болях в животе? У меня тоже иногда болел живот, но у женщин все по-другому, слишком много органов, и боль могла обозначать и разлагающийся сэндвич с тунцом, и разлагающуюся внематочную беременность, которая убьет ее через час.

— Заходи уже туда, — заорала медсестра Сильвия, — с ней все в порядке.

Я зашел. В девяти случаев из десяти в этой комнате будет ерунда: вензаболевания, цистит, молочница или сэндвич с тунцом. Но в этот раз, я считал, был как раз десятый случай: аппендицит. Я вернулся к посту и Сильвия заявила:

— Если так пойдет и дальше, ты сможешь осмотреть не более десяти пациентов за день и Эйб тебя убьет!

— Мне кажется, у нее аппендицит.

— Да ты что! Только послушай его! Где же мой скальпель.

Услышав слово скальпель, Гат подошел ко мне. С заинтересованным скептицизмом, он выслушал мой сбивчивый доклад и пошел в комнату. В страхе за свою репутацию, я сбежал в туалет. Через пару минут из-за дверей раздался алабамский диалект:

— Баш, парень, ты там?!

— Да.

— Можешь выйти?

— Зачем?

— Хочу тебя поздравить. По мнению Дуэйна Гата, хирургического резидента этого приемника, ты осмотрел приз. Дай пять.

— Приз?

— Приз. Аппендикс. Ты лезешь туда со скальпелем, находишь его и сохраняешь у себя, как приз. Слушай: ЛИШЬ ХОЛОДНАЯ СТАЛЬ ДАЕТ ИЗЛЕЧЕНИЕ. Баш! Ты предоставил голодным хирургам шанс на надрез, а НАДРЕЗ ДАЕТ ШАНС ИЗЛЕЧЕНИЯ. Мы порежем старушку Принцесс, быстрее, чем ты произнесешь скальпель.[134]

Я облегченно вышел и предстал перед сияющим лицом доброго хлопца из Алабамы, которому я подарил шанс разрезать человеческую плоть.

Чувствуя себя уверенней, я пошел осматривать остальных пациентов. Меня завалило СБОП, периодическими ужасомами, гомерами с болезнью всех систем органов, многие из которых, согласно учебникам, были несовместимы с жизнью. Я бегал среди них, делая все то, чему меня научили в отделении, собирал анамнез, осматривал их, ставил вены, вводил назогастральные трубки, катетеры Фоли, начинал лечение, чтобы вернуть их обратно в счастливое слабоумие. Осмотрев трех гомеров, я вернулся к центральному посту и нашел сразу десяток новых историй болезни под моим именем. Меня накрыло чувством беспомощности. Я не понимал, как я смогу разобраться со всем этим. Как я смогу выжить?

— Ты хочешь здесь выжить? — спросила Дини, отводя меня в сторону.

— Да.

— Отлично. В этом случае запомни два правила: первое, лечи только то, что угрожает жизни сию минуту; второе, СПИХИВАЙ все остальное. Ты знаком с концепцией СПИХИВАНИЯ?

— Да, Толстяк научил меня.

— Да ну? Отлично. Тогда с тобой все будет в норме. Делай то, что он говорит, ЛАТАЙ и СПИХИВАЙ. Это нелегко — отличить экстренных пациентов от индюшек,[135] особенно, в праздники и еще труднее их СПИХНУТЬ без риска возвращения. Это своего рода искусство. Если это не экстренная ситуация, мы не должны с этим разбираться. А теперь возвращайся обратно и начинай ЛАТАТЬ И СПИХИВАТЬ!

Какое облегчение! Знакомые по работе с Толстяком берега. Эти тела, ищущие покой, не найдут его здесь: они будут СПИХНУТЫ либо домой, либо в отделение, а если они умрут, то будут СПИХНУТЫ в морг. Самый гротескный вопящий и разваливающийся гомер может заявиться сюда, но я буду спокоен, так как вскоре я СПИХНУ его куда-нибудь еще. В моем мозгу свербила мысль: предоставление лечение заключается в ЛАТАНИИ и СПИХИВАНИИ страждущего куда-нибудь еще. Принцип вращающихся дверей с главной вращающейся дверью вечности в конце пути.

Основной сложностью было разделить болезнь и ипохондрию. Предбанник был наполнен одинокими, голодными несчастными, которым нужно было место, чтобы согреться этой, по-зимнему холодной, ночью, место с чистым постельным бельем, неплохой горячей едой, вниманием и заботой медсестры с круглой аппетитной попкой и настоящим доктором; ВСТРЕТИТЬ И ВЫКИНУТЬ их было нелегкой задачей. С годами опыта посещения Божьего Дома, многие симулянты придумали довольно сложные способы попадания внутрь. Я был терном менее шести месяцев, а некоторые из них принимались в Дом чуть не девяносто лет. Все, что им зачастую было нужно, обмануть одного терна, возможно много лет назад, и получить запись в истории, на что, в связи с риском юридических неприятностей, уже нельзя не обратить внимания. Используя медицинские книжки, эти пациенты ПОДЛАТАЛИ свои собственные истории болезни и знали больше о своих болезнях, чем я. Любой симптом задокументированного заболевания мог проявиться в любой момент и страдалец радостно отправлялся в гостеприимные объятия Божьего Дома.

Я продирался через толпы опытных пациентов. Вдруг, ЛАТАЯ гомера, я почувствовал, что кто-то трогает меня за щиколотку. Я обернулся, посмотрел вниз и увидел Чака и Ранта, стоявших передо мной на коленях, смотрящих на меня взглядом щенка кокер-спаниэля из витрины собачьего приюта. За ними стоял Толстяк.

— Подожди, не говори ничего, — сказал я, — позволь мне угадать, что ты хочешь.

Но они все равно сказали. Прямо так, стоя на коленях.

— Знаешь почему мы на коленях, старик? — спросил Чак.

— Потому что последние три месяца, — ответил на его вопрос Рант, — Говард был терном в приемнике, а так как он постоянно боится что-то пропустить, отправив пациента домой, он отправлял всех наверх, в отделения. Он — РЕШЕТО.