Павел Лукницкий - Ниссо

• Название: Ниссо
• Автор: Павел Лукницкий
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Как не дашь? - хватает Бахтиора за руку Рыбья Кость. - Пусть твое дыхание оледенеет, не говори так!

- Не дам! - гневно подтверждает Бахтиор. - Не для курильщиков опиума земля.

- На дашь? - подбоченилась в ярости Рыбья Кость. - Он богары не сеял, чтобы строить этот канал. Ты власть - обещал нам землю. Верить тебе нельзя. За Шо-Пиром идешь! Обоим вам коровий рог в горло!

Бахтиор плюнул, пошел прочь. Он чувствовал себя оскорбленным: сколько раз уговаривал он Карашира бросить это плохое дело. Тот клялся, божился... Конечно, никакого участка давать ему не надо. Пусть теперь кормится своим опиумом! А все этот проклятый купец!

...Торопливым шагом Бахтиор приближался к лавке купца. Мирзо-Хур сидел на ковре перед лавкой, попивая из пиалы чай. Бахтиор, минуя купца, вошел в лавку.

- Где опиум?.. Давай сюда опиум! - в бешенстве крикнул он.

Мирзо-Хур отставил пиалу.

- Откуда опиум у меня? Давно не было опиума. Сельсовет постановил не курить, я подчиняюсь, давно не торгую опиумом. Нет его у меня!

- Нет? Нет? Лжешь, вымя волчихи, лжешь! Не дашь, сам возьму!

И, прежде чем Мирзо-Хур сообразил, что ему делать, Бахтиор подскочил к полкам, сорвал их одну за другой. Товары грудой рухнули на пол. Купец кинулся к ним, но Бахтиор уже стремительно расшвыривал их по ковру. Небольшой мешок с опиумом сразу же попался под руки, и, выскочив с ним из лавки, Бахтиор опрометью побежал к береговому обрыву. Широко размахнувшись, швырнул мешок в реку. Ослепленный яростью Мирзо-Хур, выхватив из-под халата нож, погнался за Бахтиором.

- Вор, проклятый вор! Умер ты, уже умер ты!

Бахтиор увернулся, отскочил, поднял с земли увесистый камень. Губы Бахтиора дрожали, тело напряглось, как тетива наведенного лука.

- Иди на меня, иди!

И, поняв, что Бахтиор может его убить, купец испугался, отступил.

Бочком добравшись до лавки, Мирзо-Хур ввалился в нее, тяжело дыша, захлопнул за собой дверь и разразился проклятиями:

- Подожди, презренный! Кровавым дымом обернется тебе этот опиум! Свинья твою нечестивую душу съест!

Бахтиор медленно опустил руку и, не понимая, как очутился в ней этот камень, переложил его на другую ладонь. Опомнился, бросил камень и медленно побрел вдоль берега по неровной тропе. Ему пришло в голову, что, быть может, он слишком погорячился и надо было поступить как-либо иначе. Недовольный собой, он размышлял, не осудит ли его поступок Шо-Пир, которому он давно привык рассказывать все. Может быть, на этот раз умолчать?

Войдя в крепость, он принялся помогать факирам, мрачный и неразговорчивый. Долго старался не попадаться на глаза Шо-Пиру. А когда тот сам подошел к нему и спросил: "Где это ты пропадал?" - Бахтиор наклонился над гранитным обломком, силясь его поднять, и проронил:

- Так, дело одно... Теперь хорошо!

Шо-Пир с недоумением посмотрел на него, понял, что от Бахтиора сейчас толку не добьешься, отошел к одному из факиров и заговорил с ним о чем-то, чего Бахтиор, погруженный в свои сомнения, слушать не стал.

Увидав, что Бахтиор успокоился, Шо-Пир вернулся к нему.

- Слушай, Бахтиор, а почему Карашира сегодня нет?

- Не будет он больше работать! - мрачно ответил Бахтиор. - Я постановление сделал: Караширу участка не давать.

- Ну-ну? - прищурился Шо-Пир. - Ты что это - серьезно?

- Конечно, серьезно! - закипел Бахтиор. - За что землю давать? Обманщик он! Против советской власти идет.

- Слушай, друг, не глупи! В чем дело?

- Опиума он накурился! Ты понимаешь?

- Но? Это, наконец, черт знает что! Где достал?

- У купца было припрятано, чтоб ему сдохнуть!

- Та-ак! - Шо-Пир примолк. - Ну, вот что скажу тебе... Карашир опиум курит? Очень худо это. Но постановление твое тебе отменить придется. От хорошей жизни он, что ли, курит? Самый бедный из бедняков, а ты вдруг земли ему не давать! Купец ему опиум сунул? Так ты с купцом и борись. А ты... Э-эх, голова!

"Сказать или нет? Лучше не говорить!" Бахтиор недовольно скинул с себя руку Шо-Пира, встал и, увидев, что работающий поблизости Исоф тщетно силится перевернуть ребристую глыбу, подошел, сунул под нее свою кирку.

Оба принатужились, навалились, глыба медленно перевернулась. Исоф выпрямился, отер лоб рукавом халата.

- Бахтиор!

- Что тебе?

- Значит, Караширу все-таки дадим участок?

- Дадим, - простодушно улыбнулся Бахтиор. - Правду сказал Шо-Пир, немножко сердце горячее у меня.

Исоф оглянулся, поблизости работало несколько старых факиров. Надеясь найти в них поддержку, Исоф решился сказать:

- Еще думаю я... Бобо-Калону участок дать надо.

- Что? - нахмурился Бахтиор. - Внуку хана участок?

- Не сердись, Бахтиор, - заторопился Исоф. - Я думаю так. Вот видишь, он сидит, на нас смотрит. Мы люди, а он разве не человек? Нам - все, ему ничего? Разве правильно это? Тоже бедный сейчас, что есть у него? Нет ханов теперь, что в нем осталось от хана? Он человек хороший, ничего нам плохого не делает.

Факиры опустили кирки и лопаты: к такому разговору надо прислушаться! Бахтиор с ненавистью взглянул на сидевшего у своей башни Бобо-Калона.

- Что раньше носили ему, забыл?

Исоф решил не сдаваться.

- То время прошло... А теперь смотреть на старика жалко.

Гнев снова овладел Бахтиором.

- А он нас прежде жалел? Ничего, живет вот, не пропадает! А ему уж давно подыхать пора.

- Тише, Бахтиор, он услышит!

- Пусть слышит! - Бахтиор намеренно повысил голос. - Пусть слышит! Собака он для всех нас, волчий хвост неотсохший... Работал я у него мальчишкой. Знаю его тухлую душу. Участок ему давай!.. Бороду ему свою расстели, Исоф, пусть сеет на ней пшеницу.

Исоф взялся за свою кирку. Один из факиров промолвил:

- Не надо Бобо-Калону участка. Прав Бахтиор. Это ты, Исоф, на свою голову камень положить хочешь.

А Бахтиор тихо выругался и пошел в сторону, отшвыривая ногой мелкие камешки.

Вечером, возвращаясь вместе с Бахтиором домой, Шо-Пир шел, сунув руки в карманы и небрежно насвистывая. Бахтиор ветел в пальцах сорванный по дороге прутик. Не выдержав молчания, кинул в сторону прутик, сказал:

- Шо-Пир, я был у купца, выбросил его опиум.

- Как выбросил?

- Схватил. В реку бросил. Он меня вором назвал, с ножом бросился на меня. Я чуть не убил его камнем. Что было бы, если б убил?

Шо-Пир ничего не ответил. Он долго шел молча, раздумывая о том, что, в сущности, Бахтиор прав. Конфискации трудно добиться, - ущельцы еще слишком нерешительны и робки, чтоб выступить против купца. Долголетняя зависимость и пристрастие к опиуму кажутся ущельцам естественными. Одной агитации, пожалуй, здесь мало. Вот если бы...

- Эх, Бахтиор! - воскликнул Шо-Пир. - Беда наша в том, что граница открыта. Ни одной заставы нет на границе. Была бы застава здесь, пограничников хоть с десяток, живо прекратились бы все безобразия!

И, взмахнув рукой, грозя кулаком, Шо-Пир вдруг крикнул так, что Бахтиор шарахнулся:

- Черт бы забрал эти горы! Перевернуть их пора!

Умолк и снова задумался.

Миновав селение, друзья поднимались к своему саду. Подойдя к пролому в ограде, Шо-Пир остановился и, пристально глядя Бахтиору в глаза, произнес:

- А с купцом, Бахтиор, мы поступим так: будем присматриваться ко всему, что он делает. Соберем такие факты, чтоб, когда настанет время, выложить их на собрании все сразу. И тогда мигом, не дав никому поостыть, выгоним купца отсюда... Согласен?

- Скажи, делать как! Все буду делать! - ответил Бахтиор. - Чтоб воздух наш он не поганил, проклятый!

2

Солнце жжет ущелье прямыми лучами, но осень уже чувствуется в прохладе ветерка. Он набегает волнами, несущими от маленьких полей Сиатанга дробный, настойчивый рокот бубнов. Стоит только оторваться от вязанья, взглянуть вниз, на мозаику желтых полей, чтоб увидеть женщин в белых рубашках, здесь и там ударяющих в бубны. Пока хлеб не сжат, надо с утра до ночи бить в бубны, отгоняя назойливых птиц, жадно клюющих зерно.

Но, сидя на кошме, посреди террасы, Гюльриз пристально смотрит на красные, желтые, зеленые и синие нити овечьей шерсти. Четыре деревянные спицы поочередно мелькают в ее сухих коричневых пальцах. Морщины склоненного над вязаньем лица глубоки, но волосы старухи еще только у висков побелели; искусственные, вплетенные в волосы косы кончаются толстыми шерстяными кистями, окрашенными в густой черный цвет.

Косы не мешают Гюльриз: закинула их за плечи, и косы кольцами лежат на кошме. Даже плотная белая материя домотканой рубахи не скрывает костлявости Гюльриз, но в позе ее, в уверенных движениях рук все еще сохраняется природное изящество женщины гор.

Чулок, который вяжет она, будет без пятки, - вырастет в длинный, искусно расцвеченный мешок. Рисунок, подсказанный Гюльриз ее вольной фантазией, не похож на те, другие, неповторимо разнообразные, какими украшают чулки женщины Сиатанга; искусство вязания таких чулок известно в Сиатанге издревле, никто за пределами гор не знает его.

Ниссо, поджав голые ноги, сидит рядом с Гюльриз и, помогая ей разматывать окрашенную растительными красками шерсть, внимательно наблюдает за чередованием затейливого узора. Ниссо очень хочется перенять от старухи ее уменье. Уже несколько дней подряд, подсаживаясь к Гюльриз, Ниссо следит за каждым движением ловких пальцев старухи. А потом украдкой уходит в дальний уголок сада, усаживается возле каменной ограды под густыми листьями тутовника и пробует вязать сама. У Ниссо нет хорошей шерсти, и слишком эта шерсть дорога, чтоб решиться попросить у Гюльриз хоть моток. Ниссо подбирает выброшенные старухой обрывки разноцветных ниток, связывает их в одну и учится вязать. Пусть первый чулок будет кривым, испещренным узлами, - Ниссо свяжет его сама, без посторонней помощи. И когда он будет готов, принесет его Гюльриз, скажет: "Вот видишь, я тоже умею; теперь дай мне разноцветной шерсти, я свяжу настоящие чулки, я подарю их..." Нет, она не скажет, кому она их подарит, но... Пусть теперь Шо-Пир обматывает ногу тряпкой, прежде чем надеть сапог, - а разве хорошо, если зимой, без шерстяных чулок, ноги его будут мерзнуть?..