Джулиан Барнс - Пульс

• Название: Пульс
• Автор: Джулиан Барнс
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-51226-3

Лауреат Букеровской премии Джулиан Барнс — один из самых ярких и оригинальных прозаиков современной Британии, автор таких международных бестселлеров, как «Англия, Англия», «Попугай Флобера», «История мира в 10 1/2 главах», «Любовь и так далее», «Метроленд» и многих других. Возможно, основной его талант — умение легко и естественно играть в своих произведениях стилями и направлениями. Тонкая стилизация и едкая ирония, утонченный лиризм и доходящий до цинизма сарказм, агрессивная жесткость и веселое озорство — Барнсу подвластно все это и многое другое. В своей новейшей книге, опубликованной в Великобритании зимой 2011 года, Барнс «снова демонстрирует мастер-класс литературной формы» (Saturday Telegraph). Это «глубокое, искреннее собрание виртуозно выделанных мини-вымыслов» (Time Out) не просто так озаглавлено «Пульс»: истории Барнса тонко подчинены тем или иным ритмам и циклам — дружбы и вражды, восторга и разочарования, любви и смерти…

Впервые на русском.

---

Алисе показалось, что это уже отдает паранойей.

— Никто такого не подумает, Джейн. Скорее люди подумают, что парень просто рисуется. Ты вспомни, как они оживились, когда он упомянул «Моби Дика», а ты склонила голову набок и спрашиваешь: «Это про кита?»

— А разве нет?

— Джейн, не хочешь ли ты сказать, что не читала «Моби Дика»?

— По мне заметно?

— Нет, совсем не заметно.

— Вот и славно. Я же никого не обманула. Фильм был такой, я смотрела. С Грегори Пеком. Как по-твоему, стоящая штука?

— Фильм?

— При чем тут фильм? Книжка.

— Если по правде, я и сама не читала.

— Алиса, ты настоящий друг, честное слово.

— А ты читала этих выскочек-мальчишек, по которым все сходят с ума?

— Каких именно?

— По которым все сходят с ума.

— Нет, не читала. У них и без того читателей хватает, ты согласна?

Объемы продаж их собственных книг держались — более или менее — на прежнем уровне. Пара тысяч экземпляров в твердом переплете, тысяч двадцать в мягкой обложке. Их имена, можно сказать, были на слуху. Алиса вела еженедельную колонку о превратностях и ударах судьбы; правда, Джейн считала, что под этой рубрикой полезнее было бы цитировать собственные романы, а не сочинения Эпиктета. Сама Джейн до сих пор подрабатывала на радио по приглашению редакций социальной политики, прав женщин, общественного мнения и юмора; хотя нашелся режиссер, который сделал в ее учетной карточке пометку «ТУЭ», что означало «только утренний эфир».

Джейн хотелось продолжения беседы.

— А как тебе нынешние выскочки дамочки?

— В отношении этих еще труднее изображать начитанность, но приходится.

— Мне тоже. Это плохо?

— Нет, это женская солидарность.

Джейн вздрогнула: вагон качнуло порывом ветра от встречного поезда. Какого дьявола так близко прокладывать пути? У нее в голове тут же возникли кадры железнодорожной катастрофы, снятые с вертолета: вагоны сложились гармошкой (телевизионщики обожали это выражение, всегда произносили его с нажимом) и рухнули с моста, среди обломков пробираются спасатели с фонариками, бегают санитары с носилками, а на заднем плане один вагон, как похотливый железный зверь, подмял под себя другой. Эти кадры быстро сменились другими: авиакатастрофа, массовая резня, раковые больные, убийства одиноких старушек — явные опровержения идеи вечной жизни. Бог Одобряющий был бессилен против таких видений. Она вылила остатки коньяка себе в чай. Только Алиса могла ее чем-нибудь отвлечь.

— О чем задумалась? — спросила она несмело, как девочка, впервые в жизни попросившая автограф.

— Если честно — пытаюсь разобраться, завидовала ты мне когда-нибудь или нет.

— Откуда такие мысли?

— Сама не знаю. Всякие глупости лезут в голову.

— Тогда ладно. Потому что эти рассуждения до добра не доводят.

— А что такого?

— Ну как же: если я тебе завидую, то грош цена такой дружбе. А если нет, значит, я такая самовлюбленная, что считаю твою жизнь и книги незавидными.

— Джейн, мне ужасно стыдно. Если так посмотреть, выходит, что я — стерва. Прости меня.

— Прощаю. Но раз уж ты коснулась этой темы…

— Ты уверена, что мне нужно знать правду? — Странно: она до сих пор иногда недооценивала свою подругу.

— …зависть — видимо, не самое подходящее слово. Но когда на твоем горизонте замаячил Майк Николс, я обзавидовалась… правда, вскоре это прошло. А уж когда ты затащила в постель моего мужа, я была просто вне себя, но это скорее ревность, а не зависть.

— Да, неловко вышло. Хотя тогда вы с ним уже разбежались. И потом, время такое было: все со всеми переспали, помнишь?

Под маской беспечности у Алисы нарастала досада. Сколько можно? Из-за этой истории они в свое время разругались в пух и прах. На том дело не кончилось. Джейн написала этот чертов роман, где утверждала, что «Дэвид» уже был готов вернуться к «Джилл», когда вмешалась «Анджела». При этом она почему-то забыла, что их связь длилась не два месяца, а два года и за это время «Дэвид» перетрахал пол-Лондона под боком у «Анджелы».

— Ты поступила недостойно, когда мне призналась.

— Не спорю. Видимо, я надеялась, что ты меня остановишь. Кто-то же должен был меня остановить. Я тогда пустилась во все тяжкие, ты ведь знаешь.

Об этом они тоже говорили не раз. Почему некоторые забывают то, что нужно помнить, и припоминают то, что лучше забыть?

— Ты уверена, что причина была именно в этом?

Алиса сделала вдох. Еще не хватало ей виниться до конца своих дней.

— Нет, совсем не уверена — слишком много воды утекло. Могу только строить догадки. Post hoc[1], — добавила она для весомости, словно поставила точку.

Но Джейн не унималась.

— Неужели Дерек связался с тобой только для того, чтобы меня помучить?

Тут Алиса вспылила.

— Ну, спасибо на добром слове. Я-то считаю, что он просто не устоял перед моими прелестями, которыми в молодые годы я была не обделена.

Джейн помнила: Алиса щеголяла в таких открытых платьях, что бюст вываливался наружу. Это теперь она предпочитала элегантный брючный костюм с кашемировым джемпером и повязывала вокруг черепашьей шеи тонкий шелковый шарфик. А тогда создавалось впечатление, будто она предлагает каждому встречному две спелые дыни. Да, мужчины падки на такие вещи, а Дерек был доверчивее многих; не исключено, что она просто носила особый бюстгальтер.

Слегка меняя направление беседы, но вовсе не уходя от темы, она спросила:

— Ты, кстати, не собираешься писать мемуары? Алиса покачала головой:

— Слишком обременительно.

— Вспоминать?

— Нет, вспоминать и даже выдумывать — это несложно. А вот готовить публикацию, раскручивать… Мне и так трудно примириться с тем, что мои романы не пользуются большим спросом. А представь, каково это будет: написать автобиографию, подвести итог всему, что увидено, и прочувствовано, и постигнуто, и выстрадано за пятьдесят с лишним лет…

— Так уж и пятьдесят!

— Отсчет ведется от шестнадцати лет, ты же знаешь. До той черты я была несознательной и за себя не отвечала.

Вероятно, здесь и коренилась Алисина поразительная, непоколебимая уверенность в себе. Раз в несколько лет она проводила черту под тем, что было прежде, и объявляла, что снимает с себя всякую ответственность. В истории с Дереком она повела себя точно так же.

— Продолжай.

— …а потом обнаружить, что никому до этого нет дела, кроме самых стойких читателей. Да и тех уже кот наплакал.

— А ты добавь побольше секса. Публика любит, когда старые…

— Клячи? — Алиса подняла бровь. — Перечницы?

— …перечницы вроде нас с тобой благопристойно рассуждают о сексе. Мужики в старости выглядят бахвалами, когда расписывают свои победы. А старушки — отважными.

— Допустим, но для этого нужно иметь кое-что в активе: романы со знаменитостями. — (Дерек никак не мог претендовать на эту роль. Щелкопер Саймон тоже. А собственный издатель и вовсе не в счет.) — Это первый вариант, а второй — какие-нибудь особо изощренные гадости.

Джейн про себя решила, что подруга чего-то недоговаривает.

— А Джон Апдайк — чем тебе не знаменитость?

— Да ведь он мне только подмигнул.

— Алиса! Я своими глазами видела, как ты сидела у него на коленях!

Губы Алисы тронула натянутая улыбочка. Она прекрасно помнила тот эпизод: у кого-то из знакомых была квартира в Маленькой Венеции, собралась обычная компания, поставили долгоиграющую пластинку, в воздухе поплыл дурман, кто-то привел заезжего писателя, и она вдруг проявила несвойственную ей вульгарность.

— Я сама подошла и села к нему на колени. И он мне подмигнул. Все, точка.

— Ты же ты сама рассказывала…

— Ничего подобного.

— Ты ясно дала понять…

— Обыкновенное тщеславие.

— То есть?

— То есть он сказал, что утром ему рано вставать. Париж, Копенгаген и далее везде. Рекламная поездка. Сама понимаешь.

— Аналог головной боли.

— Вот именно.

— Ничего страшного, — продолжила Джейн, старательно пряча внезапный прилив веселья. — Я всегда считала, что писателю интереснее, когда все идет наперекосяк, а не по плану. Единственная профессия, где личный крах можно использовать к собственной выгоде.

— Я бы не сказала, что слово «крах» применимо к моему знакомству с Апдайком.

— Конечно нет, дорогуша.

— А ты — уж не обижайся — проявляешь излишнюю напористость, как в группе самопомощи. Или как в программе «Женский час», где ты ничтоже сумняшеся учишь людей, как им жить.

— Разве?

— Суть в том, что любая личная неудача, даже изображенная художественными средствами, отбрасывает тебя на исходные позиции.

— Это куда же?

— К бесславному знакомству с Джоном Апдайком.