Владимир Маканин - Погоня

• Название: Погоня
• Автор: Владимир Маканин
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-35666-9

Повесть о Светике.

Светик — фарцовщик и спекулянт. Жизнь крутит и вертит ее в водовороте встреч и расставаний, заставляет каждый день отвечать на вопрос: «А зачем я, собственно, живу?», и мириться с собственной нищетой — материальной и духовной. Владимир Маканин умеет так рассказать о повседневности, что она расцвечивается всеми цветами переживаний: от сумрачных до самых ярких.

Отдельное удовольствие получат те читатели, которые помнят, с каким трудом в советское время доставались мировые бестселлеры вроде «Анжелики», сапоги, капроновые колготы и торт «Прага»: Маканин описывает ушедшую эпоху во всей полноте и точности, как будто ты путешествуешь на машине времени и видишь все своими глазами!

---

В эту субботу и это воскресенье Тонкоструновы как никогда добры и внимательны к сынишке — бабушка его привезла, он с мамой и папой, и вот он купается в их любви. Они целуют его. Они его тискают. Тонкострунов — историк, и с какой-то выставки он приволок сынишке полную коробку маленьких глиняных римских легионеров. Он строит легионеров фалангами. Он объясняет сыну, как водил свои фаланги в прорыв Гай Юлий Цезарь. На пластиковой поверхности стола легионеры удерживают позицию, выставив вперед короткие мечи. «Я уйду, и Валя, конечно же, не отдаст мне сына. Но я буду навещать его как можно чаще. Я буду любить его… Я буду любить его, где бы я ни был», — думает, сглатывая ком, Тонкострунов и вновь тянется поцеловать сына и потискать.

Валя тоже сегодня задумчива. Валя взволнована. Валя Тонкострунова — инженер на фабрике елочных украшений, и в эту субботу она принесла сыну роскошные серебристые звезды.

— Мой дурачок оказался идиотом, — сообщает Светик.

— В каком смысле?

— В прямом: икону подарить он отказался. И романа со мной не хочет — он хочет на мне жениться.

— Развестись с Валей?

— Ну да.

Игорь Петрович присвистнул:

— И что же теперь?

— А ничего, болван. Я тебя предупреждала, что у меня может сорваться, теперь вступай в игру ты. И не увиливать — сегодня же ты с ней познакомишься.

— Я познакомился, — вяло сообщает Игорь Петрович.

— Умница!

— Но…

— Что — но?

— Мне совестно, Светик. Я вел с ней глупые и такие возвышенные разговоры — о психологии, о йогах, о первой любви…

— Продолжай в том же духе. А я буду встречаться с моим дурачком как можно чаще, чтобы Валя была посвободнее… Чтобы он не путался у вас с Валей под ногами, — ясно?

Игорь Петрович плохо спит, нервничает, на третий день он предпринимает попытку освободиться.

— Больше не выдерживаю, — говорит он утром, едва проснувшись. — Игра не по мне.

А Светик плотно завтракает.

— Она милая. Она нежная. И, ей-богу, — мне совестно.

А Светик завтракает.

— Светик, ты слышишь или нет — я выхожу из игры. У меня ничего не получится. Мы говорим с Валей о чем угодно, но не о постели и не об иконе.

— Валя Тонкострунова, по-видимому, порядочная женщина, притом молоденькая, и не будет говорить о постели.

— О чем же?

— Попробуй поговорить о замужестве.

— С ума сошла! Я, видишь ли, женат.

Светик смеется:

— До штампа в паспорте далеко… И вообще, я не понимаю, почему ты не попробуешь взять быка за рога, — попроси подарить икону или продать.

— Невозможно, Светик, — у нас слишком возвышенные разговоры.

— А ты попроси внезапно.

— Не могу.

— Но ты хотя бы ее целуешь, болван?

Игорь Петрович молчит. Светик продолжает завтрак. Игорь Петрович курит одну за одной. Еда не лезет в горло — он опять начинает жаловаться:

— Мне надоело говорить об итальянских фильмах. Меня уже тошнит от йогов и от тибетской медицины. Мне осточертело говорить о родстве душ…

— Мог бы и свое что-то сочинить.

— Я сочинил — я сказал, что я океанолог.

— И что морские звезды в океане тебе напоминают елочные украшения с ее фабрики?

— Да. Разве плохо?

— Погоди… а океанолог — это чтобы «уплыть» в долгую командировку и чтобы Валя, не дай бог, не стала искать тебя по всему городу?

— Да…

— Иди помой посуду. И свари кофе.

Игорь Петрович тащится к раковине, собирает вилки и ложки: жизнь начинающего спекулянта нелегка.

Светик выкуривает после завтрака сигарету. Ждет кофе.

— Светик. Но ведь дело нешуточное — вдруг они разведутся?

— Едва ли. А если и разведутся, тоже неплохо — они поделят имущество, икона перейдет либо ему, либо ей.

— Ты, Светик, циничная баба.

Светик смеется — она же балагурит, это же утреннее балагурство, никак не больше. Светик стоит у зеркала. Она расчесывает волосы.

— Не вздыхай и не мучься. И шутки в сторону — сегодня вечером ты придешь к Вале домой.

— Я?

— Да. В гости. Позвони — и напросись.

— А муж?

— Подумать только, что сделалось с мужиками, — трус на трусе! Не робей — мужа не будет. Муж вечером поедет за город к сестре.

— Зачем?

— Он поедет посоветоваться с сестрой — разводиться ему или нет.

— Ч-черт!

Валя Тонкострунова взволнована — Игорь Петрович звонил ей уже дважды, и вот она его ждет. Он ей жаловался на жизнь, сказал, что он в депрессии и что его одолевает навязчивая идея — он день и ночь думает о своей юношеской (неудавшейся) любви. «Но чем же я могу помочь?» — в отчаянии спросила Валя. «Мне поговорить не с кем». — «Приходите», — прошептала она и бросила трубку.

Муж уехал к сестре, вернется поздно ночью, и Вале совестно, что она пригласила Игоря Петровича в отсутствие мужа… Но как отказать, если человеку худо. К тому же Валя не лжет самой себе и лгать не собирается. Игорь Петрович нравится ей: нравится его взволнованность, его неудачливость в жизни, его изысканная жалующаяся речь… Как все это случилось, Валя и сама понять не может. «Приходите», — вырвалось у нее негромко, шепотом, и вот теперь она ждет и не находит себе места. Робеет.

Игорь Петрович в двух шагах от ее дома — и он тоже робеет. Тут уж ничего не поделаешь. Игорь Петрович бывал с женщинами и дерзок, и напористо прямолинеен, и груб бывал, он всяким бывал — но именно на таких людей накатывает подчас малообъяснимая и длительная робость.

Он звонит из автомата:

— Я что-то никак не решусь. Я возле ее дома.

Светик в ярости:

— Ты должен быть уже возле ее постели. Тупица!

Игорь Петрович оправдывается:

— Робею. Я боюсь испортить дело… И вообще, Светик, мне сейчас вовсе не хочется.

— Мало ли чего не хочется!

— Я честный человек, Светик, пойми…

— Хлебни где-нибудь поблизости водки. Еще лучше — коньяку.

— Нет денег.

— У меня тоже нет. — Светик в таких случаях бывает жестокой.

Из трубки сыплются частые гудки. Светик дала отбой.

— Проходите, — говорит Валя.

Она ведет его на кухню, от волнения Вале кажется, что главное — это вкусно накормить гостя, а едят Тонкоструновы обычно на кухне. Скромные интеллигенты. И кухня скромна. И мебель стандартна.

— Угощу вас ужином. А вы будете мне рассказывать о вашей юношеской любви, которая вас преследует, — вы выговоритесь, и вам будет легче. Вот увидите.

— Я, боюсь, уже и без того надоел вам.

— Нет. Я буду вас слушать. Когда мне рассказывают о своих неудачах, я никогда не смеюсь, я сочувствую, я даже разреветься могу. — Валя взволнована. Руки у нее дрожат. — Я, наверное, молоденькая и глупенькая, но вы так хорошо рассказываете.

— Вы добры, Валя.

— Я?

— Вы слишком добры ко мне — я неважный рассказчик.

— Ой, что вы!

— Даю вам честное слово. Я говорун из заурядных…

Мягкий интеллигентный разговор пьянит Валю, она вся светлеет, когда мужчины говорят, как говорят актеры в Театре Моссовета, — не сюсюкают, но и не развязничают. Игоря Петровича это тоже устраивает. Он прячется за словесную вязь, за вежливость гостя и мало-помалу впадает в сочинение своей якобы горестной юношеской любви… Он, мол, тогда уехал, а его девушка вышла замуж, и не осталось ничего, кроме фотографий…

— Все-таки остались фотографии.

— Да. Хоть что-то.

— В прошлый раз вы рассказывали, что хотели покончить с собой.

— Я любил ее.

— Я рада, что… что вам легче, когда вы со мной говорите. Вам правда легче?

— Правда, Валя. — Прозаик входит в роль. — Вы похожи на нее.

Валя Тонкострунова кормит его и все время краснеет. Игорь Петрович вдруг вспоминает, что слова словами, но ведь надо как-то выходить на последнюю прямую. А как?.. Он вспоминает о Светике, как вспоминают о больном зубе.

— Надраться бы, а? — вырывается у прозаика совершенно непредвиденное выражение. — M-м… Нет ли водки?

— А з-зачем водка? — Валя поражена. Молоденькая жена, она мигом вспомнила, как на работе ей рассказывали о современных соблазнителях. Она пугается, голос делается строгим. — Зачем нам водка?

— Хочется.

Возникает длительное и напряженное молчание. Игорь Петрович чувствует, что сказал не то. И вот он начинает извиняться:

— Простите меня, Валя, — это ведь я так сказал. К слову.

— К какому слову?

Пауза.

— Я ведь просто так сказал. — Игорь Петрович недоволен собой, и от недовольства он еще больше выпадает из той тонкой разговорной струи. — Я просто так сказал. Брякнул. Надо же о чем-то говорить.

— Мы говорим о вашей первой любви. — В голосе Вали укор.

— Ну да, о любви.

— Но если вы все-таки хотите выпить… надраться…