Кирилл Шатилов - Торлон. Война разгорается

• Название: Торлон. Война разгорается
• Автор: Кирилл Шатилов
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-9922-0977-8

Странник витает над миром Торлона. Перемещаясь от рыцаря к крестьянину, от крестьянина к подмастерью, от подмастерья к писарю, от писаря… Одним словом, проникая невидимо в жизнь обитателей замка Вайла’тун и прилегающих к нему поселений, он смотрит на происходящие события их глазами и как книгу читает их мысли.

А события тем временем развиваются с неукротимой стремительностью. Уже сгорела в Пограничье первая застава, подожженная рыжими лесными дикарями, разгадавшими заветную тайну получения огня. Уже молодой строитель Хейзит получил разрешение самого Ракли на постройку огромной печи для обжига глиняных камней. Уже поплатился за свою осведомленность о подделке летописей бывший главный писарь замка. Уже сын Ракли, Локлан, бежал с товарищами по несчастью через непреодолимые стремнины страшной Бехемы навстречу неведомому. Уже рыщет по Пограничью странный всадник, гонимый жаждой мести за убитого отца. Уже вернулись в родной дом некогда утерянные доспехи легендарного героя преданий.

Многое, очень многое произошло с того злопамятного дня, когда в мир Торлона ступил, чудесным образом восстав из гроба, торговец тканями из средневековой Англии Уилфрид Гревил. Но то ли еще произойдет!

На Торлон опускается зима…

---

К ужасу Симы, заговорщиков становилось с каждым днем все больше. Более того, они делались все менее заметными. Раньше бунтовали главным образом кто? Ну, ремесленники, у которых фра’ниманы в качестве оброка отобрали лишку. Это были даже не заговоры, а местные неурядицы, при которых Симе отводилась роль усмирителя. Жестокого или сговорчивого, в зависимости от обстоятельств и настроения. Хуже дела обстояли тогда, когда за оружие брались выселенные на окраины Вайла’туна вояки, ушедшие на покой кто по старости, кто по причине искалеченности, а кто и за серьезные проступки. С этим сбродом у Симы разговор был короткий, только давался он гораздо большими потерями сил. Какими бы старыми ни оказывались зачинщик со товарищи, все-таки некогда они были грозными сверами или мергами, которые, сдавалось Симе, боялись опасностей куда меньше, чем он. Тут уж он сам ни в коем разе не вступал в прения, не махал оружием и вообще не слишком высовывался: только разнюхивал, откуда исходит угроза, и спускал на зачинщиков верных псов — тех же сверов и мергов, разве что иной закалки, нежели те, кого приходилось усмирять. Эти сверы и мерги, в отличие от бывших, упражнялись с оружием и в рукопашных схватках не время от времени на ристалище под стенами замка, на виду у всех, а каждый день, иногда и ночью, вдали от посторонних глаз, в местах, известных немногим, и на деньги, не всегда поступающие из казны. Все они были отобраны таким образом, чтобы не думать ни о чем, кроме верного служения хозяевам. У них не было семей, они никуда не спешили, ни за кого не несли ответственности. С отрочества им прививали чувство долга, которое к зрелости начинало превалировать над всеми остальными: любовью, жалостью, справедливостью. Те, на кого им указывали пальцем, становились их врагами, врагами Вайла’туна, врагами, которых можно и нужно загонять обратно в землю.

И вот теперь выходило, что даже их сила и отвага не могли положить конец новым заговорам. С недавних пор над Вайла’туном нависла угроза вторжения со стороны Пограничья. Сима не знал наверняка, действительно ли шеважа оказались умнее, чем о них думали, или им втихаря помогли, но леса вокруг Вайла’туна наполнились вооруженными отрядами дикарей, причем вооруженными не чем-нибудь, а огнем, оружием, считавшимся ранее им недоступным. Их появление, с одной стороны, наглядно показало всем здравомыслящим вабонам, насколько слаба власть Ракли, и ускорило падение старой династии правителей замка. С другой — оно же заставило разрозненные некогда хозяйства фолдитов, копавшихся до сих пор по уши в грязи и выращивающих корм для остальных вабонов, взяться за ум, осознать, что их используют, как живой щит, и попытаться объединиться. Вести об этом дошли сперва до Обители Матерей, а через нее — до ушей тетушки Йедды, принимавшей деятельное участие в делах мужа Томлина. Было решено предпринять упреждающие меры, однако вышла проволочка, и с мерами опоздали: несколько тунов оказали достойный отпор дикарям из Пограничья, поверили в свои силы и в буквальном смысле проглотили посланные против них под разными предлогами отряды переодетых обычными мергами и сверами людей Симы.

Бить тревогу было еще рано. Фолдиты могли образумиться, могли испугаться, в конце концов, могли уступить наглеющим как никогда прежде шеважа. На совете в Силан’эрне Сима пока умело отмалчивался, однако кто, как не он, лучше всех понимал, что в любой момент произойдет невосполнимое — и он утратит свое неприкасаемое положение. Зима ожидалась, по обыкновению, долгая; в это время года шеважа всегда предпочитали отсиживаться в белых глубинах Пограничья. Значит, на них надежды мало. Фолдиты уже наглядно продемонстрировали всем, что бояться отказываются. Среди них оказались те, кто смог обучить остальных не только владеть оружием, но и с его помощью побеждать, чего никто — даже в Силан’эрне — никак не ожидал. Ума же у фолдитов отродясь не наблюдалось, так что и здесь не приходилось рассчитывать на то, что все обойдется.

Главное, за что еще цеплялся слабеющими силами Сима, заключалось в несовместимости фолдитов и коварства. Фолдиты слыли простаками и таковыми оставались, судя по донесениям, по сей день. Увидев перед собой врага, к примеру, в лице мергов, они могли, как теперь стало понятно, его уничтожить или переманить на свою сторону. А если враг оставался невидимым? Если никто им на него не укажет? Не пойдут же они войной на своих добрых соседей, жителей Большого Вайла’туна, чтобы по их трупам добраться до причины своих бед — замка с возвышающейся над ним башней. Не пойдут. А иначе не получится. Не подговаривать же довольных своим безбедным существованием вабонов ополчаться. Да и против кого? Раньше был Ракли. Теперь всем объявили, что он плохой. Значит, нужно не враждовать, а радоваться, надеяться на лучшее и терпеливо ждать. Чтобы не было хуже.

Сима предвидел, что скажет насупленный дядя Томлин в присутствии задумчивой тетушки Йедды, если он сейчас вернется домой и передаст то, о чем говорили на последнем совете в Силан’эрне. Ничего не скажет. Вынудит самого Симу заговорить и предложить единственно возможный выход для близкого, но все же только родственника, не сына, не родного. И выход этот будет заключаться в том, чтобы Симе самому, ни на кого отныне не полагаясь, отправиться прямиком к фолдитам и на месте выяснить, что к чему. Со стороны это верное самоубийство, однако и Сима, и дядя знали, что он обязательно вывернется и оставит всех с носом. Потому что Сима мастерски играл по собственным правилам. Ничем не брезговал. Никому не доверял. Всех презирал. За подобострастной позой скрывал полное отсутствие совести и жалости. Ни один фолдит не будет к этому готов. Грязные трудяги славились не только глупостью и простотой, но и доверчивостью, происходившей, как говорили, от широты души. При упоминании души Сима обычно брезгливо морщился в сторону от собеседника и вспоминал некоторых своих невольных подружек, которым он эту самую душу любил протыкать язвительными замечаниями, отчего те в лучшем случае давали волю слезам и просили пощады. Поэтому наличие души воспринималось Симой как признак слабости, а где слабость, там обреченность на поражение, если не сегодня, то завтра.

И вот случай сам приходит к нему на выручку, лишая необходимости выбирать, а заодно и отчитываться перед влиятельными сородичами. Нужно только не попасться на глаза преследуемым, проследить их путь, найти доверенных людей и захватить мятежников. В том, что впереди бредут, невнятно переговариваясь, мятежники, Сима не сомневался. Один Гийс чего стоит. Презирает отца. Отличается свободомыслием. Догадлив. Не ровен час пронюхает, кто стоит за смертью его любимого наставника. Нет, надо во что бы то ни стало действовать, и действовать решительно. Если улучить подходящий момент и схватить с поличным хотя бы только Гийса, никто не отвертится. Особенно барышни…

Та, что постарше и потолще, годилась Симе в матери. Таких он тоже любил приручать, но не настолько, насколько юных и невинных, к которым явно относилась особа, бодро шедшая впереди. Судя по походке, ей было не более двадцати зим от роду, хотя, вероятно, еще меньше. Путники доверили ей самый легкий мешок и не доверили факел. Сима не видел ее лица, разве что мельком, когда она однажды оглянулась через плечо, но с такого расстояния, да еще при неровных всполохах пламени, профиль ее ничего ему не сказал. Наверное, хорошенькая. Такие оказываются самыми послушными. Боятся всего, особенно боли. Их почти не нужно ни к чему принуждать силой. Все сделают сами, неумело, зато без лишних слов, а в конце еще и улыбнуться могут, почему-то надеясь на взаимность. Интересно, кто из мужчин — ее? Едва ли старик, который замыкает шествие и все время что-то бурчит. Гийс или второй? Скорее всего, Гийс. Ему всегда везет, паразиту!

Убаюканный приятными размышлениями, Сима в какой-то момент стряхнул с себя рассеянность и ужаснулся. Он не знал, где находится. Путники по-прежнему шли впереди, на том же расстоянии, но это был не тот коридор, которым он недавно брел в одиночестве из Обители Матерей. Не было привычных опознавательных знаков на стенах. Вообще никаких знаков не было. Судя по всему, он не заметил, как они свернули на какой-нибудь развилке, потому что, если бы им вздумалось юркнуть в боковой проход, его мозг, настроенный на самосохранение, наверняка забил бы тревогу. Сима всегда ходил по подземелью одной и той же дорогой. Собственно, выбор здешних дорог и направлений был но определению скуден. Но не настолько, чтобы не знать об опасности сбиться с пути. Потому что в таком случае, как он неоднократно слышал и хорошо запомнил, можно было оказаться слишком далеко от того места, где окажут посильную помощь. Из среды знающих людей до Симы доходили слухи, будто существуют такие ответвления от главного прохода, соединяющего Обитель Матерей с Вайла’туном, что если пойти по ним, а потом еще раза два неудачно свернуть, то выход на поверхность окажется где-нибудь в Пограничье.