Александр Гусев - Гневное небо Испании

• Название: Гневное небо Испании
• Автор: Александр Гусев
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1973

Автор книги — один из прославленных летчиков-истребителей — вместе с другими советскими летчиками-добровольцами сражался с фашистами в небе Испании в 1937–1938 гг. Эскадрилья, а затем истребительная группа, которыми он командовал, мужественно прикрывали население испанских городов и сел от налетов фашистской авиации, наносили ощутимые удары по мятежникам и интервентам. Воспоминания Героя Советского Союза А. И. Гусева воссоздают картины жестоких схваток в воздушных боях с фашистами на Сарагосском, Теруэльском и Арагонском фронтах. Автор рассказывает о боевой дружбе с авиаторами Испании, о том, как наши командиры и летчики-добровольцы вырабатывали новые тактические приемы боевых действий истребительной авиации. В книге немало страниц посвящено воздушным бойцам, командирам авиационных частей и подразделений, советским военным советникам в Испании, чьи имена известны в нашем народе и во всем мире.

---

Со стороны в этих случаях могло показаться, будто речь идет не о нем, даже мало его касается. Но за этим кажущимся спокойствием скрывалась большая сила воли, упорство и умение в острых ситуациях держать свои нервишки в ежовых рукавицах. И после боя, когда другие, распаленные победой и миновавшей опасностью, не в силах сдержаться, экспансивно рассказывали о перипетиях схватки и остывали не скоро, Илья, не торопясь, вылезал из кабины самолета и внимательно слушал сбивчивые рассказы и, будто исподволь, вставлял свои дельные замечания.

Я с некоторой задумчивостью оглядел лица ребят. Глаза новичков аж светились, а выглядели они, будто вышли из парной (эх, попариться бы сейчас в бане Бобруйского гарнизона!). «Старики» же рядом с ними казались чересчур загорелыми и обветренными, равнодушными. Но я-то знал, что это не так. «Старики» взволнованы не меньше, если не больше. По-моему, к боям нельзя привыкнуть. Ведь любой из них может быть для тебя последним. И ты это все с большей ясностью сознаешь, теряя боевых друзей. На рожон скорее полезет новичок, чем опытный солдат. Впрочем, именно тем опытный солдат и ценен, что сознает меру риска и если рискует, то наверняка, ясно отдавая себе отчет в поступках и в возможных последствиях. Зная характер, привычки и повадки противника, опытный солдат как бы заранее предполагает могущую возникнуть ситуацию и порой незаметно для себя словно «проигрывает» течение предстоящей схватки, перебирает сотни, если не тысячи вариантов, пользуясь своим опытом, трудным или горьким, или примером своих друзей, живых и мертвых.

Настоящий опыт ведения войны вырабатывается в ходе войны. Но это делается скорее и успешнее при условии, если солдат заранее хорошо подготовлен, знает военное дело, владеет оружием. Да разве может быть иначе? Смешно сказать, будто человек, никогда не игравший, может сесть и этак вдруг сыграть на фортепиано нечто сложное. «Чижик-пыжик» не в счет. А искусство боя куда сложнее игры на фортепиано или за шахматной доской…

Так думал, вероятно, не я один. А командир эскадрильи Платон Смоляков, хмуро глянув на новичков, столь опрометчиво и нелестно отозвавшихся об эффективности зенитного огня, сказал:

— Не спешите, братцы, с выводами. Рановато… Учтите и то, что крейсер и эсминцы находились в движении и была волна. Это мешало противнику стрелять точнее. Нельзя исключить возможность, что кто-то из нас тоже «пахал» пулями воду около борта крейсера или эсминца… Вы не видели еще, как зенитным огнем куда меньшей плотности и силы сбивали наши самолеты. Не надо, товарищи, спешить с выводами.

Новички оглядели спокойно-сосредоточенные лица своих более опытных друзей и усердно принялись за еду, будто стараясь наверстать упущенное за разговором. Мне понравилось и то, что сказал Смоляков, и то, как он это сделал: без лишнего нажима, по-хорошему, без ненужного окрика. Он будто говорил с самими старыми своими пилотами. Так умел беседовать со своими воспитанниками Евгений Саввич Птухин. У Смолякова, как и у всех нас, его школа.

Воспоминание о Е. С. Птухине увлекло меня, но я но забыл, что уехали мы завтракать, не дождавшись ответного звонка с КП ВВС. Я почувствовал, что насытился. И с некоторым нетерпением стал ждать окончания завтрака.

На аэродроме у телефонов застаю улыбающегося Ивана Панфилова. Его звено оставалось дежурным.

— Что сказало начальство, Иван?

— Догадался?!

— Догадываюсь…

— Вот и хорошо, — ответил Панфилов, собираясь завтракать.

— Как дело было? Не томи.

— «Как да как»… Сижу у телефонов, грызу травинку. На апельсинчики поглядываю: какой бы это сорвать на заедочку перед завтраком. А деревья метрах в пятидесяти. Отойдешь — зуммер можешь не услышать. Ну, думаю, съешь апельсин, еще сильнее голод почувствуешь. Терплю. Но ощущение такое, будто перед посадкой в зубоврачебное кресло: «Даст начальство «дрозда» по первое число, как узнает про нашу вылазку!» Вот и сижу, грызу травинку, убеждая себя, что идти за апельсином перед завтраком не стоит. Если разгневанное начальство во второй раз позвонит, еще пуще достанется…

— Да не томи, Иван! — взмолился я.

— Всерьез я! Дождался звонка. Тебя просят. Докладываю, мол, завтракает.

— Евгений Саввич звонил? Панфилов кивнул и продолжал:

— «Доложите, что делала эскадрилья сегодня утром?» Я аккуратно, спокойно докладываю, будто у нас только и дел, что встречи с крейсерами и эсминцами противника. И главное, довожу до сведения, что потерь эскадрилья не имеет, хотя пробоины есть, а корабли, мол, развернулись и отправились восвояси. «Как, как?» — переспросил Птухин со смехом. Повторяю, что развернулись и отправились восвояси. В трубке молчат. Ну, решаю, смех смехом, но трепки не миновать. А тут Евгений Саввич и говорит: «Молодцы! Правильно поступили! Так и Гусеву передай!» Вот и все. А теперь… Хефе! Разрешите нам ехать завтракать. Пора.

Во второй половине дня мы узнали, что после нас те же корабли атаковали эскадрилья И-15, потом — эскадрилья СБ и две эскадрильи Р-зет из группы Мигеля Алонсо. Вероятно, авиация как следует потрепала противника на море. Очень-очень не скоро франкисты решились снова направить суда к Валенсии и Барселоне.

А утром, когда Панфилов отправился завтракать, подошедший к КП эскадрильи Кригин заметил, что Иван сообщил мне не все новости.

— К вам присылают переводчицу.

— Рад за вас, Михаил Викторович! Наконец-то у вас появится помощник! Иначе на всю жизнь сорвете голос! — Действительно искренне порадовался я за Критика. Занимая должность начальника штаба эскадрильи, Михаил Викторович одновременно был и переводчиком. Нагрузка колоссальная, особенно когда шла интенсивная боевая работа и машины делали по пять-шесть вылетов в день. Кригина часто привязывал к себе телефон: шли распоряжения, приказания на вылеты, доклады на КП ВВС о вылетах, возвращении и результатах работы после каждого вылета. Кроме того, Михаил Викторович вел журналы боевых действий на испанском и русском языках. В них подробно заносил рассказы летчиков о результатах вылета и работе матчасти. Значит, приходилось буквально бегать по всему аэродрому — машины были рассредоточены по полю. Одно это занимало массу времени, и приходилось Кригину говорить, говорить и говорить. В конце дня Кригин составлял боевую сводку, кодировал и докладывал в штаб. Тот же Кригин решал практически и все наземные вопросы — от расквартирования до охраны и снабжения.

К вечеру Михаил Викторович едва не валился с ног — очень уставал. Наш врач Франсиско предписал ему полоскания, микстуры, заботился о нем, словно о Карузо. К концу дня Кригин начинал сипеть, а каждое произнесенное слово вызывало у него приступ сильнейшего кашля.

Переводчика мы просили в штабе ВВС давно. Наконец-то товарищи исполнили свое обещание.

Тогда я не придал большого значения форме выражения «к вам». К нам, конечно, в эскадрилью, «к вам» — в землячество. Я не представлял себе эскадрилью без Кригина, без его заботы о летчиках. Лишь через несколько дней заметил, что Михаил Викторович загрустил. Сначала я приписал его несколько необычное поведение новой заботе, свалившейся на его голову. Переводчица приехала. Это была Валентина Александровская. Но работать она еще не могла. Не позволяла специфическая лексика летной службы, а то и просто жаргон, к которому следовало привыкнуть и освоить его. Некоторые слова Александровская не только не смогла перевести на испанский, но и по-русски не представляла их смысла. Стажировка переводчицы тоже легла на плечи Кригина. И самой Александровской пришлось приложить немало усилий, чтобы за короткий срок освоить авиационную терминологию и понимать нас без труда, когда мы говорили по-русски.

Однажды я не утерпел, спросил Михаила Викторовича:

— Почему вы, узнав о приезде переводчицы, сказали «к вам»?

— Чует мое сердце, Александр Иванович, — придется нам скоро расставаться. Задаром в штабе не расщедрятся. Сами знаете — переводчики на вес золота.

— Не отпущу, — заявил я довольно самоуверенно.

— Ну-ну…

Я вздохнул, понимая, что Кригин прав: мы — люди военные, дадут в штабе приказ — и останется нам только обняться напоследок. Разговор проходил накоротке в горячее время подготовки к Теруэльской операции — блестящей по началу и трагической по финалу героической эпопее республиканской армии.

Валентина Александровская не жалела усилий, чтобы быстрей войти в курс авиационной службы во фронтовой обстановке. В декабре, в период Теруэльской операции, она уже самостоятельно и вполне успешно справлялась с обязанностями авиационного переводчика.

Мы готовились к новым воздушным схваткам. Много времени поглощала у меня работа с летчиками, недавно прибывшими в эскадрильи. Вместе с ними я отрабатывал новые тактические приемы воздушного боя, большое внимание уделяя вопросам взаимодействия с наземными воинскими частями и соединениями.