Анатолий Безуглов - Неотвратимость

• Название: Неотвратимость
• Автор: Анатолий Безуглов
• Жанр: Детектив

---

Утро следующего дня началось с неприятностей. Прокурор Рудов наотрез отказался дать санкцию на арест Горбушина. И как я его ни убеждал, он твердо стоял на своем, говоря, что в деле много неясных мест, что надо, мол, дождаться заключений экспертов. Формально, может быть, он и прав, но мне кажется, что арест Горбушина заставил бы его чистосердечно признаться…

Повторный допрос Горбушина снова не дал никаких результатов. По воспаленным глазам, осунувшемуся лицу было видно, что он провел бессонную ночь. Он затравленно смотрел на меня и с непонятным упрямством отвергал обвинение…

Если говорить честно, я мало верил показаниям Горбушина, тем более что все улики говорили не в его пользу. Кроме того, несмотря на правдивость его тона, каким-то шестым чувством я ощущал, что Горбушин что-то скрывает, недоговаривает. Это ощущение не покидало меня до конца допроса. Теперь Горбушин выглядел совсем не так, как при первом нашем знакомстве. Он как-то весь сник, полинял и мало чем напоминал вчерашнего щеголеватого «студента»: чувствовалось, что в нем происходит внутренняя борьба. Это состояние обвиняемого известно. Сначала полное отрицание даже самых явных улик, затем спад – душевная депрессия и признание вины. Помню, как несколько лет назад я расследовал дело о разбойном нападении. Обвиняемый на первых допросах, несмотря на неопровержимые улики, вел себя нагло, кричал, что это мне так не пройдет, что сейчас не те времена, что я порочу его честное имя, грозился жаловаться в вышестоящие инстанции, а потом, после какого-то внутреннего перелома, сник и без театральных ударов в грудь подробно рассказал, как было дело. Мне показалось, что у Горбушина наступило именно такое состояние во время третьего допроса. И я сразу обратился к нему с вопросом:

– Ну, Горбушин, а теперь расскажите, как все было?

Шофер вздрогнул и, зло взглянув на меня, переходящим в крик голосом ответил:

– Вы просто издеваетесь. Я вам русским языком сказал, что ни на кого не наезжал. Больше мне добавить нечего…

На следующий день хоронили Карпова, и в местной газете «Знамя труда» появилась заметка, из-за которой я крепко поспорил с нашим комсоргом, адвокатом Песчанским. В заметке говорилось, что шофер Горбушин, сбивший Карпова, не должен уйти от расплаты. Я был уверен, что заметка написана правильно, что она выражает мнение общественности, а Песчанский заявил, что заметка вредная, что никто не имеет права до того, как вина доказана в суде, объявлять человека преступником. Кроме того, мол, такие выступления печати могут повлиять на объективность решения судей.

– Если суд решит, что Горбушин не виноват, то никакая газета ничего сделать не сможет,– не выдержал я.

Песчанский близоруко посмотрел на меня и своим хорошо поставленным адвокатским голосом спросил:

– А доброе имя человека?

– Слушайте, Песчанский, я не народный заседатель, и на меня ваши красивые слова не действуют.

– А жаль.– Песчанский сощурился.– Вы ведь еще не доказали, что Горбушин совершил преступление, и суд не сказал своего слова, а уж всенародно объявили его убийцей. Где же презумпция невиновности? Задумайтесь над этим, и тогда вам станет ясно, что это не просто красивые слова. Поставьте себя на его место.

– Если бы я поставил себя на его место, то давно бы уже признался,– невольно вырвалось у меня, и, чтобы прекратить этот ненужный спор, я вышел из комнаты.

Вернувшись к себе в кабинет, я достал из сейфа папку с делом и в который раз внимательно стал изучать весь собранный материал.

Почему Горбушин столь упорно запирается? Он прекрасно должен понимать, что улики против него. Если он совершил наезд… Стоп! Какого черта я уперся в эту версию? Видимо, потому, что она удобная, все под рукой: машина, Горбушин. А что, если наезд совершил не он? Тогда кто? Нет, Карпов был сбит именно этой машиной, тут сомневаться не приходится. Криминалистика – наука точная. А за рулем этой машины сидел Горбушин. Значит, виноват все-таки он. «Опять ты себя загоняешь в тупик,– с досадой подумал я.– Ясно пока одно: наезд был совершен грузовиком ГАЗ-51, все совпадает – и след протектора, и царапины на правом борту. Если наезд совершил не Горбушин, то, значит, за рулем находился кто-то другой. Могло же такое случиться».

Прокурор Рудов был, конечно, прав, в деле оставалось много неясного. Что это за желтые волоски на голове убитого? Что за осколки стекла? Ну хорошо. Осколок мог лежать на месте преступления случайно. А волоски? Чертовщина какая-то… В конечном итоге и признание Горбушина ничего не давало. Вы же знаете, что признание обвиняемого не есть бесспорное доказательство его вины. К тому же было еще одно обстоятельство, которое наводило на размышления.

Дело в том, что после вскрытия трупа Карпова судебно-медицинский эксперт Першин написал в заключении, что удар, приведший к перелому основания свода черепа, мог быть нанесен до наезда. Следовательно, Горбушин мог наехать на Карпова уже после того, как тот был мертв. Мне это показалось маловероятным. Если бы дело происходило ночью, такой вариант был бы возможным. Я решил посоветоваться с Першиным. Ум хорошо, а два лучше…

На службе Николая Николаевича не оказалось, и я отправился к нему домой. Погода стояла холодная: заметно подморозило. Тротуары покрылись тоненькой корочкой льда, сапоги скользили, и пришлось идти медленно и осторожно. Не успел я сделать несколько шагов, как на крыльцо выскочил Скирда.

– Сергей Васильевич! – громко крикнул лейтенант и, увидев, что я остановился, спрыгнул с крыльца. Сильно разбежавшись, он не смог затормозить на скользком тротуаре и проехал на подошвах ботинок мимо меня, нелепо размахивая руками.

– В чем дело, товарищ Скирда? – строго спросил я, глядя на его возбужденное лицо.

Но Скирда, не обращая внимания на мой тон, вынул из кармана бумажку и, обретя наконец равновесие, торжественно протянул ее мне:

– Вот, читайте.

Это был акт экспертизы, в котором говорилось, что соскоб, взятый с колеса машины, содержит кровь третьей группы.

– Ну и что?

– Из этого следует, что именно Горбушин укокошил товарища Карпова.

– Ничего из этого не следует.

Скирда растерянно захлопал ресницами.

– Вот что, уважаемый Валерий Игнатьевич, я буду у тебя часа через два, а ты за это время обеспечь явку в райотдел свидетельницы Макаровой. Но учти: если ты опять запугаешь ее, как тогда на шоссе, пеняй на себя. И не забудь надеть шинель: насколько я понимаю, лето уже кончилось.

Дом Першина находился на улице, круто спускавшейся от Соборной площади к реке. Раньше эту улочку называли просто Базарная, а с некоторых пор ей было присвоено звучное имя – Профсоюзная. Дома здесь стояли деревянные, крепкие, построенные еще дедами. Они чем-то неуловимо напоминали своих жильцов – людей солидных и немногословных. Когда-то все население Базарной состояло из подрядчиков – народа хваткого и двужильного. За годы Советской власти многое здесь ушло в прошлое, а дома остались прежними, поставленными, казалось, на века рачительными хозяевами.

Дом Першина стоял на отшибе, в самом конце улицы, дальше тянулись пожелтевшие, запорошенные снегом огороды, круто спускавшиеся к реке. Железная, изрядно проржавевшая табличка, прибитая к фасаду, говорила о том, что дом застрахован в 1896 году страховым обществом «Россия». Ничего, кроме телевизионной антенны, не говорило здесь о сегодняшнем дне. Дома у Николая Николаевича я никогда не бывал, правда, несколько раз подвозил его на служебной машине, но дальше калитки не ходил. Я знал, что Першин закоренелый холостяк, живет один, и поэтому, войдя во двор, заранее приготовился увидеть беспорядок, столь обычный в холостяцком хозяйстве. Ничего подобного не оказалось: двор был тщательно выметен, за домом, у сарайчика, сколоченного из крепкого потемневшего горбыля, аккуратно высилась поленница колотых березовых дров. Я пересек двор и, взойдя на крыльцо, сначала обчистил от грязи сапоги о скребок, вбитый в доску, а потом вытер их о резиновый коврик, заботливо положенный у самых дверей. «Педант!» – подумал я и поискал глазами звонок. Но ни звонить, ни стучать к Першину мне не пришлось. Дверь распахнулась, и на пороге я увидел хозяина, одетого в меховую безрукавку и старые подшитые валенки.

– Ну-с,– не здороваясь, сказал Николай Николаевич, поблескивая очками,– с чем изволили пожаловать?

Я промямлил что-то невразумительно: уж больно неожиданно появился передо мной Першин.

– Так, ясно,– невозмутимо произнес наш эксперт. И, сделав широкий жест, торжественно сказал: – Заходите, сделайте милость.

В передней, куда меня провел Першин, висело старинное зеркало в резной ореховой раме, по бокам горели два вычурных бронзовых канделябра, в которые вместо свечей были вставлены каплевидные матовые лампочки.