Шарль Монселе - Женщины-масонки

• Название: Женщины-масонки
• Автор: Шарль Монселе
• Издательство: ОГИЗ
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1993
• ISBN: 5-88274-012-6

Возникшее в начале XVIII пека в Англии религиозно-этическое движение – масонство – получило распространение во многих странах. Эта тайная организация ставила своей целью объединение людей на основе равенства, взаимопомощи и верности. В масонские ложи женщин не принимали, и с течением времени женщины создали свои масонские ложи.

В романе «Женщины-масонки» Шарля Монселе (1825-1888), известного французского романиста, талантливого восприемник литературных принципов А. Дюма, речь идет о тайной организации женщин-масонок, незримо опутавшей своей страшной сетью всю Францию – от великосветских салонов до рабочих кварталов. В эту сеть, добровольно или волею судеб, попадают герои романа. Всевозможные приключения, любовные истории, заговоры, поединки составляют содержание книги. Весь роман пронизан мотивом женской мести, которую осуществляет эта мощная масонская организация.

На русском языке произведение Шарля Монселе печатается впервые.

---

Эти слова били Марианну, как удары хлыста.

– Покончим же с этим,– продолжала Амелия.– И прежде всего что касается Ордена женщин-масонок и моего предательства, то да будет вам известно, что не только я погибла – погибли и вы!

– Кто из нас нарушил клятву – вы или я?

– Я докажу, что вы являетесь соучастницей моего преступления. Я предъявлю анонимные письма, которые вы посылали Филиппу. Эти письма первыми возбудили у него подозрения и заставили его следить за моими выездами из дому. Я выследила, я узнала человека, который писал эти письма под вашу диктовку. Вы платили ему – я сделала его богатым. Он будет свидетельствовать против вас!

– Это выдумки! – прошипела Марианна, которая не смогла скрыть некоторого замешательства.

– Вы действительно актриса!– презрительно пожав плечами, сказала Амелия.– К каким жалким способам вы прибегали, какими жалкими способами вы не брезговали! Я удивляюсь, что, когда вы держали меня в руках, вам не пришла в голову мысль сделать так, чтобы я провалилась в какой-нибудь люк! Это было бы вполне достойно вас.

Марианна хотела что-то ответить, но молодая женщина продолжала; негодование придавало ей силы.

– Доселе никто и никогда не вызывал у меня ненависти, но мне кажется, что и в этом случае я вела бы себя не так, как вы, а главное, я вела бы себя достойнее. Даже ненависть может быть благородной. А вы и не подозревали об этом, правда ведь?… А знаете, вы недостойны любви Филиппа!

Эти слова окончательно добили Марианну. Губы ее побелели.

– Я… недостойна его любви? – пробормотала она, одновременно терзаемая гневом и скорбью.

– Да, недостойны,– повторила Амелия.

– Но… почему же?

– Потому что вы не сумели ни умереть у его ног, ни покарать его у своих ног!

Марианна опустила голову на грудь.

– Это правда,– произнесла она, словно разговаривая сама с собой.– Я стала жестокой, не сумев стать сильной. Откуда взялась у меня такая жестокость? Увы, она, конечно, возникла у меня в детстве. Слишком сильно меня мучили и били, чтобы это злое семя не запало мне в душу. В вашем кругу детей воспитывают иначе, не правда ли? А как, по-вашему, можем научиться отличать порок от добродетели мы? Выйдя из колыбели, мы можем научиться читать по складам только два слова: труд и жестокость. А потом, когда мы становимся злыми, люди удивляются и возмущаются; им не нравится, что в наших жилах временами начинает клокотать черная кровь наших отцов!… Весьма сожалею, сударыня, что я не окончила школы утонченной, возвышенной мести. Я мщу так, как могу и как умею. Я не примешиваю к моей мести моего самолюбия. И, следовательно, вопрос о том, достойна я или же недостойна любви вашего мужа, уж вы-то не можете решить никоим образом. Но чего я и в самом деле не заслуживаю, так это того, чтобы со мной обращались презрительно и подло, чтобы со мной обращались, как с рабыней. Дочь народа и дочь аристократии одинаково остро ощущают подобные оскорбления!

– Вы ошибаетесь,– заговорила Амелия.– То, что было бы преступлением для порядочной женщины, только наказание, и часто примерное наказание для женщины неуважаемой, женщины вне закона. Если вы хотите, чтобы с вами обращались так, как обращаются с честными женщинами, то для начала и вы будьте честными, а иначе как же сможете вы получить преимущества, которыми пользуемся мы? А такие женщины, как вы,– это всего-навсего игрушки в руках мужчин, и вы сами это знаете, вы это принимаете, и, однако, вам не нравится, когда в один прекрасный день вас бросают, как надоевшую игрушку, а иногда и ломают, отбрасывая! Гордыню нельзя искупить несчастьем. Если в минуту, когда Филипп себя не помнил, он и ударил вас, то это потому, что его толкнула под руку чужая злоба, превосходящая его гнев. Вы должны были бы смириться, но нет! Вы предпочли борьбу, борьбу темную, постыдную, тайную, борьбу с помощью доносов и клеветы! И теперь не в вашей да и не в моей власти избавиться от ее последствий, мы обе катимся в бездну, которую разверзли вы!

– Что ж, тем лучше! – вскричала Марианна.– Тем лучше, ибо вас я ненавижу еще сильнее, чем его! Я ненавижу вас за все то счастье, которое вы ему дали! Я ненавижу вас за вашу чистую, спокойную красоту, соперничающую с моей красотой, тревожной и мрачной! Ненавижу вас за ваше детство в поцелуях и кружевах, за вашу молодость, гордую и прилежную, за все те преимущества, которые подарил вам слепой случай! Ненавижу за ваше превосходство передо мной, превосходство, которое меня убивает! И наконец, я ненавижу вас потому, что я все еще люблю его!

– Ах, вот оно что! – воскликнула Амелия и застыла, как статуя оскорбленной невинности.

– Теперь-то вы понимаете, почему я ненавижу вас обоих и почему я не могу сразить его, минуя вас, а вас – минуя его? Я люблю его, я люблю его больше, чем прежде!

– Сударыня!…

– Вы хотели поговорить со мной наедине,– продолжала Марианна,– и я вас выслушала, я позволила вам сказать все, что вам было угодно. Дайте же высказаться и мне! Вы дали мне понять, что я пылинка, ничтожнейшее существо в мире, что я жертва несчастья. Что ж, пусть будет так! О том, чего вы не договорили, я догадываюсь. Вас удивляет, что я не искала утешения в религии. Что вы хотите? Когда я была маленькой, меня научили читать только «Отче наш». Я вам уже сказала: воспитание – это все. Но сколь бы ни был суров Тот, Кто будет судить меня, Он увидит только то, что моя жизнь была сплошной любовью и сплошной ошибкой. Я не любила никого, кроме Филиппа, я никогда не полюблю другого, но я люблю его по-своему, понимаете ли вы это? Я люблю его так, как любят дочери наших родителей,– люблю необузданно, безрассудно, эгоистически. Я знаю, что понять это невозможно, но я не хочу, чтобы он был счастлив с другими; я предпочитаю, чтобы он страдал из-за других, я предпочитаю, чтобы он страдал из-за меня. Ах, если бы кто-нибудь мог вручить мне судьбу Филиппа – Филиппа больного, покинутого, бедного, я обожала бы его больше, чем прежде, и каждая минута моей жизни принадлежала бы ему!… Сударыня, я не знаю, как его любите вы; но я сомневаюсь, что вы любите его так же сильно или еще сильнее, чем я.

Ничего подобного Амелии никогда еще не доводилось слышать. Эта необычная страсть, обнажаемая у нее на глазах, привела ее в величайшее изумление.

– И знайте,– продолжала Марианна, которая теперь получила возможность взять реванш,– что есть нечто, время от времени меня утешающее. Это воспоминание, которое для меня то же, что капля воды для умирающего от жажды: это воспоминание о том, что в течение трех месяцев он горячо любил меня.

– Довольно, сударыня!– сказала Амелия.

– Если бы вы слышали, как он клялся мне в любви однажды вечером, когда голова его лежала у меня на плече! Как был тогда воодушевлен и прекрасен мой Филипп!

– Вы замолчите сию же минуту! – вскричала Амелия.

– Почему это?

– Потому, что я вам приказываю!

– Вы!– с насмешливой улыбкой произнесла Марианна.

– Низкая и подлая! – прошептала Амелия, приближаясь к ней.– Вы порождение грязи, и вы способны только швырять комья грязи, желая кого-то оскорбить! Вы женщина, которая пачкается, чтобы пачкать других!

Марианна с минуту о чем-то думала.

– Ну, хорошо,– заговорила она.– А что сделали бы вы женщине, которую ненавидели бы так же, как я ненавижу вас? Вы, принадлежащая к аристократии так же, как я к театру?

– А вы не догадываетесь?

– Я недостаточно хитроумна, чтобы изобретать, но достаточно мужественна, чтобы не отступить.

– Это правда?

– Испытайте сами.

Амелия подошла к дверям и опустила щеколду.

– Что вы делаете?– с удивлением спросила Марианна.

– Сейчас увидите.

Подойдя к коллекции оружия, Амелия сняла со стены две шпаги в шагреневых футлярах. Одна из них принадлежала когда-то Иренею.

– Теперь-то вы догадались?– спросила Амелия.

– Дуэль! – прошептала Марианна.

– Дуэль.

– Но ведь мы всего-навсего женщины…

– Но мы ненавидим друг друга, как мужчины,– значит, мы можем и сражаться, как мужчины!

– Без секундантов?

– Мы обе напишем несколько слов, которые засвидетельствуют, что битва была честной. Этого будет вполне достаточно. Та, которая останется в живых, уничтожит свою записку.

– Но…

– Вы колеблетесь? Я была уверена в этом,– с невыразимым презрением сказала Амелия, бросая шпаги на стол.

– Я принимаю ваш вызов! – вскричала Марианна.

– Так давайте же напишем записки.

Минуту спустя сторонний наблюдатель смог бы увидеть странное зрелище в этом зале, освещенном неверным светом дожливого дня. Две женщины, обе молодые, обе красивые, сражаются на шпагах. С горящими глазами, с бледными лицами, они зорко следят друг за другом, пытаясь нанести противнице удар в сердце. Никогда никому еще не доводилось присутствовать при битве, в которой противники были бы столь скупы на движения. Искусство боя, возможно, было им и неведомо – во всяком случае, неведомо Марианне, но инстинкт опасности защищал ее лучше, чем смутное представление о фехтовании. Амелия же именно потому, что она брала уроки фехтования у самых прославленных учителей, рисковала гораздо больше, чем ее противница. Противница же собрала все силы, сосредоточила их в правой руке, сделала выпад и попала в цель.