Элизабет Эдмонсон - Вилла в Италии

• Название: Вилла в Италии
• Автор: Элизабет Эдмонсон
• Издательство: АСТ,ACT Москва, ВКТ
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-064217-5, 978-5-403-03147-9, 978-5-226-02023-0

Что общего у оперной певицы и ученого-физика, популярной детективной писательницы и банкира? Все они упомянуты в завещании таинственной Беатриче Маласпины.

Кем была эта женщина?

Они прибывают в Италию — в надежде отыскать ответ на этот вопрос.

Однако на «Вилле Данте» гостей ждут только новые загадки — загадки прошлого и настоящего — и магия прекрасной Италии, вставляющей их забыть обо всем, исцелить сердечные раны и вновь научиться любить…

---

— Глупые мы с тобой — не надо было так долго околачиваться на вилле, сейчас все закрыто на сиесту. Не оживет часов до четырех-пяти; итальянцы любят устраивать долгий перерыв во время дневной жары.

— Может, пойдем пока посмотрим крепость?

Они поднялись по длинному ряду ступеней, который привел их под сводчатые арки каких-то построек, а потом — на другую пустынную площадь у подножия крепости.

Задрав голову, Делия увидела далеко в вышине квадратную зубчатую башню.

— Не думаю, чтобы местные жители были в хороших отношениях с соседями, — заметила она и, протянув руку, дотронулась до стены с грубой кладкой — тут и там выступали камни. — Посмотри на эти огромные железные кольца и держатели для факелов. Только представь себе картину жаркой ночью: кони, придворные, факелы… Настоящая сиена из итальянской оперы.

— Я разочарована, — буркнула Джессика, когда подруги шли обратно по пустынным улицам. — Воображала себе город, кипящий жизнью, горы фруктов и зелени, повсюду оживленная итальянская речь и жестикуляция.

— В другой раз. Боюсь, придется тебе довольствоваться Джорджем и Марджори. А я не могу сказать, что это оживленная парочка.

— Да уж! Марджори зануда и злюка, ну а Джордж — типичный университетский сухарь. Жаль только, что его явно что-то сильно терзает.

— Неустойчивый изотоп, я полагаю, — беспечно отозвалась Делия. — Будем надеяться, что сады оказали на него умиротворяющее действие.

6

Писательница и физик вышли под колоннаду и двинулись вниз по ступенькам в открытую часть парка — туда, где когда-то был цветник. Воздух был теплым и полнился ароматом сосновой хвои, кипарисов и живой изгороди с легкой, но ощутимой примесью моря.

Свифт понимала, что ученый с большей охотой побыл бы наедине, но решила, что в компании ему будит лучше. И сама чувствовала себя не в своей тарелке этим утром, потому что плохо спала ночью, а Джордж, судя по его виду, тоже не слишком хорошо выспался — под глазами залегли темные тени, а на лице держалось напряженное, вымученное выражение.

— Вы страдаете бессонницей? — спросила писательница, когда они шли между извилистыми низкими рядами живой изгороди, верхушки которой, в недалеком прошлом ровные и плоские, сделались теперь клочковатыми из-за пробившихся побегов и разросшихся сорняков.

Джордж ответил не сразу.

— У вас привычка задавать вопросы, основанные на информации, которой вы не можете располагать. Это только догадки или вы исключительно хороший физиономист? Хотите произвести впечатление в надежде, что люди запомнят только ваши удачные гадания?

— Я не гадаю. У вас усталый вид. Это нелегко скрыть. Сама тоже сплю очень плохо, и поэтому узнаю подобные признаки и других. Вот и все. — Что было правдой лишь отчасти, и, конечно, правда относилась только к его недосыпанию, а не к тому, каким образом она определяет — да нет, просто знает! — что спутник провел столь же мучительные часы без сна, как и она сама.

— Мне теперь не требуется так много спать, как раньше, когда я был моложе.

— Как вам удалось выкроить время у своих изотопов? Или же не удалось и вы беспокоитесь о том, чтобы поскорее вернуться в Кембридж, в свою лабораторию?

— Это обычное дело. В научно-преподавательской среде принято получать длительные отпуска, чтобы обдумать и спланировать новый этап работы.

Голос Хельзингера стал напряженным, как и его плечи; она явно затронула деликатную тему. Марджори подумала, что лучше бы у нее не было столь настойчивой и безжалостной потребности знать о людях больше. Но, увы, она была.

— Творческий отпуск, вы имеете в виду? По вашей просьбе или вам навязанный?

Джордж остановился, раздраженный этой бесцеремонностью.

— Марджори, прогулка в саду может быть приятной, но подвергаться допросу…

— Хорошо, я не стану любопытничать насчет вашей бессонницы и вашей работы. По крайней мере, у вас есть работа, к которой можно вернуться.

— А у вас нет?

— Нет.

— А кем вы работаете?

Можно подумать, его хоть в малейшей степени это интересует, подумала Свифт — впрочем, без обиды.

— О, так, ничего важного. Не то что наука. — Затем перевела разговор на другую тему: — Должно быть, это стоящее занятие — быть певицей, как Делия. Интересно знать, успешна ли она в карьере?

— Думаю, да — судя по тому, как держится, и по тому, что говорит о ее карьере Джессика.

— Держится! Всякий может держаться, а оценка подруги не многого стоит в большом мире, где критики и собратья-профессионалы так и ждут возможности, чтобы вцепиться в счастливца.

— Невозможно судить, пока не услышим, как она поет.

— А тогда вы определите?

— Да. Музыка — моя величайшая услада, за пределами работы. Мне довелось слышать множество музыкантов различного качества, и не трудно будет определить, в ком есть это божественное «нечто». А вы любите музыку?

— Было время, когда я ходила слушать концерты в обеденный перерыв, если удавалось. И еще — в Уигмор-Холл. Я очень люблю Моцарта, могу его слушать часами. Но среди моих интересов также есть и то, что вы сочли бы вульгарщиной. Песни Поэла Коуарда и зажигательные хоровые припевы из мюзиклов — это больше мне по вкусу.

Они вышли за пределы упорядоченного английского парка и сейчас спускались по широкой лестнице, ведущей в оливковую рощу. Пение птиц здесь было поистине ликующим и почему-то звучало гораздо громче, чем привыкла Марджори.

— Почему они поют так громко?

— Птицы? Потому что нет шума, в котором могло бы потонуть их пение. Ни уличного движения, ни голосов.

— Только отдаленный ропот моря.

— Ропот? Не слышу никакого ропота, и море было очень спокойно сегодня утром. Я спустился на пляж, как раз когда всходило солнце.

— Шум моря у меня в голове. А в Англии море всегда ропщет или разбивается о скалы, то наступает, то отступает. Это беспокойное море. А у Средиземного нет приливов.

— Есть, но только очень слабые, всего на несколько футов. И его раздирают жестокие шторма.

— Да, я слышала, что его дно усеяно тысячами и тысячами обломков кораблей. Вся история Европы там, внизу. — Ее мысли унеслись к зеленым глубинам. — Финикийские ладьи, и триремы,[22] и римские военные корабли, и пиратские суда, и величественные галеоны. Черепа, и сундуки, и пушки, и амфоры, и ларцы с золотом и драгоценностями — все великолепие цивилизаций, погребенное в соленой пучине.

— Если мне будет позволено высказать догадку, — промолвил Джордж, бросив на Свифт оценивающий взгляд, — я сказал бы, что вы зарабатывали себе на жизнь с помощью слов и воображения.

— О нет, — поспешила возразить сочинительница. — Я вообще не зарабатываю себе на жизнь; я же вам сказала — у меня нет работы. — Писательница остановилась, чтобы повнимательнее рассмотреть сучковатые стволы. — По-моему, это оливы. Мне кажется, деревья в очень запущенном состоянии. Поскольку они посвящены богине Афине, я бы подумала, что неразумно их не холить.

— Дорогая моя Марджори…

— Сейчас вы собираетесь сказать что-то покровительственное. Всегда так бывает, когда мужчины начинают фразу со слов «Дорогая моя Марджори». Не думаю, что у вас есть какое-то особое отношение к Афине, хотя, если подумать, она ведь богиня войны.

— С какой стати богиня войны должна иметь ко мне какое-то отношение? Я не военный и никогда им не был.

— Нет, но вы производите орудия войны.

— Ничего я не произвожу.

— Ну, производили же когда-то, не так ли? Разве не этим занимаются физики-ядерщики?

— Хорошо бы вы не заводили все время эту волынку насчет того, что я ученый-ядерщик. Я физик, а физики разгадывают тайны Вселенной. Нет, не тайны, а законы мироздания.

— Я-то как раз думала, что все эти частицы плохо подчиняются законам. А Афина и ей подобные — точно такие же тайны Вселенной, как атомы, изотопы и прочее.

Когда же в ней появилось это непреодолимое желание дразнить, раздражать, донимать и подначивать? Раньше такого не наблюдалось. В прежней своей жизни она была терпеливой, но сейчас ее так и подмывало ловить людей на слове, припирать к стенке. Хотелось понять их и, что того хуже, заставить понять самих себя. Вдруг нахлынула волна тоски. Перед ней опять вставал все тот же мучительный вопрос: что проку в жизни для нее самой, для других? Вот исключительно милый, дружелюбный человек, явно страдающий от какого-то нервного напряжения — это прямо-таки было на нем написано! — и вот она, которая подкалывает, уязвляет его, словно это какой-то предмет для душевного препарирования.

— Извините. Язык мой — враг мой.

— Это так. Неудивительно, что у вас нет работы. Могу представить, что вашим коллегам очень нелегко работать с вами бок о бок.

Удар пришелся в цель, но она сама виновата.