Элизабет Эдмонсон - Вилла в Италии

• Название: Вилла в Италии
• Автор: Элизабет Эдмонсон
• Издательство: АСТ,ACT Москва, ВКТ
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-064217-5, 978-5-403-03147-9, 978-5-226-02023-0

Что общего у оперной певицы и ученого-физика, популярной детективной писательницы и банкира? Все они упомянуты в завещании таинственной Беатриче Маласпины.

Кем была эта женщина?

Они прибывают в Италию — в надежде отыскать ответ на этот вопрос.

Однако на «Вилле Данте» гостей ждут только новые загадки — загадки прошлого и настоящего — и магия прекрасной Италии, вставляющей их забыть обо всем, исцелить сердечные раны и вновь научиться любить…

---

Или все-таки не могла? Существовал ведь вопрос денег. И безусловно, ее матери нравилось быть леди Солтфорд из Солтфорд-Холла и лондонского особняка на Кадоган-сквер.

Казалось бы, все это давно утряслось в голове, и ты знаешь домочадцев как облупленных, но насколько все это правда? В каком-то смысле ты знаешь родню слишком хорошо. Сколько лет ей было, когда она поняла, что представляет собой Босуэлл? Хотя, конечно, тут не нужно быть семи пядей во лбу: мальчишки, проявляющие жестокость к животным и получающие удовольствие, причиняя боль много меньшей сестре, посылают явный и недвусмысленный сигнал: «Со мной шутки плохи».

Он был десятью годами старше Делии, так что брат и сестра и не могли быть очень близки. Воэн помнила неуемную энергию Босуэлла, сообразительность, решительность, шарм (да, в нем был шарм, бездна шарма, не по отношению к родным, конечно, а ко всякому, кто мог бы оказаться полезным), жестокость. Как могла мать, которая к Делии всегда проявляла лишь самую сдержанную привязанность, не понимать, что представлял собой Босуэлл? Леди Солтфорд не могла на него нарадоваться; в ее глазах он не мог совершить ничего плохого.

А может, это она, Делия, бесчувственная, раз не испытывает сейчас в отношении Босуэлла абсолютно ничего — ни сожалений, ни воспоминаний о проведенных вместе счастливых днях в отчем доме, — ничего такого, что породило бы печаль или скорбь по поводу его смерти. По правде сказать, она испытала облегчение, когда школьная директриса, привычная за пять лет войны обрушивать печальные новости то на одну, то на другую из своих подопечных, со скорбным видом сообщила пятнадцатилетней Делии о гибели брата.

— Погиб в Италии? Как странно. Мне всегда казалось, он из тех, кто сам убьет уйму людей, а не окажется убит.

Это были неподходящие слова, и директриса посмотрела на нее с сочувствием и что-то сказала сестре-хозяйке об отсроченном шоке.[24]

— О чем задумалась? — шепнула на ухо Джессика, возвращая к действительности.

— Извините. Из меня сегодня плохой компаньон. Мои мысли были далеко.

— И не очень приятные, мне кажется, — предположил Джордж.

— Она думала о войне. — Марджори вытерла руки салфеткой. — Давайте попросим Бенедетту подать кофе в гостиную. Там будет красиво при масляном освещении. Уверена, она принесет ликеры, и мы сможем провозгласить тост за нашу хозяйку.

Когда через темный зал пробирались обратно в гостиную, Делия очутилась рядом с Марджори.

— Как вы узнали, что я думала о событиях времен войны? У вас вошло в привычку угадывать чужие мысли?

В бледных, невыразительных в свете масляной лампы глазах Свифт возникло новое выражение, поразившее Делию.

— Я ничего не могу с этим поделать, — был неожиданный ответ. — Это без злого умысла, поверьте.

В конце концов, не такое уж сонаследница ничтожество, подумала Делия. Она, конечно, не рассчитывала, что когда-нибудь проникнется к собеседнице настоящей симпатией, но их первое впечатление о ней оказалось ложным. Марджори не оказалась ни скучной, ни ограниченной.

В гостиной ощущался холод и какое-то новое гнетущее чувство. Неизвестно, какие изменения произошли в атмосфере, но эта буря была совсем не похожа на песчаный ураган из Сахары, встретивший Делию и Джессику в день их прибытия на «Виллу Данте». Поднявшийся холодный ветер дул завывая.

— Шторм предвещает изменения и появление новых лиц. Я ожидаю, что четвертый гость Беатриче Маласпины очень скоро будет здесь, — подала голос писательница.

На лице Джорджа появилось встревоженное выражение.

— Марджори, вы, право же, говорите очень странные вещи. Возможно, сами не осознаете, насколько странные. Все эти загадочные заявления о Беатриче Маласпине…

— Я будто слышу, как она говорит, — ответила Свифт в своей обычной прямолинейной манере. Она и впрямь слышала некий новый голос у себя в голове: низкий голос, говоривший по-английски, в резкой, рубленой манере.

— Разве это не шизофренический, как бишь его… симптом? — спросила Делия. — Не следует ли вам обратиться к специалисту, раз вы слышите голоса?

— Я обращалась. В Лондоне. К очень известному психиатру, надо сказать. Он заверил, что я не одна такая — из-за войны и разных травм в голове с людьми творятся очень странные вещи. Мой случай и его причины вовсе не являются чем-то исключительным. Врач даже собирался написать об этом научную работу, — прибавила Свифт.

— Лучше бы он поместил тебя в лечебницу, — пробормотала Джессика.

Физик поспешил вмешаться:

— Человеческий мозг и его причуды большей частью лежат вне сферы нашего понимания. Это свой мир, в который наука пока не очень-то проникла, хотя, боюсь, многие психологи со мной не согласятся, поскольку горячо стремятся называть себя учеными.

— А что стало причиной этих голосов? — спросила Делия. Марджори устремила на нее взгляд бледных глаз:

— Я предпочту не отвечать. Но это классические последствия: и голоса, и прозрение будущего урывками.

— Чьего будущего? Вашего или других людей? Или это что-то апокалиптическое, как у святого Иоанна — божественное откровение о конце света?

— Только не моего. Но голоса сообщают мне о том, чего я иначе никогда не узнала бы. Либо идеи просто возникают у меня в голове, как кусочки информации, вложенные туда кем-то. Вот почему я знаю, что на «Вилле Данте» грядут какие-то изменения.

Джорджу хотелось поспорить на этот счет, хотя Воэн могла бы сказать ему, что слышимые Марджори голоса не подчиняются логическому анализу.

— Если вы действительно слышите голоса — а я согласен, что это не такое уж необычное явление, когда человек находится под воздействием стресса, — то определенно нельзя верить, что в этих голосах содержится какая-то истина. Это просто фантасмагория ума и не больше.

Свифт ничего не ответила, но по ее упрямо стиснутым челюстям певица видела, что она не согласна с Джорджем.

В вышине раздались рокочущие звуки.

— Нет, только не гром, ей-богу! — взмолилась Делия. «Господи, пусть непогода ограничится только шквалами ветра. Пожалуйста, — твердила она про себя, — пожалуйста, только не гром!»

— Бенедетта задраивает люки, — сообщила Джессика. — Я оставила свои ставни открытыми, а у нее пунктик насчет ставен. Она держала бы их постоянно запертыми, будь ее воля.

— Следствие проживания в жарком климате, где нельзя пускать солнце в комнаты, а не то жара летом будет невыносимой, — подал реплику Джордж. — А зимой они обеспечивают защиту от стужи и штормов.

— Этот дом создан для того, чтобы здесь было много света, — возразила Делия. — Ненавижу, когда все так задраено.

Так, сказала себе Марджори, бывает, когда привык жить в просторных домах — вероятно, с парками и уймой личного пространства, — а не вырос в крохотном типовом домике, стоящем рядом с такими же типовыми домиками, и не спал в комнате, больше похожей на чулан.

Физик заметил выражение безысходного отчаяния, вновь появившееся на лице Марджори. Это его не удивило — он уже пришел к выводу, что эта женщина лишь с трудом удерживает себя в руках. Не истеричка, просто человек, чьи нервы и воля напряжены до предела. Ученый лишь от души надеялся, что у нее не случится срыва. Хельзингер чувствовал, что все они находятся где-то на грани и могут не справиться с эмоциями, если хоть один сорвется.

Впрочем, кое-кто из них имел выход для своего напряжения и чувства неопределенности. Делия уже некоторое время назад подошла к роялю и теперь сидела, расслабившись, на высоком табурете. Здесь ей было легче всего почувствовать себя в родной стихии, это ее гавань, ее укрытие от житейских бурь. Ей приходилось легче, чем другим: у нее была музыка, которая, несомненно, помогала ей сохранять более здоровое душевное состояние, чем у других. Джордж подумал, что сам давно уже не играл на фортепьяно, не решался. Музыке не место там, откуда ушла душа.

Душа… какая нелепость, в самом деле. Сверни его мысли в это русло, им, пожалуй, пришлось бы вновь вернуться к рассуждениям о методизме и англиканской церкви.

— Без электричества намного приятнее, — устало произнесла Марджори из полумрака; двух ламп едва хватало, чтобы озарять тусклым светом обширную комнату. — Ненавижу электричество.

— Странное высказывание! — удивленно откликнулся он. — Как можно ненавидеть неодушевленную силу?

— Вы же ненавидите, — парировала Свифт. — Вы ненавидите атомную энергию. А я ненавижу электричество. Может, есть люди, которые ненавидят силу тяжести, я не знаю.

— Почему именно электричество? — раздался из полумрака голос Джессики. Мелдон стояла у окна и смотрела на луну в грозовом небе, которая то выскакивала из облаков, то вновь ныряла.

— Оно слишком свирепо, слишком непредсказуемо, слишком своенравно. Мы ведь только щелкаем выключателем туда-сюда, притворяясь, что укротили жуткую силищу. А подумайте о грозах. Мы захватываем эту энергию и запираем в крохотную стеклянную лампочку, и та послушно горит. Но разве вы не чувствуете, что тем самым оскорбляете эту энергию, возбуждаете в ней бунтарские силы? Что она выйдет из-под контроля и пойдет бушевать, как только мы ослабим хватку?