Артуро Перес-Реверте - Осада, или Шахматы со смертью

• Название: Осада, или Шахматы со смертью
• Автор: Артуро Перес-Реверте
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-52102-9

Никогда еще Артуро Перес-Реверте не замахивался на произведение столь эпического масштаба; искушенный читатель уловит в этом романе мастерски обыгранные отзвуки едва ли не всей современной классики, от «Парфюмера» Патрика Зюскинда до «Радуги тяготения» Томаса Пинчона. И в то же время это возврат — на качественно новом уровне — к идеям и темам, заявленным испанским мастером в своих испытанных временем, любимых миллионами читателей во всем мире книгах «Клуб Дюма» и «Фламандская доска», «Кожа для барабана» и «Карта небесной сферы». «Технически это мой самый сложный роман, с самой разветвленной структурой, — говорит Реверте. — Результат двухлетней работы. Я словно вернулся к моим старым романам двадцать лет спустя. Здесь есть и политическая интрига, со шпионажем, и расследование, и любовная линия, и морские сражения, и приключения». Это книга с множеством неожиданных поворотов сюжета, здесь есть главная тайна, заговор, который может изменить ход истории; здесь красавица хозяйка торговой империи пытается вызволить захваченный корабль с ценным грузом и разобраться в своих чувствах к лихому капитану с каперским патентом, а безжалостный офицер полиции — найти вооруженного железным бичом неуловимого убийцу юных девушек и выиграть партию в шахматы у самой смерти.

---

— С тем, что имеется, — заключает он, — увеличения дистанции и точности мы достичь не можем.

Капитан вроде бы хочет что-то прибавить к сказанному, но не знает, стоит ли, и генерал Лезюер, слушавший его вместе со всеми остальными, молча вскидывает бровь, как бы предостерегая: «Не стоит. Себе жизнь не осложняй, да и мне тоже. Это обычная инспекционная поездка. Вот и докладывай начальству то, что оно хочет услышать, а остальным займусь я. И все».

— Если же и вовсе пренебрегая точностью, всецело сосредоточиться на дальности, то, я полагаю, наилучшие результаты даст применение мортир, а не гаубиц.

Все-таки вымолвил. И не жалеет об этом, хотя Лезюер готов испепелить его взглядом.

— Ни к чему это, — говорит генерал сухо. — В ноябре проводили испытания двенадцатидюймового «Дедона», отлитого в Севилье… Полный провал. Не покрывали и двух тысяч туаз.

Маршал Виктор, откинувшись на спинку стула, строго смотрит на своего командующего артиллерией. Тот славится дотошной требовательностью, страстью к порядку и принадлежит к числу тех, кто суется в воду, лишь досконально разведав брод. Маршал знает его со времен осады Тулона, когда сам еще звался не Виктор, а Клод Перрен, а вместе с ними по редутам роялистов и кораблям англо-испанской эскадры садил из пушек их сослуживец, некто капитан Бонапарт. «Не мешай художнику самовыражаться, — означает этот взгляд, — тебя я вижу рядом ежедневно, а этот Дефоссё — дельный малый, ну или, по крайней мере, слывет таким. Мы и приехали сюда затем, чтобы его послушать». После этой безмолвной отповеди Лезюеру остается лишь замолчать, а герцог Беллюнский оборачивается к капитану, как бы приглашая его продолжать. И тот продолжает:

— Я своевременно предупреждал, что «Дедон» никуда не годится. Орудие не обеспечивает точности наводки, очень опасно в обращении… Тридцать фунтов пороха, которые надо в него забить, — это слишком много, такое количество сразу может не воспламениться, а если уменьшить — сократится дистанция выстрела… По дальнобойности уступает даже полевым пушкам.

— Одно слово — Дедон… — замечает маршал. — Ничего иного и ждать от него нельзя…

Все смеются, кроме Дефоссё и Рюффена, который все с тем же отсутствующим видом уставился в окно, словно видит там нечто особенно интересное. К генералу Дедону вся императорская армия питает дружную неприязнь. Высоколобый теоретик и ученый-артиллерист своим благородным происхождением и изысканными манерами донельзя раздражает тех, кого революция вынесла наверх с самых низов, — и прежде всего Виктора, который тридцать лет назад в Гренобле начал службу барабанщиком, за Маренго получил золотое оружие, а при Фридланде заменил раненого Бернадотта. Все, от кого это зависит, по мере сил стараются не давать хода проектам Дедона и стремятся похоронить его мортиры.

— Тем не менее сама идея, лежащая в основе, совершенно справедлива, — замечает Дефоссё с апломбом высокого профессионала.

Вслед за этими словами повисает молчание столь плотное, что даже генерал Рюффен у окна, слегка заинтересовавшись, оборачивается. Лезюер же, в стремлении унять своего подчиненного подняв уже не одну бровь, а обе, буквально буравит его глазами: они горят гневом и сулят многое.

— Проблема неполного воспламенения крупного порохового заряда возникает у пушек и других систем, — невозмутимо продолжает Дефоссё. — Возьмите, например, гаубицы Вильянтруа или Рюти.

Новая пауза. Герцог Беллюнский, не сводя пытливого взгляда с капитана, в задумчивости запустил пальцы в свою седую львиную гриву, так тщательно уложенную испанским цирюльником в Чиклане. Дефоссё ли не знать, чем грозит пренебрежительный отзыв об этих пушках — их технические достоинства взахлеб расхваливал его начальник Лезюер. Но огромные надежды, которые возлагают на них в штабе, капитан считает несбыточными, а проще говоря — полной чушью.

— Различие все же есть, и коренное, — говорит маршал. — Император считает, что взять Кадис удастся именно благодаря этим гаубицам… Он лично прислал нам эскизы и чертежи полковника Вильянтруа.

В тишине слышно лишь, как жужжат мухи. Все взгляды вонзаются в капитана, а тот сглатывает слюну. Что я здесь делаю, проносится у него в голове. Какого черта меня душит жесткий ворот неудобного и тесного мундира, какого черта я торчу здесь и развожу дурацкие рацеи вместо того, чтобы преподавать физику в Меце? Несчастный я человек… Как меня занесло в эту дыру, в самую что ни на есть европейскую глухомань? И зачем? Чтобы играть в солдатики с этими густо раззолоченными вояками, желающими слышать от меня лишь то, что им нравится? Вернее, им так кажется. Скотина Лезюер: понимает суть вопроса не хуже меня, знает, что я прав, а бросил меня им на растерзание…

— При всем моем уважении к мнению императора я считаю, что Кадис следует обстреливать не из гаубиц, но из мортир.

— При всем вашем… — с улыбкой повторяет маршал.

От этой задумчивой улыбки любого французского солдата или офицера проймет дрожь. Однако перед ним стоит человек глубоко штатский, даром что в военном мундире. Солдат на час — на то время, пока проводятся эти испытания. Сейчас полигоном их стал Кадис. Вот Дефоссё и привезли сюда из Франции, нацепив капитанские эполеты… Нет, его царствие явно — не от мира сего.

— Ваша светлость, даже наши неудачи со взрывателями имеют к этому самое прямое отношение… Запалы для гранат, на которые рассчитаны гаубицы, очень несовершенны… А бомбу большего калибра, предназначенную для мортиры, можно будет снабдить и взрывателями большего размера. Кроме того, устройство их таково, что пороховой заряд весь целиком будет взрываться в каморе в момент выстрела, что увеличит дальность.

Командующий Первым корпусом по-прежнему улыбается. Однако на лице его проступает любопытство. Когда у маршалов, генералов и прочего начальства пробуждается это чувство — берегись, добра не жди.

— Император считает иначе. Не забудьте, он тоже артиллерист и весьма гордится этим. Да и я принадлежу к этому роду войск.

Дефоссё кивает, но он уже не в силах сдержать себя. Его будто обдает жаром, ему нестерпимо хочется рвануть крючки высокого тугого воротника. Как бы то ни было, другого случая выложить все начистоту может и не представиться. Разве что в камере военной тюрьмы или перед расстрельной командой. И вот, раза два глубоко вздохнув, он отвечает. Нет, он ни в коей мере не подвергает сомнению компетентность его величества императора, равно как и его светлости герцога Беллюнского в артиллерийском деле. Именно поэтому и осмелился сказать то, что сказал, основываясь на собственных познаниях и по долгу совести. Верности Артиллерии. Убежденности в том, что ничего на свете не может быть выше Франции. Руководствуясь патриотическим сознанием… и прочая и прочая… Что же касается гаубиц, то маршал Виктор самолично изволил присутствовать в Трокадеро на испытаниях. Не угодно ли ему будет вспомнить? Предельная дальность стрельбы из всех восьми орудий под углом возвышения ствола в 44 градуса не превысила двух тысяч туазов. Значительная часть снарядов взорвалась в воздухе.

— Потому что порохового заряда кладете недостаточно, — не без злорадства уточняет генерал Лезюер.

— Бомбы в любом случае не достигали бы городской черты. Дальность уменьшается с каждым выстрелом.

— Почему? — осведомляется Виктор.

— Клинья в запальном канале ослабевают при каждом выстреле, и оттого сила заряда уменьшается.

На этот раз воцарилось еще более продолжительное молчание. Маршал внимательно рассматривает план города. Генерал Рюффен опять уставился в окно, за которым слышны голоса саперов. Стучат их топоры, позванивают лопаты. Виктор наконец отрывается от панорамы Кадиса.

— Я вам вот что скажу, капитан… капитан… Как вас? Напомните, пожалуйста, свое имя.

Бух! Бух! — раздается за окном. Дефоссё снова проглатывает слюну, и ему кажется: этот звук громче пистолетного выстрела. Муха, сволочь испанская, кружит над столом, перелетает от генерала к генералу.

— Симон Дефоссё, ваша светлость.

— Так вот, Дефоссё… На Кадис наведено триста крупнокалиберных стволов, а Севильский литейный двор работает круглосуточно. У меня есть главный штаб артиллерии, у меня есть вы — истинный гений в своей области, как уверял покойный генерал Сенармон, земля ему пухом. Я предоставил в ваше распоряжение всякое необходимое оборудование, я облек вас властью и полномочиями… Что вам еще нужно, чтобы засадить маноло бомбу в самое очко?

— Мортиры, ваша светлость.

Муха присаживается маршалу на нос.

— Мортиры?

— Точно так. И большего калибра, чем модели «Дедон», — четырнадцатидюймовые.

Виктор отмахнулся, сгоняя муху, — и в тот же миг из-под раззолоченного, вылощенного маршала вдруг проглянуло его казарменное, солдафонское нутро: