Энни Прул - Горбатая гора

• Название: Горбатая гора
• Автор: Энни Прул
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-367-00253-6

Сборник рассказов Энни Прул, лауреата Пулицеровской премии, автора романа «Корабельные новости», — это истории непростой жизни обитателей северного штата Вайоминг, каждый день доказывающих свое право на жизнь. Один из рассказов, «Горбатая гора», лег в основу сценария оскароносного блокбастера «Горбатая гора» известного режиссера Энга Ли.

Захватывающий дух пейзаж американского севера, эдемский сад штата Вайоминг. Два романтически настроенных молодых ковбоя отправились на дальнее пастбище. Ветер, горный ручей, цветущая долина и Горбатая гора были свидетелями и соучастниками их преступления…

---

— Там никого нет, — сказал Дайэмонд, снова чувствуя себя сидящим на пассажирском сиденье ребенком, которого мать везет неизвестно куда. — Где мы?

— Это конюшни Бара Джея. Не волнуйся, тот, кто нам нужен, на месте, — ответила мать. Золотой свет лился на кисти ее рук, лежащие на руле, на локти, подсвечивал кончики завитых волос. Ее лицо оставалось в тени, замкнутое и суровое. Сын смотрел на увядающую кожу ее шеи.

Она спросила:

— Ты слышал такое имя: Хондо Ганш?

— Нет. — Хотя на самом деле где-то Дайэмонд его слышал.

— Это здесь, — сказала мать, останавливая машину перед самым большим из строений.

Тысячи насекомых размером с пылинку кружились в оранжевом воздухе. Мать шагала быстро; сын, прихрамывая, шел за ней.

— Добрый вечер! — крикнула она в темный коридор.

Вспыхнул свет. Из двери вышел мужчина в белой рубашке. Нагрудный карман распирала пластиковая коробочка для хранения шариковых ручек. Из-под черной шляпы с полями, загнутыми в форме воронова крыла, выглядывало лицо, на котором еле умещались веснушки, очки, борода и усы.

— А, здравствуй, Кейли. — Мужчина смотрел на гостью так, как будто она была горячим тостом с маслом.

— Это Коротышка, он хочет стать звездой родео. Коротышка, познакомься с Керри Муром.

Дайэмонд пожал горячую руку мужчины. Это было враждебное рукопожатие.

— Хондо в мастерской, возится с упряжью, — сказал мужчина, глядя на мать. Он засмеялся. — Вечно там сидит. Он бы и ночевал там, если бы ему позволили. Пойдемте к нему.

Мур открыл дверь в большую квадратную комнату в дальнем конце конюшни. Сквозь высокие окна падали последние лучи, золотя уздечки и поводья, висящие на стене. Вдоль другой стены стояли подставки для седел. На блестящих седлах лежали сложенные одеяла. Позади письменного стола гудел маленький холодильник, а над ним висела в рамке обложка журнала «Сапоги и седла», августовский выпуск за тысяча девятьсот шестидесятый год. На фото был запечатлен эпизод соревнования на необъезженных лошадях: наездник замер на спине взвившегося жеребца, шпоры подняты до самой задней луки седла, правая рука выброшена вверх, шляпа свалилась, а рот раскрыт в безумной улыбке. Сверху шла надпись: «Ганш завоевывает корону на чемпионате в Шайенне». Лошадь выгнула спину, опустила морду вертикально вниз, задние ноги выпрямлены в мощном прыжке, между опускающимися передними копытами и землей — целых пять футов дневного света.

Посреди комнаты пожилой мужчина втирал в седло пасту; на голове его сидела соломенная шляпа с высоко закрученными полями по бокам, что подчеркивало удлиненный череп старика. В положении его плеч, в наклоне корпуса от бедер было что-то неправильное. В комнате пахло яблоками. Дайэмонд оглянулся: в углу стояла корзина с плодами.

— Хондо, у нас гости.

Старик посмотрел мимо них в никуда, показав плоскую грушу сломанного носа, скошенную челюсть, глубокую вмятину над левым, похоже — невидящим глазом. Его губы по-прежнему были сосредоточенно сжаты. Из кармана рубашки торчала пачка сигарет. От старика исходило особое спокойствие, присущее людям, которые долгое время обходились без секса, находились в стороне от движения мира.

— К нам пришли Кейли Фелтс и Коротышка, они хотят поздороваться с тобой. Коротышка занимается родео. А уж кто, как не ты, знает, что такое родео, а, Хондо? — Керри говорил громко, как будто старик был глухой.

Бывший ковбой ничего не сказал; его синий безмятежный взгляд вернулся к седлу, правая рука с комком овечьей шерсти снова начала равномерные движения вверх и вниз по коже седла.

— Он не слишком разговорчив, — пояснил Мур. — Ему непросто живется, но он старается. Он не сдается, так ведь, Хондо, не сдаешься?

Мужчина молча трудился над седлом. Сколько лет прошло с тех пор, как он последний раз вонзал шпоры в бока лошади, носки развернуты на восток и на запад?

— Хондо, погляди-ка на эти старые хлипкие стремена. Придется тебе их заменить, — сказал Мур командным тоном. Бывший ковбой не подал виду, что он слышал эти слова.

— Что ж, — произнесла мать Дайэмонда после долгой минуты наблюдения за жилистыми руками, — приятно было повидаться с тобой, Хондо. Удачи тебе. — Она взглянула на Мура, и Дайэмонд увидел, что между ними произошел краткий и безмолвный разговор, но их языка он не знал.

Они вышли на улицу, мужчина и женщина вместе, Дайэмонд — следом, спотыкающийся от немого гнева.

— Да. Он слегка глуховат, наш старый Хондо. В свое время он подавал большие надежды в соревнованиях на необъезженных лошадях. Два года подряд забирал первый приз в Шайенне. А потом на каком-то захудалом родео где-то в Мититсе его лошадь взбесилась прямо в загоне: перевернулась через спину, Хондо свалился ей под копыта. Ох уж этот тысяча девятьсот шестьдесят первый год! С тех самых пор Хондо чистит седла для Бара Джея. Тридцать семь лет. Это очень, очень долго. Ему было двадцать шесть, когда это случилось. А какой был парень. Ну, в родео всегда так: во вторник ты петух, а в среду твоими перьями сметают пыль. Но, как я сказал, он не сдается. Мы все очень уважаем старого Хондо.

Они молча стояли и смотрели, как Дайэмонд садится в машину.

— Я позвоню тебе, — сказал мужчина, и мать кивнула.

Дайэмонд отвернулся и смотрел в окно, мимо которого промелькнули равнина, железнодорожные рельсы, ломбард, универсам, бар «Сломанная стрела», магазин сувениров, мастерская по ремонту пылесосов. Желтый свет покраснел, угасая. Солнце село, и улицы окутали бархатные сумерки: неоновые вывески баров обещали приятное времяпрепровождение.

Сворачивая на дорогу вдоль реки, мать сказала:

— Я бы отвезла тебя посмотреть на труп, лишь бы ты отказался от родео.

— Больше ты меня никуда не повезешь.

Река, как черное стекло, текла между еле различимыми ивами. Машина ехала очень медленно.

— Боже мой, — внезапно выкрикнула мать, — чего же ты мне стоил!

— Чего? Чего я тебе стоил? — Слова вырвались из Дайэмонда, как пламя изо рта пожирателя огня.

Фары встречных машин в сумерках высветили влажные дорожки слез на ее щеках. Она не отвечала, пока не свернула к дому, и только тогда горловым, хриплым и низким голосом взрослой женщины, которого сын никогда еще не слышал, сказала:

— Бесчувственный ты человек, да всего!

Он выскочил из машины, не дожидаясь, когда она полностью остановится, проковылял на второй этаж, стал запихивать одежду в свою спортивную сумку. Перл забросал брата вопросами:

— Дайэмонд, ты не можешь пока уехать, ведь правда? Ты собирался побыть с нами две недели, помнишь, а еще прошло только четыре дня. Мы собирались сделать коня из бочки. И мы не поговорили про папу. Ни разу.

Он часто рассказывал Перлу выдуманные истории, которые начинались словами: «Когда ты был еще маленьким, папа, я и ты…». Мальчишка хотел это слышать. Дайэмонд никогда не говорил брату о том, что знал. А если Перлу повезет, то он так и останется в неведении.

— Я скоро вернусь, — соврал он, — и мы сделаем тебе коня.

Дайэмонду было жаль парнишку, но чем раньше тот поймет, что жизнь не малина, тем лучше. А может быть, Перлу и нечего было знать. Может быть, это касалось только его одного.

— Мама меня любит больше, чем тебя! — выкрикнул Перл, пытаясь хоть как-нибудь противостоять крушению надежд и планов. Он стянул с себя футболку и швырнул ею в брата.

— Это мне прекрасно известно.

Дайэмонд вызвал такси и поехал в старый аэропорт, где просидел на неудобной скамье пять часов в ожидании рейса с пересадкой на Калгари.

В свой первый самоуверенный год в родео он придумал себе новую походку — на широко расставленных ногах, как будто между бедер у него висит что-то тяжелое. Дайэмонд ощущал в себе быка, враждебная несовместимость дикого животного и всадника еще не стала ему очевидна. Он с разбегу запрыгивал на доступных девиц, восполняя недополученное в предыдущие годы. И всегда выбирал высоких. В том бычьем состоянии он сплел ноги с женой Майрона Сассера, своего второго дорожного партнера. Тогда они приехали в Шайенн на грузовике Майрона, она была с ними, сидела на заднем сиденье. Все проголодались. Майрон подъехал к закусочной «Бургер Бар» и выскочил, не выключая мотор, не приглушив радио, оставив глуховатый техасский голос потрескивать разрядами статики.

— Ты сколько будешь, Дайэмонд, два, три? Лонда, тебе с луком или без?

Они забрали ее днем раньше в Пуэбло, в доме родителей Майрона. Ростом пять футов одиннадцать дюймов, с длинными каштановыми кудрями, как у Буффало Билла,[8] Лонда тогда взглянула на Дайэмонда и заметила мужу:

— А ты не говорил, что он мне едва до пупка будет. Привет, малявка, — сказала она.

— Да, это я, — ответил он, — меньше маленького, легче легонького, — и, готовый убить ее, улыбнулся.