Алексей Горбачев - Последний выстрел. Встречи в Буране

• Название: Последний выстрел. Встречи в Буране
• Автор: Алексей Горбачев
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: О войне
• Год: 1967

Две повести объединяет книга — «Последний выстрел» и «Встречи в Буране». События первой из них происходят в дни войны. В центре — столкновение двух персонажей — молодого добровольца, будущего известного художника Дмитрия Гусарова и предателя Кузьмы Бублика. Только после войны настигает предателя заслуженная кара. Вторая повесть — о нашем времени. Врач Михаил Петрович Воронов приезжает в село Буран отдохнуть в семье брата — председателя колхоза, знакомится с жителями села. Но отпуск врача заканчивается неожиданно — ему приходится спасать жизнь любимого человека...

Алексей Михайлович Горбачев живет в г. Оренбурге. Он автор нескольких книг. Особенно полюбилась читателю его повесть «Сельская учительница».

---

— Пожалуйста, пожалуйста, — разрешил доктор. — Не стану мешать вам. — Он простился и ушел в больницу.

В тесноватом больничном коридоре Михаил Петрович встретил знакомую медсестру Тоню. Она приветливо улыбнулась, поздоровалась и сразу сказала, что Лидии Николаевны в больнице нет (и откуда ей было знать, что он пришел к Лидии Николаевне?).

— Она дома, отдыхает. Сегодня воскресенье, по идее у нее выходной.

«Ах, вот в чем дело — воскресенье, выходной...» А Михаил Петрович даже дни позабыл. Дома ему никто не напомнил, брат и невестка — на работе, и Синецкий ни слова — сидит, к докладу готовится. В Буране, вероятно, только одна Фиалковская отдыхала в это воскресенье.

Она сидела на крылечке своего дома с книгой в руках. Увидела доктора, встала, засмущалась, одернула цветастый домашний халатик.

— Ой, минуточку, одну минуточку, Михаил Петрович, подождите здесь, — суетливо заговорила она и скрылась за дверью. Вскоре выглянула, пригласила: — Пожалуйста, Входите, будете гостем.

Пока он стоял на крыльце, Лидия Николаевна успела переодеться. Сейчас вместо халатика на ней было светло-сиреневое приталенное платье, белые туфельки-босоножки, и опять она показалась ему другой, не похожей на прежнюю.

— Знаете, Михаил Петрович, я так давно не встречала гостей, что теперь уж и не знаю, как это делается, чем угощают, — говорила она, улыбаясь.

— Не беспокойтесь, гость тоже не избалован и не голоден.

— И все-таки нужно что-то сообразить... Хотите спирту?

— Спирт употребляю, но только как антисептическое средство, — пошутил он.

— Правда? А я, представьте себе, храню бутылочку на всякий случай и для другого употребления... В таком случае — чай с вареньем. Вы любите клубничное варенье?

Михаил Петрович улыбнулся про себя, припомнив любительницу клубничного варенья — операционную сестру Веру Матвеевну. Что-то она поделывает? Как ей отдыхается? Они с Верой Матвеевной уехали в отпуск в одно и то же время. Сестра отправилась в ближайший дом отдыха и, наверное, по целым дням лежит, раскачиваясь в гамаке, книги почитывает. Любила она только серьезные исторические романы, других книг не признавала и, кажется, не читала.

— ...Клубнику мы сами собирали. У нас ее много в лесу, на той стороне. Жаль, что вы поздно приехали, сходили бы за клубникой... Погодите минутку, сейчас я попрошу чаю.

Она ушла куда-то, а Михаил Петрович сидел один, осматривая докторское жилье. Лидия Николаевна занимала небольшой двухкомнатный домик. В комнатах и на кухне мебель была больничная — столы, стулья, шкаф, односпальная железная кровать с крашеными спинками. Отсутствие другой мебели делало квартиру просторной, почти пустой. На стене, над кроватью, он увидел фотографию смеющейся беленькой девочки.

— Дочуркой моей любуетесь? Правда, хорошая девочка? — спросила вошедшая Лидия Николаевна.

— Хорошая. На вас похожа.

Фиалковская благодарно улыбнулась.

— Знаете, чем увлекается моя дочурка? Плаваньем... Хотя еще плавает, как топор, но уже мечтает поехать на олимпийские игры и завоевать золотую медаль чемпионки... Взбредет же в голову! — засмеялась она.

— Но ведь кто-то из ее ровесниц будет олимпийской героиней. Почему не ваша дочь?

— Мечты, мечты... Сейчас все ребята хотят быть или чемпионами, или космонавтами, даже девочки...

— У каждого детства свои мечты, свои фантазии. Детство никогда не отстает от духа времени... Я, например, мечтал в детстве стать партизаном. Тогда шла война, и говорили о партизанах много, — признался Михаил Петрович.

— Мне смутно помнится то время, но я все-таки помню: мне хотелось работать поварихой или продавщицей в продуктовом ларьке. — Фиалковская умолкла, как-будто устыдилась этих далеко не героических детских мечтаний в то военное лихолетье, потом продолжала: — Тогда мы втроем жили — мама, старший брат и я. Мама работала уборщицей в кинотеатре, отец был на фронте. И мы всегда голодали...

— В нашем детстве много похожего — и голод, и холод, и похоронная.

— Мы похоронную не получали. Наш отец вернулся...

— Вам посчастливилось.

— Не всегда возвращение — это счастье, — с болью возразила она. — Отец много пил, часто менял места работы, потому что его нигде долго не держали. Пропивал он все, что попадалось под руку. Однажды мама сшила мне школьную форму. Отец и форму эту понес на «барахолку» и пропил... Мама все так же работала уборщицей, оклад у нее был маленький, отец не помогал, наоборот, он требовал — денег, денег... и часто бросал нас, уезжал куда-то, потом опять возвращался — грязный, оборванный, несчастный... У других детей радость: отцы вернулись домой, отцы играли с ними, несли им праздничные подарки, а у нас горе... Мама иногда в сердцах кричала отцу: «Лучше бы ты сложил свою непутевую голову, чем теперь мучаешь нас! Хороших людей убивало, а ирод вернулся!» И все-таки это был наш отец, и мы все плакали, когда он замерз. Уснул пьяный на улице под забором и замерз. Мама хоть и ругала его, а над мертвым тоже рыдала. Оплакивала свою неудавшуюся жизнь... — Лидия Николаевна расстроилась, на глазах ее блеснули слезы.

Вбежала Рита Бажанова — румяная толстушка, молоденькая больничная санитарка. За то время, пока доктора беседовали, Рита успела и чай приготовить, и слетать в магазин за бутылкой портвейна. Увидев заплаканную Лидию Николаевну, девушка остановилась посреди комнаты, возмущенно глянула на гостя.

— Что же ты, Рита, стоишь? Накрывай праздничный стол, — попросила Фиалковская, улыбаясь еще мокрыми от слез глазами, и тут же обратилась к Михаилу Петровичу: — Извините, вспомнила и не удержалась...

Рита повеселела. Значит, ошиблась, никто не обижал их доктора, просто Лидия Николаевна вспомнила, наверное, дочурку и только... Девушка поставила на стол бутылку, чайник, принесла банку с вареньем, высокие фарфоровые бокалы (тоже больничные), плетеную хлебницу, доверху наполненную пузатыми булочками домашней выпечки. Рита уверенно хозяйничала в докторской квартире. Все приготовив, она молча ушла.

— Михаил Петрович, вы обратили внимание на эту девушку? — поинтересовалась Фиалковская, наливая вино.

— Представьте себе, обратил. Очень она ухаживает за вами, прямо как влюбленная в хозяйку горничная...

Фиалковская засмеялась.

— Влюбленная, это точно. Она и в вас уже влюблена. Да, да, не смотрите так. Рита влюблена во всех врачей, независимо от пола и возраста. Она ведь сама думает стать врачом. После школы поступила к нам санитаркой. Стаж нужен для института. Но работает не только ради этого. Нравится ей. День и ночь готова не выходить из больницы, часто ночует у меня, ходит со мной на ночные вызовы, научилась делать инъекции, мечтает освоить внутривенные вливания. Тут уж я вмешалась и запретила... Ну, что ж, Михаил Петрович, в хороших домах первый тост за гостя... Правда, в хороших домах вино наливают в настоящие бокалы, у меня их, как видите, нет, и вино и чай придется пить из одной и той же посуды.

— Если человек не обзаводится домашней утварью, значит он чувствует себя жильцом временным.

— Вы правы. Я здесь временно, — без стеснения призналась хозяйка.

Они выпили. Фиалковская дотянулась рукой до отрывного календаря, стала торопливо загибать листы.

— Вот мой срок.

Михаил Петрович увидел календарный листок за 25 сентября, почти сплошь заштрихованный красным карандашом, кроме нижнего угла, где был помещен портрет композитора Огинского, родившегося в этот же день два столетия назад.

— Совсем, совсем недолго осталось! — воскликнула Фиалковская.

— И вы думаете, начальство отпустит?

— А как же, отпустит! — с твердой убежденностью ответила она. — Главный врач района знает, заведующий облздравотделом тоже знает и уже, наверное, подыскивает на мое место очередную несчастную душу...

Михаилу Петровичу стало не по себе от этих слов. «Вот она какая... Дни подсчитывает, живет надеждой поскорее оторвать тот заштрихованный календарный листок и убраться восвояси... А мне-то она сперва показалась другой — непримиримой, боевитой... Черт побери, как может испортить человек впечатление о себе», — огорченно рассуждал он. Вслух же с колкой иронией заметил:

— Выходит, скучновато интеллигенту в сельской глуши?

Не уловив иронии, а может быть, просто не обратив на нее внимания, Фиалковская с той же непосредственностью отвечала:

— Не отрицаю, веселого мало, хотя скучать особенно некогда: работы много и в больнице, и на участке, крупно поговоришь раз-другой с колхозным начальством — и весело станет... Да и дело совсем не в скуке. Так уже заведено — отработал в селе, сколько положено, и на все четыре стороны. Я не отказывалась от села, честно отработала, и совесть у меня чиста!

Рита принесла почту — газеты, письма. Лидия Николаевна распечатала первый конверт, и сразу лицо ее озарилось такой радостной, такой светлой улыбкой, что, казалось, будто она достала из конверта не обычный тетрадный листок в косую линейку, а перо сказочной жар-птицы, которое вдруг осветило ее своим сиянием.